Главная героиня

Глава восьмая. Нейт

За всю свою жизнь я ни разу так не нервничал, ожидая, когда откроется дверь, а надо сказать, что несколько месяцев назад я стоял у входа в номер люкс в одном из лучших отелей Дубая, ожидая появления сирийского торговца оружием.

Но вот, наконец, глянцевая деревянная дверь отворяется, и выглядывает Рори. На ее щеках легкий румянец, она одета в оливковые льняные брюки и майку в тон, из-под которой видна полоска загорелого живота, – мой любимый наряд, который она купила перед нашей поездкой в Мехико пару лет назад.

Мое сердце трепещет. Я чертовски сильно люблю ее.

– Привет, – говорит она ровным голосом. – Что случилось?

Мое сердце перестает бешено колотиться, замирает в груди, начинает сдуваться.

– Э-э-э… это есть в расписании…

– В расписании?

– В плане, ну в том, который составила Джиневра. Завтрак у тебя в номере, и только мы вдвоем. Каро и Макс уже в вагоне-ресторане. Вообще-то, я расположился по соседству с тобой. – Я слышу, как кто-то вежливо покашливает у меня за спиной, и официанты с серебряными подносами проскальзывают между нами.

– Эм-м, – мычит она, пока официанты ставят подносы на стол и возвращаются обратно. – Ладно. Я так понимаю… Подожди, ты в соседнем купе?

– Ну да, рядом, – подтверждаю я.

– Ясно. Что ж, тогда входи. – Мы ведем себя до невозможности официально, как два человека, которые никогда не встречались, не говоря уже о том, чтобы смеяться вместе, лежать рядом. А ведь когда-то были друг у друга на кнопках быстрого набора.

– Рор, я… Господи. – Я невольно засматриваюсь на богатое убранство. – Это купе обалденное.

– Знаю. – Она избегает встречаться со мной взглядом. – Мне нужно закончить макияж.

– О, конечно. Не обращай на меня внимание. Хотя ты и без него выглядишь великолепно.

– Спасибо.

Ее голос звучит резко. Она возвращается в ванную, а я сажусь перед подносами, источающими аппетитный аромат. Я смотрю в окно на море, которое мирно плещется о скалы, солнце бросает ранние ленивые лучи на поверхность залива Тигуллио. Итальянская Ривьера! С ума сойти, ведь не так давно мы с Рори мечтали побывать здесь. Сейчас я смотрю на Рори, стоящую в ванной, наблюдая знакомые движения, то, как она приоткрывает губы, когда подкручивает ресницы, как она склоняет голову набок в конце процедуры и слегка улыбается. Я обычно подкрадывался сзади, обнимал ее за талию и говорил: «Мона Лиза готова». Она недовольно мычала, но тем не менее целовала меня в щеку, прежде чем сообщить о миллионе дел, которые ей нужно сделать в течение следующего часа, и тут же срывалась с места.

Теперь она заканчивает наносить блеск для губ и садится на бархатный стул напротив меня, слегка улыбаясь.

– Привет. Вот теперь я готова.

– Ты одета в цвета «Рима». – Я указываю на ее зеленый наряд.

– Что? – Она опускает взгляд.

– Я имею в виду, ты сочетаешься с этой комнатой. – Я смеюсь, хотя это не смешно, и зачем я вообще это брякнул?

– О-о. – Она небрежно оглядывается по сторонам. – Да, наверное, так и есть.

– Ты не хочешь надеть..?

– Что?

– Нет, я…

– Что? Тебе не нравится, как я одета?

– Дело не в том, что мне не нравится. Наоборот, даже очень нравится. Просто сегодня мы отправляемся в поход.

– А-а-а. – Она кивает. – Я надену кроссовки. Это моя походная одежда.

– Окей. – Притормози, Нейт! – Отлично.

Она прищуривается.

– Типа, мы же идем в ненастоящий поход? На всех фотографиях из Чинкве-Терре в Instagram люди выглядят красиво.

– Ты тоже выглядишь красиво в этом наряде. Очень красиво.

– Когда мы в последний раз ходили в поход?

Слово «мы» что-то делает со мной, будто успокаивает.

– В Hollywood Bowl![22]

Она слегка улыбается.

– Тогда на нас была не походная, а спортивная одежда. И я бы сказала, что лен куда лучше пропускает воздух.

