Эра цепей

Глава 21: Маленькая смерть

Он выглядел совсем не так, как его собратья. Грубые, стремящиеся доказать свою силу кардийцы и на фоне обычных людей выглядели дикарями, а уж когда рядом был кто-то такой же, как Кастор, то они и вовсе начинали вызывать не более, чем жалость. Пока прочие тренировались с оружием, сражались, охотились и отправлялись в многочисленные рейды, они, пьяримы, упражнялись в поэзии, оттачивали манеры, ставили речь, учились бесшумному шагу. И пусть прочие кланы могли презрительно называть их неженками и трусами, еще никто, кто осмелился встать у них на пути, не выживал.

Для того, чтобы наслаждаться солнечным днем на Эрцилле маска была не нужна. Пьяримы, как и прочие кардийцы, не слишком хорошо понимали сам принцип визуальной красоты, потому как были слепы от рождения, но лучше прочих могли наслаждаться всеми другими чувствами своего тела. И сейчас, сидя за маленьким столиком под тенью приятного шуршащего на ветру тканого навеса, Кастор медленно, растягивая удовольствие наслаждался горячим кофе, аромат которого смешивался с морской солью, которой был местный воздух. Блаженно прикрыв глаза, он прислушивался к городу вокруг, к голосам и звукам, поглаживая лежащую на коленях кардийскую маску, что тихо стрекотала и шевелила лапками от ласки. Некуда было спешить, да и не принято здесь это было — Эрхим был городом спокойным, медленным и сонным. Даже в час, когда полуденный зной уступал место прохладе вечера, здесь редко можно было увидеть столпотворения и шум старшего брата по ту сторону моря.

Отпив кофе, Кастор прислушался к чайкам, кружащим над портом. Там узкая полоса воды, со всех сторон окруженная кранами и площадками, соединяла Эрцилль и Темиль, и была единственным местом на всей планете, где цепь пусть и уходила в воду, но была хотя бы относительно близко к суше. Там, в портах, рабочие трудились в поте лица даже сейчас, готовясь ночью принять очередную вереницу цепеходов, медленно спускающихся вниз по туго натянутой белой цепи. Воображение кардийца улетало прочь, к звездам, к бесконечной черной мгле, усеянной звездами, настоящими и фальшивыми, как звезда Эрцилля. К одной из них, что медленно, но верно приближалась. К дому, к Карде.

— Господин Кастор, вам письмо! Веревочное! — из всех существ, что обитали в этом городе, лишь дети не менялись, оставаясь такими же шумными и торопливыми, как и в любом мире.

Не открывая глаз, Кастор протянул руку в сторону голоса, слабо улыбнувшись. Письма он пусть и получал, но поклонницы писали их на бумаге, часто забывая о слепоте молодого человека, а дома его никто не ждал и не вспоминал. Нить со множеством узелков ему мог отправить лишь один человек.

Мальчик забрался рукой в глубокую курьерскую сумку, принялся копаться в ней, выуживая нужное послание и небрежно сминая остальные. Пара секунд, и он вытянул длинный, тонкий шнурок, вложил его в руку кардийца.

— Уже оплачено! А дайте на конфету, а?

Кастор тихо усмехнулся. Привычным жестом он забрался двумя пальцами в кошель на поясе, выудил из него треугольную монетку и звонко подкинул ее в воздух. Мальчик ловко поймал ее, улыбаясь, и, откланявшись, убежал прочь.

Послания узлами всегда отличались лаконичностью, как и древний язык кардийцев в целом. Одни только пьяримы могли иногда сплетать целые сети стихов и поэм, но это был не тот случай. Пальцы парня осторожно, словно касаясь сокровища, стали читать:

“Она прибывает завтра. Проверь ее. От цутов избавься.”

***

Один путешественник как-то сказал, что в криокапсуле сны не снятся. Для девушки, что мертвым сном спала внутри изолированного саркофага, эти слова были ложью.

Долгая, бесконечно тянущаяся ночь окружала ее. Ночь, как и сотни ночей до этого, но та, что, казалось, никогда не закончится. Она сидела, положив голову на стол, в мерцании бесконечных огоньков и десятков мониторов. Иногда где-то в темноте раздавался короткий писк — тридцать седьмой радар, опять заела крышка чехла. И ничего нового, ничего не менялось. Мир был статичным, мертвым, замершим.

Для кого-то такой сон, возможно, был бы хуже кошмара, но не для нее. Лишь сейчас, спустя столько времени Люба, а именно так ее на самом деле звали, могла перестать бежать, скрываться, придумывать и бороться. Лишь сейчас она могла положить голову на стол, уставившись в темноту сквозь толстые линзы очков, и подумать о том, что случилось и о том, что ждет ее впереди.

