Главная героиня

Глава тридцать вторая. Нейт

Я сижу в вагоне-баре и потягиваю второй касамигос[74] со льдом. Рядом никого нет – никого из нашей группы. Эти трое, по-видимому, сознательно не замечают моего существования, и то, что я не заказал неразбавленную водку, для них сродни чему-то вроде предательства. По крайней мере, для Ароновых, для которых неразбавленная водка – это, по сути, единственный приемлемый алкогольный напиток.

Пошли они все к черту, и Макс, и Рори! За то, что отвернулись от меня, хотя я на самом деле не сделал ничего ужасного. Не то чтобы мы с Рори были вместе, когда случилась эта глупость с Каро. Не похоже, чтобы Каро и Макс были вместе когда-либо! Вообще-то, никогда. Так что пошли они все к черту! И, в довершение всего, к черту и Каро тоже. За нашу дурацкую интрижку. Самая прискорбная ночь в моей жизни.

Весь этот гнев клокочет где-то внутри, а затем, словно стрела, вонзается в мое сердце. Да пошел я к черту! Вот из-за кого я взбешен, если быть честным. Макс и Рори имеют полное право злиться. И Каро проболталась лишь потому, что пыталась быть хорошим другом. Честным человеком. Им должен был быть я.

К черту меня! Я всегда старался жить честно, а теперь предал людей, которых люблю больше всего на свете.

Я оцениваю уже знакомых посетителей: даму с прямой осанкой, закутанную в фиолетовый шелк; итальянцев с пляжа, которые либо шпионы Джиневры, либо идеальная семья, которая подозрительно много смеется.

Боже, вытащи меня из этого поезда! Если мне больше никогда в жизни не придется видеть все это, я буду счастлив.

Я смотрю на свой стакан, в ушах у меня гудит от собственной ярости, от безмолвных нападок на самого себя, глаза щиплет от внезапных слез; чуть ранее в них попал солнцезащитный крем и от этого щиплет сильнее обычного. Так мне и надо! Я видел Рим в жарком, одиноком угаре – бродил от руин к руинам, настойчиво пытаясь отвлечься от реальности, пытаясь охватить взглядом все, что можно увидеть в этом, как предполагается, романтичном городе. Городе, где мы с Рори мечтали провести медовый месяц.

Я протираю глаза, несколько раз моргаю, и комната слегка покачивается, точно я на круизном лайнере, а не в поезде. Мы отъезжаем? Нет. В расписании сказано, что мы начнем движение только в полночь, а на улице еще светло. Осталось несколько часов, чтобы чем-то занять себя. В полном одиночестве…

Я качаю головой. Как я мог так поступить? Как я мог так поступить с…

Рори! Она появляется в дверях во всей красе: глаза сияют, волнистые волосы распущены, как я люблю, а ее топ обнажает немного больше кожи, чем обычно. Я чувствую, что жажду ее, тянусь к ней, как растение, изголодавшееся по солнцу.

Молча наблюдаю, как она осматривается в поисках свободного места. Помещение переполнено, словно весь поезд втиснулся в один вагон, хотя посетители уже начали потихоньку расходиться на ужин. Я замечаю, как ее взгляд останавливается на мне, в ее глазах мелькает разочарование, и она отворачивается.

Но затем, к моему удивлению, подходит и плюхается рядом со мной. Когда я набираюсь смелости посмотреть на нее, ее лицо спокойно. Она не то чтобы дружелюбная, но более расслабленная, ее губы уже не сжаты, уголки слегка приподняты. Я чувствую, как в моей груди что-то успокаивается. Она снимает с плеча сумку, и из нее на диван вываливается нечто удивительное – копия «Домика на озере».

– Ты получила назад свою книгу?

– О. – Она засовывает ее обратно в сумку. – Я нашла другую. Длинная история.

– Ты виделась в Риме с Джиневрой?

– Нет. Не совсем. Я… – Ее лицо мрачнеет. – Тебя что, беспокоит, что она у меня есть?

– Нет! – Я понимаю, к чему она клонит. – Я их не брал, Рор.

– Да. Я знаю. Это сделала Каро. Но тебя беспокоит, что там описана ваша интрижка.

– Это была не интрижка! Это была одна дурацкая ночь.

– Как скажешь. Как скажешь. – Она поднимает руку, подзывая официанта. – Водку неразбавленную, per favore[75], – произносит она.

– «Зир», если он у вас есть, – говорю я одновременно с ней. Она награждает меня легкой улыбкой. – Ты останешься? Выпьешь со мной? Пожалуйста, не прогоняй меня. Хотя, если прикажешь мне убираться к чертовой матери из этого вагона, из поезда, из твоей жизни – я пойму.

Она скрещивает ноги, и из разреза юбки выглядывает колено, затем обнажается остальная часть ноги до бедра, не настолько загорелого, как нижняя часть. Мое сердце замирает, но Рори быстро поправляет юбку.

– На тот момент, когда ты переспал с Каро, мы уже расстались. У меня нет повода жаловаться.

Это сбивает меня с толку.

– Да, но… я имею в виду, ты…

– Но я все еще злюсь на вас обоих! Не обольщайтесь. Если ты хотел с кем-то переспать, то почему с ней? И почему она выбрала тебя? Это… отвратительно, – она качает головой. – Но, честно говоря, прямо сейчас столько всего происходит… – Она опускает голову, уставившись на свои руки.

– Что происходит? О чем ты говоришь?

Когда Рори снова поднимает взгляд, ее глаза блестят. Если бы я не знал ее лучше, я бы решил, что она готова расплакаться.

– Мне бы сейчас не помешал друг, Нейт.

– У тебя есть я. У тебя всегда есть я. – Я взмахиваю рукой, желая немедленно обнять ее за плечи. Меня переполняет облегчение от того, что она не презирает меня.

– Да?

– Конечно, – отвечаю я, и тут она неожиданно прижимается ко мне. Эти наши объятия, в точности как тысячи других, тех, которые помнит мое тело. Я глажу ее по волосам, и меня переполняет океан облегчения и любви. То, что у нас было с Каро, – это мимолетное, жаркое пламя, да, но оно угасло. Я хочу Рори. Она единственная. Она любовь всей моей жизни.

И все же, когда я качаю эту удивительную женщину в своих объятиях, чувствуя умиротворение, я не могу избавиться от щемящего чувства, что между нами есть пространство, которого раньше не было. Не мили. Не футы. Возможно, даже не дюймы. Вероятно, какой-то маленький сантиметр, который образовался между нами, и, даже радуясь, что снова обнимаю Рори, я так же остро осознаю эту дистанцию. Хотя понимаю, что она аморфна, ничтожна, даже, скорее всего, лишь плод моего воображения.

И все же с каждой проходящей секундой мне кажется, что она растет.

Я качаю головой, притягиваю Рори ближе, пытаясь сократить этот разрыв. Сделать что-нибудь – вообще что угодно, чтобы мы снова вернулись к Нэйт-и-Рори.