Я поднимаю руки, сдаваясь, и обнаруживаю, что искренне улыбаюсь. Такое ощущение, что мы просто болтаем, как делали это много раз раньше, и от обыденности происходящего у меня в груди что-то сжимается.

– Значит, твой наряд одобрен Индианой Джонсом.

Она кивает, но больше не улыбается.

– Мне просто хочется надеть именно это.

У меня сжимается грудь. Интересно, она старается хорошо выглядеть по какой-то особой причине. Ради Габриэля?

– Хочешь – надень. – Я стараюсь придать своему тону беззаботность. – Яйца?

Я передаю Рори пашот – это ее любимое блюдо.

– Да. Спасибо.

Мы обслуживаем себя сами, и пропасть между теми, кем мы были когда-то, и этими новыми странными людьми увеличивается с каждой порцией кофе, налитого в молчании из серебряного кофейника, с каждым кусочком авокадо, нанизанным на вилку в тишине.

– Ты носишь браслет? – спрашивает она, ее взгляд скользит по моему запястью.

– Оу. – Она сплела синие, оранжевые и зеленые нити, как делают дети, чтобы скрепить свою дружбу. – Да, почему бы нет?

– Ты не носил, когда я его тебе подарила. Это было почти…

– Два года назад.

– Два года. – Она качает головой. – Он ужасен.

– Нет! Он мне нравится. И еще больше мне нравятся воспоминания о том, как ты сидела за кофейным столиком, делала его, такая сосредоточенная.

Это вызывает у нее улыбку.

– Да, моя фаза осознанности. Я потратила, наверное, сотню баксов в художественном магазине. И все, что из этого вышло – ужасный браслет. Теперь ты можешь его снять, я разрешаю его сжечь.

Я играю концами нитей, пропуская их сквозь пальцы.

– Прости, теперь я привязан к нему.

– Не могу поверить, что ты его сохранил, – тихо говорит она.

– Рор, конечно же я его сохранил. Знаешь, когда ты ушла… я имею в виду, когда мы расстались, квартира опустела, и все, что у меня осталось, это твой запах…

– Мой запах? – Она хмурится.

– Твой удивительный запах! Как от костра. Как от сексуального костра, – спохватываюсь я. Боже, я несу чушь! – Мне было действительно тяжело, и… я не знаю… я рылся в старых вещах и нашел браслет. И с тех пор я его не снимаю. Я вчера не притворялся, Рор. Я о многом сожалею. Мне жаль, что я причинил тебе боль. Очень жаль! Очень.

Она кладет вилку. Кажется, впервые с тех пор, как мы расстались, она пристально смотрит на меня, не то чтобы сердито, но и не слишком приветливо.

– У нас были договоренности с поставщиками, Нейт. У нас была назначена дата. Мне пришлось все отменить, договариваться о возврате денег. Ты помнишь это, да? Я завернула все до последней тарелки в оберточную бумагу. Честно говоря, я понятия не имею, куда ты делся после окончания срока нашей аренды. Где ты сейчас спишь, с этой отвратительной картиной, которая раньше висела в нашей спальне…

– Эй! – слабо говорю я. – Ты говорила, что она тебе нравится.

Она имеет в виду первую и единственную покупку предмета искусства, сделанную мной на выставке в галерее. Везя ее домой, я чувствовал себя по-настоящему взрослым.

– Я солгала. – На ее губах появляется намек на улыбку. – Не представляешь, с каким удовольствием я отдала ее тебе после нашего расставания. Я счастлива оттого, что мне больше никогда не придется видеть этих жутких танцующих людей.

– Что ж, ты не одна так считаешь. Гаррет сказал то же самое.

Это мой младший брат, который, не стесняясь в выражениях, заявил мне, что я был гребаным идиотом, когда расстался с Рори.

– Мне всегда нравился Гаррет, – кивает она.

Я проглатываю кусочек идеально приготовленного яйца, не в состоянии насладиться его вкусом.

– Я сейчас прохожу курс терапии, Рор.

– О-о, да? – Она произносит это с преувеличенной беспечностью, словно не предлагала мне этого годами.

– Да. Наконец-то у меня получилось.

– Что ж, это хорошо… Я рада за тебя. Так что же значит твое появление здесь? Это часть твоего лечения?