В какой-то момент, конечно же, мысли начинают дрейфовать в совсем другом направлении. Несколько дней она провела, вспоминая слова песни, которую как-то услышала сквозь помехи на местном радио. Сколько бы девушка ни искала ее в интернете, но песня, казалось, не существовала вообще нигде, кроме мало кому интересной радиостанции. Вспомнив строчку, она попыталась даже ее записать, но лишь только стоило ей отвести взгляд от бумаги, как слова и буквы на ней перемешивались, расплывались, превращались в иероглифы Шестилунья.

Думала она, конечно же, и о деле. Сейчас, когда возвращаться назад уже было поздно, она, дочь знатного рода, не была столь уверена в том, стоит ли ей возвращаться домой. Ее искали прозелиты по обвинению в темной магии, Фарталин Янцар даже утверждала, что девушка сама, по своей воле прибыла на Шуррах для проведения ритуала. В этом случае, возможно, семья уже отказалась от нее, и в отчем доме ее ждет только наказание за вещи, которые она даже не помнит. А учитывая то, что сверх этого добавлялись и обвинения в убийствах, ситуация казалась Любе еще мрачнее. Возможно, она прямо сейчас медленно плыла прямо в лапы льва, и нужно было очень осторожно проверить почву по прибытии.

Но ни один сон не длится вечно. Цепеход, набрав внушительную скорость в межпланетарном пространстве, постепенно замедлялся, несколько раз в день хватаясь за цепь, что плыла под его брюхом для корректировки курса. Притяжение с каждым днем становилось все сильнее и ощутимее, все быстрее становились сердцебиение и метаболизм пилота, оживающего после долгой медитации для того, чтобы завершить путешествие. И спустя почти два месяца огромное существо с прикованным к нему трюмом крепко держалось за цепь, спускаясь вниз, к порту города Эрхим, столицы малого царства. Впереди и позади него ползли по цепи такие же существа, каждый со своим номером и символом правящего дома. Затеряться в такой толпе было бы несложно, учитывая тот ненормальный поток товаров и пассажиров, проходивших через единственный цепной порт, связывающий эту часть Эрцилля с Шуррахом, но за этим конкретным цепеходом уже следили внизу.

Существо медленно, грузно спустилось с цепи, вставая на твердую землю сперва двумя, а затем и всеми четыремя огромными лапами. Из-под черного одеяния раздался громкий, шипящий вздох. Оно сделало еще несколько шагов в сторону прочих своих собратьев и, наконец, рухнуло вниз без сил, а красный полупрозрачный “глаз” начал медленно растворяться, высвобождая пилота, сидевшего внутри.

Кастор в привычной ему манере держался чуть поодаль, наблюдая через маску за происходящим. Его, как и прочих пьяримов, учили определять источники света по тепловому следу, а также высчитывать то, насколько яркий свет они отбрасывали, и стройный молодой человек умело держался в тени, пусть и не знал наверняка как эта самая тень должна выглядеть.

Первым из цепехода вывалился сам пилот. Лишь только мутная перегородка между ним и внешним миром исчезла, как он, широко раскрыв глаза, стал шумно глотать ртом воздух, осторожно выбираясь наружу. Кто-то из уже пришедших в себя пилотов помогли ему выбраться из цепехода, из-под одеяния выпал отросток с нервными окончаниями, и юноша, пошатываясь, побрел к трюму.

Воздух внутри был холодным, даже пах по-другому. Это все еще был грязный, отравленный воздух Радиуса, в котором витали тонкие нотки ветров Шурраха. Хуже было в саркофагах, с которых в местах соединения с крышкой Фальт стал сдирать высохший герметик. Тут же в нос ударил привычный, но все такой же неприятный запах затхлости, спертого, плохого воздуха. Каменная крышка медленно съехала в сторону, открывая вид на безжизненное тело молодой девушки, посиневшее и холодное. Сразу же он сдвинул крышку и с саркофага второго пассажира, который тоже пока еще напоминал труп, и, пока трюм проветривался после долгого пути, стал готовить противоядие.

Кастор подошел ближе, уже не так отчаянно скрываясь от чужих глаз, стал наблюдать за происходящим. В спешке и суете оживившего ночью порта никто и не обращал внимания на очередного кардийца, ожидающего кого-то недалеко от посадочной площадки цепеходов. В руках он перебирал нить с посланием, раз за разом перечитывая его.

