Главная героиня

Глава пятнадцатая. Макс

Вернувшись в поезд, я прохожу вагон-ресторан, переполненный посетителями, приглашенными на послеобеденный чай. Атмосфера напоминает новогоднюю, все одеты в атлас и шелк, в отличие от меня, облаченного в туристические шорты. Я иду, расточая улыбки гостям и официантам, – возможно, это привычка всех людей со Среднего Запада, но я люблю обмениваться добрыми улыбками с незнакомцами. В своих апартаментах я приветствую стюарда, который, стоя за богато украшенной дверью, приподнял синюю фуражку, чтобы почесать затылок.

– Франческо! – Я хлопаю его по плечу, и он быстро возвращает фуражку на голову, расправляет плечи и сияет, как бывает с человеком, когда вы громко произносите его имя, демонстрируя, что запомнили его, что вы цените его индивидуальность, что обратили на него внимание, даже если – особенно если – он работает на вас.

Когда-то мне было трудно запоминать лица, имена. Возможно, потому, что мои мысли были заняты чем-то другим, что отвлекало от происходящего прямо передо мной. Папа всегда подталкивал меня выйти из зоны комфорта – он убедил меня записаться на курсы Дейла Карнеги после окончания колледжа. На одном незабываемом занятии каждый из нас должен был притвориться диким животным перед внимательно наблюдающей аудиторией. Я изобразил тигра – и должен был рычать, рычать, рычать на всю комнату.

Это было чертовски неловко. Я чувствовал, как все взгляды обволакивают меня, оценивают. Я сразу же решил, что однажды стану боссом – и никто никогда не сможет сказать мне, что нужно притвориться тигром, дабы что-то доказывать.

Возможно, дело не только в этом. Мне с самого начала было суждено стать боссом.

С тех пор, как папа начал называть меня Максимиллион, задолго до того, как журнал поместил это имя на обложку.

– Я принес вам корнетто, – Франческо придерживает для меня дверь. – С местным цитрусовым джемом.

– Потрясающе! Спасибо! Мне очень приятно. – Я могу еще что-нибудь сделать для вас? Я так понимаю, позже вы поужинаете в Пальмарии. – Да, спасибо, Франческо. Я сейчас немного освежусь. Проверю дела в офисе. Ciao!

За моей спиной щелкает дверь. Я пересекаю купе и беру корнетто. Вкуснятина! Это нечто среднее между круассаном и бриошью, с ванильным привкусом, который приятно ощущается на языке. Удивительно, когда твои малейшие желания предугадывают и исполняют.

Да, сейчас на моем счету миллионы, по крайней мере на бумаге, так что можно подумать, что я привык к роскоши, как нувориш. Я не могу сказать, что мне не нравятся деньги, которые приносит моя компания. Я работал много лет, трудился по сто часов в неделю, испытывал сильный стресс. Я заслужил. Но деньги не движут мной. Я счастлив, надевая одну и ту же рубашку снова и снова. Мне не нужно пять домов или яхт.

Мною движет стремление стереть с лица земли страшную болезнь. Я хочу быть человеком, который это сделал. Который спас папу. Как Джонас Солк[41] до меня. Луи Пастер[42].

Максимилиан Аронов.

Я быстро отправляю Катерине сообщение в офис, затем разгружаю рюкзак, продолжая есть корнетто. Снимаю с себя всю одежду, складываю в пакет для стирки, который вчера показал мне Франческо, и переодеваюсь в роскошный белый халат, висящий в моей ванной.

Он даже мягче, чем на яхте Jay-Z.

Я направляюсь в ванную. Как обычно, считая до десяти, ополаскиваю рот, потом растягиваюсь на кровати и задумываюсь о прошедшем дне. Это дико, что Рори знает, что ее удочерили – факт, который я поместил на задворки своего сознания, и по большей части даже забыл, что это правда. Поразительно, как мозг способен разделять воспоминания на части, показывая одно и пряча подальше другое.

Я чувствую вину за то, что утаил это от нее. Хотя она и простила меня, не уверен, что я простил себя. Мне никогда не нравилось, что папа просил скрывать это. Однако я решил, что у него на то веские причины.

Может, оно и к лучшему, что все открылось. Мне, как и Рори, любопытно, кто ее биологическая мать. Интересно, есть ли на это ответ в «Домике на озере».

В той части, которую я прочел, этого не было, но я не дочитал до конца. Я до сих пор не понимаю, откуда Джиневра вообще узнала. И если это действительно есть в книге, то это будет болезненно для Рори. Я не говорил – не хотел делать ситуацию еще более болезненной, – но я невероятно зол на писательницу за то, что она открыла этот ящик Пандоры. Джиневра опасна. Она играет Рори, а моя сестра этого даже не замечает. И мы не знаем, что будет дальше.