– Это ни в коем случае не является частью моего лечения, хотя Оуэн, мой психотерапевт, одобрил эту поездку. Я многому у него научился. На самом деле, это совсем не весело – видеть те стороны себя, которыми не гордишься. Чувствовать, что за ними кроется. Я не очень умею прислушиваться к своим эмоциям, ощущать их в полной мере.

– Знаю. Я правда это знаю.

Я киваю.

– Хочешь сказать, что ты знаешь об избегающей привязанности?

Она смотрит на меня так, словно у меня две головы.

Я спешу продолжить, пока не растерял свою решимость.

– Оуэн считает, будто то, что я средний ребенок без особенных потребностей, наложило слишком большой отпечаток на мой характер. Старший ребенок – с синдромом Дауна, младший борется с зависимостью, а я – самый обыкновенный.

– Конечно. – Рори смягчается. – Ты был тем парнем, который все делал идеально. Твоя мама всегда говорила, что ты не доставлял им ни капли беспокойства.

– Да, но Оуэн заставил меня понять: я что-то закрыл внутри себя, мне приходилось игнорировать собственные проблемы, потому что у моих братьев они были куда более серьезные. Избегающая привязанность означает, что я постоянно воздвигаю барьеры, создаю дистанцию. Отрицаю… отрицал свои чувства.

Рори отрывает краешек хрустящей вафли и отправляет его в рот.

– Я могу это понять, – наконец говорит она.

– Когда я чувствую себя несчастным, мне хочется оттолкнуть всех. Теперь мне это ясно. Мне нужно было побыть одному после всего, что случилось в Дубае. Поэтому я оттолкнул тебя. Я был таким идиотом. Я оттолкнул тебя как раз тогда, когда ты больше всего нуждалась во мне.

Рори несколько раз моргает.

– Я даже не знаю, что произошло в Дубае. Ты мне почти ничего не рассказал.

Я прикусываю губу.

– Я потерял его. Сезара. Я опоздал.

Она кивает, и выражение ее лица становится более сочувственным.

– Это я знала.

Я продолжаю смотреть в окно, потому что, если взгляну на нее, во мне сломается нечто, помогающее мне держать себя в руках. Сезар был девятнадцатилетним парнем-идеалистом, который перебрался из Турции в Сирию, потому что хотел изменить мир к лучшему, хотел помогать людям. На следующий день после того, как он прибыл в Сирию, его похитил курьер, которому он доверился при переправке через границу. Вскоре после этого его родители получили известие о требуемом выкупе.

Как я оказался вовлечен в это дело? На самом деле, все началось с моего детства. Мой отец – дипломат, и, когда я был ребенком, мы жили в разных местах на Ближнем Востоке и в Африке, а наш дом находился в Вашингтоне. Я всегда общался с людьми разных культур, изучал разные языки. Моя бабушка – сирийская еврейка; когда я был ребенком, она жила с нами в Вашингтоне и говорила со мной только по-арабски, что впоследствии оказалось очень полезным для моей карьеры. Я знал, что хочу работать в международной сфере, как мой отец. Получил степень магистра в области международных отношений, затем первые несколько лет после окончания университета практиковался в Вашингтоне в крупной фирме по проектному финансированию. Большую часть времени я проводил в странах третьего мира, помогая им выбираться из нищеты, гасить долги и создавать новые политические, экономические и судебные системы. Вскоре я перешел на работу в международный фонд, содействующий строительству демократических структур в развивающихся странах, и даже выступал посредником в зонах военных действий.

Я часто путешествую, и поездки, связанные с кризисными ситуациями, – это совсем не гламурно. Когда началась «арабская весна»[23], я был посредником между противоборствующими сторонами. В 2012 и 2013 годах я несколько раз ездил в Сирию, пытаясь договориться о прекращении огня, но позже, когда вмешались русские и Асад одержал верх, я работал на расстоянии. Люди часто удивляются, что я до сих пор не поселился в Вашингтоне. Какое-то время я пробовал, но потом слишком большое расстояние между мной и Рори стало невыносимым, и я переехал в Лос-Анджелес, потому что для ее карьерных устремлений было важно находиться именно там. Я всегда поддерживал восходящую звезду Рори, был ее самым преданным болельщиком. К тому же, даже живи я в Вашингтоне, мне все равно приходилось бы большую часть времени проводить в полетах. Это странная работа, суть которой трудно объяснить людям со стороны, но которая порой приносит глубокое удовлетворение.