Зелье от цутского анабиоза было куда проще того вещества, которое этот анабиоз вызывало. Если для того, чтобы уснуть на многие месяцы требовалось специальное молочко, вырабатываемое цутами только в определенное время года в их родном мире, то чтобы оживить человека достаточно было чего-то очень острого и горячего. В идеале, конечно, чтобы это что-то было еще и калорийным, потому что двухмесячный путь пусть и проходил в почти что полном анабиозе, кое-какие процессы в организме все-таки продолжали происходить.

Фальт осторожно приподнял голову девушки, приоткрыл ей рот и осторожно просунул за зубы тонкую деревянную трубочку, другой конец которой исчезал в небольшом пузырьке с питьем. Едкая жидкость побежала вниз по трубочке, смачивая пересохшие губы и рот, вниз по пищеводу, вызывая слабые реакции в еще спящем организме. Наконец, когда жидкость в пузырьке закончилась, он оставил Хариту приходить в себя внутри саркофага и проделал то же самое с Аром.

Добрых двадцать минут потребовалось телу девушки, чтобы начать подавать хоть какие-то признаки жизни. Шутка ли, но подобное путешествие не каждый мог пережить, из-за чего самых старых и молодых пассажиров перевозили только самые отчаянные пилоты и исключительно в специальных саркофагах особо большого объема.

— Бляха-муха-а-а… — простонала Харита, продирая глаза сквозь жесткую корку.

— Ну слава тагацу, — выдохнул уже успевший порозоветь и проголодаться пилот. — Кардиец только-только начинает дышать. Побудьте здесь, я скоро принесу еды и воды.

— А-ага… — только и смогла выдавить из себя измученная девушка.

Еще никогда в ее жизни ей не приходилось просыпаться в настолько ужасном состоянии. Казалось, будто бы она не спала вовсе, а лишь на десять-пятнадцать минут прикрыла глаза после двух суток непрерывного физического труда. Все тело онемело и начинало ныть… Но самое страшное было лишь впереди.

— Ай… яй-ай-ай! — ее стон перешел в тихий писк, когда кровь побежала по телу, оживляя нервные окончания.

Отсидеть ногу было неприятно и больно. Тысячи иголок будто бы впивались в онемевшую конечность, вызывая острую боль при каждом малейшем движении.

Но сейчас таким было все ее тело.

До расслабленных, еще не привыкших к шуму ушей донеслись крики пассажиров соседних цепеходов. Никому не нравился процесс “оттаивания” после цутского молока. Некоторые, что путешествовали особенно часто, учились даже специальным техникам пилотов чтобы не пить эту гадость, а лишь впадать в длительный транс через медитацию — пилотам приходить в себя было гораздо легче, о чем явно свидетельствовал убежавший за пайком Фальт.

Пользуясь открывшейся возможностью, в трюм почти бесшумным шагом вошел Кастор, отбрасывая длинную тень на два саркофага. Харита, постанывая, медленно поднялась чтобы сесть, тогда как Ар еще лежал, только-только приходя в себя.

— Фальт..? — тихо, хрипло спросила девушка. — Кто это?

Она хваталась дрожащими пальцами за бортики саркофага. Отросшие, длинные ногти царапали гладкую каменную поверхность и неприятно цеплялись за край.

— Вы кто? — громче повторила она.

Кастор сделал шаг вперед, скрестив руки за спиной. Он окинул медленным взглядом пустой, безжизненной маски сперва кардийца, пытающегося отдышаться, а затем девушку, что стала испуганно отползать от него, пытаться вырваться из холодного каменного плена.

— Меня зовут Кастор, — наконец элегантно поклонился пьярим. — Вам помочь, госпожа Харита?

— Ч… Чего? — непонимающе уставилась на него девушка, глаза которой пока еще плохо адаптировались к свету. — Ар..!

Кардиец в саркофаге застонал, стал подниматься, что-то тихо повторяя себе под нос. Через каждое слово в его речи звучало короткое, ёмкое “гух”, а руки мужчины сжимались в кулаки. Наконец, проведя сухим языком по таким же сухим губам, он прохрипел:

— Пошел вон, швабра на ножках.

— А это, полагаю, ваш спутник? — Кастор кивнул на сородича, тихо вздохнул.

— Ар, кто он такой? — спросила Харита уже своего защитника.

— Пьярим. Клан гузнолюбов…

Кастор позволил себе негромко, сдержанно засмеяться в ответ на такую нелестную характеристику, однако возражать грубому сородичу не стал. Снова взглянув на Хариту, он повторил:

— Вам помочь встать, госпожа?