Все же, несмотря на мои опасения по поводу того, что Рори станет известно о подробностях ее удочерения, на мгновение я испытываю укол зависти при мысли о том, что ее мать, возможно, сейчас где-то рядом и ее можно найти. Я видел свою маму – у меня есть по крайней мере одна фотография. Она великолепная, с улыбкой скромной, но теплой, и кажется, что она обнимала меня, целовала и любила, у нее были такие же темные, как у меня, волосы, и карие глаза – большие и любопытные. И я знаю, как ее зовут. Сандра Левенштейн. Но на самом деле ее со мной никогда не было. Почему-то у меня ощущение, что у Рори появилась еще одна опора – таинственная мать, которая, возможно, еще жива.

Это отвратительно – завидовать тому, кого любишь. Но я бы хотел, чтобы прямо сейчас моя мама была жива, чтобы помогла мне, обняла меня, сказала, что гордится мной, что она уверена, что все у нас получится.

Когда мы были детьми, папа всегда описывал наше будущее так уверенно, словно у него был великолепный, надежный хрустальный шар. На самом деле у него была морская раковина, которую он нашел во время нашего отдыха. Когда мне было двенадцать, а Рори восемь, он раздобыл немного денег – понятия не имею как – на билеты до Ямайки.

Папа делал вид, что слушает раковину.

– Макс станет ученым – одним из тех, чье имя войдет в историю. Он найдет лечение серьезной болезни, как Джонас Солк.

Джонас Солк был значительной личностью в нашей семье, потому что папин отец умер от полиомиелита, когда папе было семь лет. Он был болен, но по законам Советского Союза на работу требовалось являться в любом состоянии, если не было справки от врача, иначе был риск попасть в тюрьму. Врач поставил моему деду неверный диагноз и отказался освободить его от работы, так что мой дедушка пришел в свою кузницу в колхозе и рухнул там. Семья моего отца, которая на самом деле состояла только из него и его матери, и без того очень бедная, осталась без средств к существованию.

Так Джонас Солк, изобретя вакцину от полиомиелита, приобрел в нашем доме репутацию легенды. Решил ли я добиться такого же успеха, потому что папа посеял семена? Или по собственному желанию – потому что тяготел к наукам? Или это произошло позже, когда я начал ассоциировать первые папины симптомы с деменцией?

Как и во всем остальном в жизни, трудно определить причину.

Рори папина раковина выдавала совершенно другие предсказания.

– Ты станешь актрисой, как Элизабет Тейлор.

Для папы Элизабет Тейлор олицетворяла вершину успеха и звездную славу. Впервые он увидел ее в нелегальных фильмах, которые ему удалось посмотреть в Советском Союзе. У него было много американских кумиров, казавшихся фантастическими там, где все западное было запрещено. Однако папа всегда хорошо понимал работу системы и умел обходить ее. Он хотел быть ковбоем, как Джон Уэйн, или фотографом, как Ансель Адамс, имя которого он позже выбрал для себя.

– Я хочу быть кем-то более важным, чем актриса, – заявила Рори. – Кем-то, кто помогает людям.

Я помню, как был удивлен убежденностью восьмилетней Рори, ее стремлением к большему. И, возможно, меня немного задело, что она даже осмеливалась перечить папе, чье слово было для меня непреложным.

В ответ на слова Рори папа застонал и покачал головой.

– Да! Конечно. Ты права! Я ошибся. Ты предназначена для чего-то гораздо большего, чем Элизабет Тейлор, большего, чем просто славы – актерское ремесло для тебя слишком мелко. Но ты могла бы стать актрисой, потому что ты прирожденная звезда.

Услышав это, я разозлился еще больше. Слышит ли когда-нибудь ребенок комплимент в адрес своего брата или сестры, не расстраиваясь, что комплимент сделан не ему?

– Но ты станешь ведущей новостей, – решительно заявил папа. – Ты любишь быть в центре внимания, ты блистаешь. А самое замечательное в тебе – это твое доброе сердце. Ты хочешь помогать людям. В Советском Союзе пресса была несвободной. Ты будешь нести людям правду. Будешь рассказывать истории, которые запали тебе в душу, которые вдохновят других и помогут им пережить тяжелые времена.

Рори просияла, когда папа осыпал ее комплиментами, которые делали ее похожей на мать Терезу. Но, думаю, папа всегда так воспринимал Рори.

– И, Макс… Я не просто так назвал тебя Максимилианом. Максимиллионс, вот кем ты будешь, мой мальчик. Однажды ты станешь невероятно богатым.

Я погрузился в это предсказание, почувствовал, как сильно хочу, чтобы оно сбылось, не из-за денег как таковых, не из-за вещей, а из-за той силы, которую дают деньги. Это я понимал уже в двенадцатилетнем возрасте.

– Вечеринку в квартале, вот что я сделаю.

– Вечеринку в квартале? – удивилась Рори.

– Да! Я читал про это. Есть какой-то хоккеист или…

– Баскетболист, – сказал папа. – Я тоже читал об этом.