Около полугода назад мне позвонил коллега: «Сын моего друга пропал в Сирии. У тебя есть опыт работы в этой стране, тебе знакома обстановка. Можешь помочь?»

Что я знал о переговорах по освобождению заложников? Однако после бессонной ночи я, конечно, согласился. Я не мог ничего обещать и не стал бы участвовать в выплате выкупа или оказании услуг террористам, но я собирался приложить все возможные усилия, чтобы вызволить Сезара. За этим последовало два самых безумных месяца в моей жизни. Я проводил встречи в Париже, в Стамбуле, в Дубае. Я искал зацепки по всему Ближнему Востоку. Я встречался с шейхами, наркобаронами и торговцами оружием, чтобы докопаться до истины. Найти Сезара, живого или мертвого.

В конце концов, оказалось, что он мертв.

Это совершенно выбило меня из колеи. Хотя дело было не только в нем, но и в девочках-подростках из Сирии, которых отцы продали в секс-индустрию и привезли в Дубай наркобарону, заказавшему похищение Сезара. Девочки встретились со мной с большим риском для жизни. Они дали мне важнейшую информацию, которая в конечном итоге помогла выяснить, что случилось с Сезаром. Я потратил каждую свободную минуту, пытаясь вытащить их из этого кошмара, для этого требовалась координация с несколькими правительствами и организациями.

Наконец, две недели назад это произошло. У девочек появились новые документы и жилье в Европе. Они в безопасности.

– Рима и Йомна, мы их вытащили, – говорю я Рори.

– Те девочки? Боже, я много о них думала.

Я киваю.

– Они в безопасности.

Рори глубоко выдыхает.

– Это потрясающие новости.

– Наконец-то я снова могу уснуть.

– Ух ты. Так что…

– Я был полной задницей, Рор. Я был так поглощен своими мыслями, что не заметил, через что тебе пришлось пройти.

Она кладет вилку и смотрит себе на колени.

– То, что случилось с Сезаром, Римой, Йомной и с тобой… Я понимаю, насколько все это было ужасно. Но ты замкнулся, Нейт. Ты полностью отгородился от меня. Ты едва разговаривал со мной. Едва смотрел на меня. Я чувствовала, что все, что я делала, приводило тебя в бешенство. Когда я напевала что-то себе под нос, ты вел себя так, будто я намеренно пытаюсь тебя разозлить.

Я киваю, припоминая, как весь мир казался мне мрачной черной дырой. Я вымещал злость на ней, теперь я это осознаю.

– Я такой…

– И дело не только в этом. Я знаю, что тебе пришлось нелегко, но в то же время я чувствую, что… Не знаю, как сказать, чтобы не показаться дурой, но это был не единичный случай. Я имею в виду, ты всегда был…

– Я всегда попадал то в одну, то в другую безумную ситуацию на работе. Ты это имеешь в виду? Я понимаю, Рор. У тебя есть полное право так говорить. Я могу быть слишком… увлеченным, наверное. Эмоциональным, может быть. – Я выдавливаю из себя кривую улыбку. Не могу сказать, что теперь я менее эмоционален.

Но, к моему удивлению, вместо того чтобы критиковать меня, Рори говорит:

– Я понимаю. Будто весь мир лежит только на твоих плечах.

Я киваю и чувствую, как у меня сжимается сердце от того, что она так хорошо меня знает и понимает. Не могу поверить, что я все бросил… бросил ее.

Не могу поверить, что совершил так много ошибок.

– Я тоже это чувствую, – продолжает Рори, – если бы на меня обрушился сенсационный новостной сюжет и все было бы остро и важно, то я бы почувствовала, что, возможно, смогу что-то изменить. Или, по крайней мере, раньше так чувствовала.

– Скоро ты снова вернешься в отдел новостей. Они были полными придурками, уволив тебя из-за такой глупой ошибки.

Она пожимает плечами.

– Я заслужила увольнение. Я не проверила свой источник. Это вроде как правило номер один. Я рассказала историю, которая не соответствовала действительности.