— Чего ты меня госпожой называешь, гузнолюб? — проворчала она. — Ты из прозелитов, да? На них работаешь? На, сковывай. Поймали…

Пьярим застыл на месте, когда девушка в саркофаге протянула ему свои руки, словно приглашая связать их. Такое поведение той, кому он столько лет служил, было для него как минимум необычным, пусть его и предупреждали о чем-то подобном. Пытаясь сохранить самообладание и не выдать своего удивления, он решил ей подыграть:

— Нет… Но я полагаю, что их люди уже идут сюда.

Это было ложью. Никто не отправлял на Эрцилль летучую мышь, не предупреждал о том, что сюда летит Харита из дома Артанитов. С тем скандалом, что она устроила на Шуррахе, сюда скорее прибыла бы дипломатическая делегация, но никак не жалоба в орден прозелитов, с которым архат Тюри Эрвель не желала иметь никаких дел.

— Не верь подонку, — прохрипел Ар. — Этих с пеленок учат врать. Ему собаку покажи, он тебя убедит, что это кошка.

— Где вы нашли такого интересного изгнанника? — улыбнулся Кастор, подойдя к саркофагу Ара. — Обычно кардийцы ведут себя куда скромнее с пьяримами, если у них нет защиты клана.

С этими словами он резко, не дав Ару ни секунды на реакцию схватил его за руку, потянул на себя, заставляя подняться. С удивительной, скрытой от глаз силой Кастор буквально вытащил не пришедшего в себя кардийца из саркофага, да так, что тот шумно грохнулся на пол.

— Не трогай его! — выкрикнула Харита, и Кастор, что потянул было руку к Ару, остановился.

Парень медленно разогнулся, так же медленно и плавно убрал руки обратно за спину, словно показывая, что не собирается ничего делать.

— Кто ты такой? Кому ты служишь? — нахмурившись, настойчиво спросила девушка.

— Как я уже говорил, мое имя Кастор, — он снова отвесил короткий поклон. — В данный момент моими нанимателями являются двое цутских принцев, прибывших на Эрцилль для дипломатических переговоров.

— Чего тебе от нас нужно?

— Уверяю вас, ничего дурного, — пьярим поднял руки перед собой, раскрыв ладони. — Мои наниматели лишь желают заручиться вашей поддержкой в переговорах, только и всего.

— Использовать меня, опять? — усмехнулась Харита. — Знаешь ведь, что было на Шуррахе, раз нашел нас.

— Конечно, — снова соглал, улыбнувшись, Кастор. — И прозелиты знают. Поэтому прошу вас, пройдемте со мной. Уверяю, я для вас не угроза.

— Харита… — прохрипел Ар, поднимаясь на ноги.

Но она молчала. Прикусив сухую, потрескавшуюся губу, она пыталась понять, можно ли верить ему. С одной стороны, он был ей совершенно незнаком и всем своим видом показывал, что доверия вызывать никак не может. Слишком вежливым и галантным он был, этот Кастор. Да и имя не соответствовало той традиции, по которой назвали Ара.

С другой… Что ж, не было бы удивительным, если бы прозелиты и вправду узнали о том, что она прибыла на Эрцилль. Точно так же они с удивительной точностью узнали о проведении ритуала и нагрянули силами верных тагацу кардийцев как раз в тот момент, когда он был закончен, не пощадив никого, кто на нем присутствовал.

— Вы сможете отказаться после разговора с моими нанимателями, — добавил Кастор. — Но прошу, позвольте помочь вам с ночлегом и едой. Я вижу, что вам это необходимо.

Тихо выругавшись, Харита вылезла из саркофага. Пошатываясь, она подошла к Кастору, медленно обошла его вокруг, разглядывая с ног до головы. При нем не было оружия, одежда была чистой и подобранной человеком с явно неплохим вкусом в одежде. Главное — она была не из дешевых. Он мог работать на дом Артанитов, в конце концов, и девушка все еще не была уверена в том, что родственники будут ей рады.

— Хочешь помочь?

Пьярим кивнул, не шелохнувшись.

— Отдай кошель и уходи.

— Но госпожа…

— Отдай.

К удивлению Хариты, приказ сработал. Недолго думая, кардиец ловким движением отцепил звонкий мешочек, полный монет, от пояса и протянул девушке. Ему, конечно, не было жаль этих денег, ведь сама Харита платила ему за службу, но его беспокоило то, как она собирается выживать в этом городе с беспомощным Аром, который висел на ней мертвым грузом.

— Я приду. Позже. Через три дня, на этом же месте, в полдень.

— Буду ждать, — в очередной раз поклонился Кастор. — До скорой встречи, госпожа.

Уходя, он перебирал меж пальцев длинный шнурок, завязывая на нем узелок за узелком. Сообщение короткое, но емкое, такое, чтобы можно было понять серьезность ситуации:

“Она меня не узнала.”