– О-о, – я покраснел. Я не особо следил за спортом и не понимал его привлекательности, но все равно мне было стыдно, что я что-то перепутал. – Но в любом случае, когда этот парень разбогател, он купил дома в одном квартале для всей своей семьи и друзей. Когда-нибудь и я так сделаю.

– Круто! – воскликнула Рори. – Я получу бесплатный дом.

Папу, казалось, распирало от гордости, будто в его воображении это все уже произошло. Он с нежностью глядел на нас обоих.

Я точно помню, где мы тогда находились – в простом гостиничном номере, который казался дворцом, потому что мы были «на отдыхе». Понятие, которое легко слетало с языка богатых детей в школе, но мне было совершенно непривычно. Мы сидели и ели говяжьи котлеты, которые папа, как всегда, купил в одном из уличных киосков, заявив, что это лучшее блюдо, которое он когда-либо ел. Даже когда на следующий день мы все получили пищевое отравление от этих котлет, папа все равно заявил, что они того стоят!

Возможно, это был слепой оптимизм. Когда наш почтовый ящик заполнялся просроченными счетами, папа напевал, что маленькие денежные феи обо всем позаботятся, а Рори обкусывала ногти до крови. Но, несмотря ни на что, я верил в папу. Верил в то, что о хороших людях позаботятся. Все уладится. Что если у тебя доброе сердце, если ты будешь стараться изо всех сил, мелкие неприятности исчезнут сами собой, уступив место благополучию.

Я мысленно возвращаюсь к Ямайке, вспоминаю две двуспальные кровати с покрывалами в цветочек в стиле восьмидесятых, как мы втроем ели эмпанаду, постанывая от удовольствия, как папа продолжил свою лекцию о нашем будущем, моем и Рори.

– Что бы вы оба ни делали, вы добьетесь успеха. Но помните, иногда вам придется рисковать. Так что, если меня не будет рядом, чтобы напомнить вам…

– Ты всегда будешь рядом, – перебила Рори, слизывая жир с пальцев.

Папа грустно улыбнулся, как будто знал что-то, чего не знали мы.

– Я не всегда буду рядом, Рори. Вот почему вы должны пробовать делать вещи, которых боитесь. Осмеливаться любить. Рисковать. Делать то, что кажется правильным. И что бы ни случилось, вы всегда должны быть вместе. У меня никогда не было брата или сестры, понимаете? Вам обоим очень повезло, что вы есть друг у друга. Всегда будьте честны, – его взгляд стал отсутствующим и печальным. – Пока вы не будете лгать или вводить в заблуждение, вы всегда будете надежной гаванью друг для друга, даже после того, как я уйду. Обещайте мне, – сказал он, пронзительно глядя на нас. – Обещайте мне, что вы всегда будете говорить друг другу правду.

– Обещаю! – Я помню, как весело Рори произнесла это, швырнув свою тарелку в мусорное ведро, словно фрисби, и победно вскинув руки, когда та со свистом попала в него.

– Обещаю, – повторил я.

Внезапно в моем телефоне раздается звонок, выдергивающий меня из воспоминаний. Я не отвечаю, просто смотрю на экран с нарастающим ужасом. Затем быстро отправляю сообщение: «Перезвоню через несколько минут».

Я поднимаю глаза к потолку, надеясь получить хоть каплю мудрости. Подсказку, что мне делать.

«Что мне делать, папа?»

Всю свою жизнь я полагался на то, что он даст мне мудрый совет, которому я непременно последую. Я доверял ему, и, конечно, мне было проще слушать его «да» или «нет», чем принимать собственное решение.

А теперь он ничего не может мне сказать.

Мне тоже нужно помогать людям.

Хотя, может быть, папа всегда знал, что моей главной мотивацией будет не всеобщее внимание или успех, которые я сейчас обрел. Я наслаждаюсь этим, но все же моей мотивацией всегда оставался он.

Заставить папу гордиться мной. Спасти его и защитить, как он всегда защищал меня.

Но вина, стыд и любовь сливаются в одном потоке. Их нельзя разделить, как бы ни пытались убедить нас в обратном фильмы Hallmark[43].

Затем раздается стук – три коротких стука, которые я ждал.

Я открываю дверь. Конечно же это Каро, волосы влажные и взъерошенные, никакой косметики, ее голубые глаза похожи на арктические озера, в которые мне всегда хотелось погрузиться. Я улыбаюсь, чувствуя, как мои тревоги рассеиваются.

– Что привело тебя в эти края – я или этот невероятный номер? – Я приоткрываю дверь пошире и замечаю, как ее взгляд скользит за мою спину, отмечая деревянную отделку ручной работы, тисненую кожу и роскошные ковры.

Каро не отвечает, и я стараюсь сохранять спокойствие. Я знаю, что она хочет многое мне рассказать, и я готов ее выслушать, но совершенно точно знаю все, что она скажет. Мы играем в перетягивание каната, и это неизбежно. Ей известно, да и мне тоже: я выиграю.

Я открываю дверь шире. Когда она проскальзывает внутрь, ее обнаженная рука касается моей.