– Люди совершают ошибки! Это еще не конец пути, Рор. Поверь мне. – Я знаю, как она строга к себе, потому что сам такой же. Мы оба перфекционисты. Терпеть не можем кого-либо подводить. Полагаю, именно поэтому я так резко разорвал наши отношения. Оглядываясь назад, я понимаю, что, потерпев неудачу, не мог смотреть в лицо ни ей, ни самому себе. – Все когда-нибудь уладится само собой, – говорю я, и мне кажется, что я говорю это самому себе. – Это не конец.

– Может быть, как раз конец, – на ее лице появляется странное, спокойное выражение. – Может быть, я хочу, чтобы так оно и было.

– С твоей карьерой? Или с нами?

Она беспомощно смотрит на меня.

– Не знаю.

Я чувствую, как меня охватывает страх от подозрения, что моих извинений, моих обещаний – даже этого невероятно романтичного путешествия – будет недостаточно, чтобы исправить то, что я натворил.

– Рор, я был идиотом. Полным идиотом, который разрушил все, что у нас было.

– А что у нас было?

Я гляжу на нее, пытаясь понять, злится она или настроена саркастично, но она просто с любопытством склоняет голову набок.

– У нас была любовь. Огромная! Я тебя люблю, и всегда любил. И в нас был огонь! Мы оба полны страсти. Мы стремимся к успеху. Мы добиваемся того, чего хотим, и пытаемся изменить мир к лучшему. Благодаря тебе я пытаюсь стать лучше. И надеюсь, что ты – благодаря мне. У нас были планы. Я знаю, что облажался с ними, но я хочу… Как называется шоу, которое тебе нравится?

Дерьмо. У меня такое чувство, что я все испортил, забыв это название. Рори всегда нравились эти семейные сериалы на TV Land. Одну слащавую историю о семье, где замечательная, просто идеальная мать, Рори смотрела постоянно, но ее название вылетело у меня из головы. Дети, выросшие в розовых очках, супруги, которые небрежно целовались, когда муж приходил домой с работы. Меня всегда немного удивляло, что Рори хотелось чего-то настолько простого. Настолько банального. Она обожает все эти милые сериалы – «Напряги извилины», «Я мечтаю о Джинни», «Я люблю Люси», почти агрессивно милые.

– «Предоставьте это Биверу». – Видно, она обижена на то, что я забыл название, и в ее воображаемой оценочной графе появляется минус.

– Я хочу такую семью, – говорю я. – С тобой.

Она морщится.

– Мне не нужна идеальная семья. Это всего лишь шоу. Просто игра! Ты неправильно понял, почему оно мне нравится. Из-за своей простоты. Потому что заставляет меня думать о чистых, незамысловатых временах. В мире вокруг нас происходит столько плохого. Мы все это знаем.

Я хмурюсь. Я действительно это знаю.

– Я хотела от тебя детей, – проговорила она. – Хотела, чтобы мы с тобой создали семью.

– А теперь? – Я чувствую, что затаил дыхание.

– Не знаю. – Она улыбается мне, но я вижу, что это дается ей с трудом. – Думаю, больше всего я скучаю по моментам тишины. Понимаешь? Как в меме: «давай посидим в наших телефонах, но рядом». Иногда, посреди всего этого безумия, мы могли просто сидеть рядом в тишине. Думаю, мне в жизни нужно больше таких моментов. И знаешь… ты сказал, что мы оба хотим стать лучше. Ну, быть может, я этого не хочу, не хочу добиваться успеха. Возможно, я хочу вести спокойную жизнь, уехать куда-нибудь в деревню, любоваться листьями на ветру, завести пару детей и жить не такой сложной жизнью, как сейчас.

Я смеюсь – опять эта история с листьями на ветру, – но она остается серьезной, и я прячу улыбку.

– Ладно, понял, ты серьезно. – Я пытаюсь осмыслить это, уложить в голове, что Рори, которая любит – обожает! – быть в эфире, чувствовать адреналин, суету и постоянно что-то менять, внезапно хочет уехать в никуда и остаться наедине с деревьями. – Я могу работать в тишине. Я могу работать в сельской местности. Я могу работать с деревьями, – я стараюсь выглядеть убедительным.

Рори одаривает меня веселой улыбкой.

– Конечно. Конечно, вы можете, мистер Переговорщик-с-сирийскими-торговцами-оружием. Послушай, я ценю, что ты сюда приехал, извинился за то, что случилось между нами, рассказал, что с тобой происходило, но у меня немного голова идет кругом. Дело не только в тебе. Ты читал книгу?

– Книгу? – Мои плечи напрягаются. Я собирался прочитать ее вчера вечером, но после первой страницы задремал. Смена часовых поясов, а еще недели бессонных ночей, тоска по Рори, размышления о том, смогу ли я когда-нибудь исправить случившееся… Сегодня утром я проспал до будильника, у меня едва хватило времени собраться, не говоря о том, чтобы прочитать книгу.

Мне нужно ее прочитать.

– Книгу твоего автора? – спрашиваю я, все еще пытаясь выиграть время. Она ее читала? Черт. Неужели она знает?

Нет, не может быть, успокаиваю я себя. Если бы она знала, то сразу прямо сказала бы об этом.

– Да. – Рори смотрит на меня с любопытством. Не обвиняюще. Слава богу. – Книгу Джиневры.

– Еще нет, – я стараюсь говорить беззаботно. – Прошлой ночью я вырубился, как только вернулся в свое купе.

– О-о.

– Что? Она написала что-то… плохое? – Честно говоря, я считаю, что это безумие со стороны Рори согласиться стать главной героиней. Я к тому, что у книг Джиневры огромная аудитория. Даже знакомые мне юристы, даже дипломаты, которые почти никогда не читают ничего, кроме сухих биографий, читали ее. Я сам не увлекаюсь художественной литературой, но книги Джиневры я видел в каждом аэропорту, она была на всех световых табло.

После того, как я согласился на интервью, я потерял сон.

Могла ли Джиневра догадаться… написать что-нибудь о…?

Нет. Я ничего не говорил, так откуда ей знать? Но она ведь беседовала с каждым из нас. Нет и нет, это невозможно. И все же я должен прочесть эту книгу как можно быстрее. Может быть, мне удастся быстренько пролистать ее перед нашим походом.

– Не знаю, плохое или просто странное. Что-то показалось мне… ну, не знаю, необычным, что ли. Но, если ты не читал, не обращай внимания.

Пронесло. Черт. Я чувствую, как жар разливается по моей шее.

– Сегодня возьму с собой на пляж.

Она кивает.

– Я не настаиваю.

– Это книга о тебе, Рор. Конечно, я хочу это прочитать.

– Хорошо. Послушай, Нейт, мне нужно, чтобы ты дал мне время. Мне нужно подумать. Я не ожидала, что ты появишься здесь и скажешь все это. Ты был… мы были… в общем, у нас все было прекрасно, понимаешь? А потом ты ушел от меня, и мне пришлось смириться с этим.

– И ты это сделала? Ты примирилась? – Мой голос упал до шепота.

– Не знаю. Мне нужно время.

– Ладно. Конечно. – Я чувствую себя больным. Злюсь на себя за то, что так сильно все испортил.

Рори кивает, скрещивает ноги – и мне начинает казаться, будто ее можно обнять. Боже, мне так хочется обнять ее! Но я знаю, что не вправе.

– Нейт…

Я чувствую прилив надежды.

– Да?

– Не мог бы ты… мне необходима еще пара минут, прежде чем мы уйдем. – Она указывает на дверь.

– Я… о-о. Да, конечно. Конечно, – я неуклюже встаю. – Я просто…

– Скоро увидимся на прогулке. У нас впереди целый день и вся поездка. Наберись терпения, хорошо?

– Хорошо, – соглашаюсь я, потому что мне больше ничего не остается. – Мне правда жаль.

– Знаю, – она печально кивает.

Дверь приоткрывается, Рори вроде не прогоняет меня из своего купе, но я все равно чувствую невидимую волну энергии, заставляющую меня отступать еще и еще, пока я не переступаю порог, затаив дыхание, надеясь, что она скажет: «Подожди! Не уходи!» Но ее губы не произносят ни слова. Вместо этого они складываются в решительную, хотя и мягкую улыбку – улыбку церемониймейстера, – добрую улыбку, которая, несомненно, удерживает любого от желания подойти слишком близко. Я видел, как она одаривала ею коллег, знакомых, парня из нашей любимой кофейни, который мог быть излишне разговорчивым и общительным.

И в последний раз улыбнувшись, Рори закрывает дверь у меня перед носом.