Главная героиня

Глава тридцать седьмая. Макс

Я отступаю, чтобы пропустить Каро, затем закрываю дверь и запираю на ключ. Я поворачиваюсь к ней лицом, радуясь, что у меня хватило предусмотрительности сказать Франческо, что сегодня после ужина он мне не понадобится.

– Ты думал, что это буду я? – переспрашивает Каро. – В самом деле? Удивительно.

Мой телефон мигает на столе. Я быстро смотрю на него, затем переворачиваю.

– Я же сам предложил зайти, если понадоблюсь тебе.

– Ты мне не нужен. И ты это прекрасно знаешь. Все эти разговоры о самоубийстве… То, что ты, вероятно, наплел Рори. Это нелепо, Макс.

Я вздыхаю.

– Почему бы тебе не присесть?

– Я не хочу сидеть. – Она скрещивает руки на груди и неуклюже встает посреди купе. Я мог бы пошутить – Каро терпеть не может вот так неловко стоять. Смущается, находясь на виду. Это была наша общая черта, пока я не начал заниматься Hippoheal. Пока я не понял, что быть в центре внимания довольно тепло и приятно. Мне это нравится.

– Ладно, тогда присяду я. – Я опускаюсь на стул, но потом мне приходит в голову мысль получше. – Как насчет того, чтобы сначала выпить?

– Нам нужно поговорить, Макс. Ты не можешь увильнуть от этого разговора, как ты всегда делаешь. Как вчера в Колизее.

Я подхожу к бару, поворачиваюсь к ней спиной. Наливаю, кладу кубики, делаю глоток. Вернувшись, я говорю:

– Я ни от чего не уклоняюсь, Каролина. – Я подмигиваю ей. Я почти уверен, что я единственный, кто порой называет ее так.

– Ты называешь меня так, только когда пытаешься от чего-то отвертеться. – Я приподнимаю бровь. – Или во что-то втянуть. – Она не улыбается. И остается стоять. – Сейчас середина ночи. Мне не до шуток.

– Хорошо-о. – Я ставлю стакан на стол. – Никаких шуток и никаких… – я киваю головой в сторону кровати.

– Господи, Макс! – Она хмурится. – Нет.

– Ладно, нет так нет. В любом случае, ты ведь переспала с Нейтом. Если бы ты шла за этим, то, вероятно, постучалась бы в его дверь.

– Ты сумасшедший. Я знала, что ты сумасшедший, и именно поэтому я позволила этому продолжаться так долго. Пробовала оставить тебя в покое. Хотела, не знаю… дать тебе остыть. Но теперь я в бешенстве! Я схожу с ума! И, честно говоря, Макс, Рори знает. Я больше так не могу.

Я вздрагиваю, почти теряю равновесие:

– Что именно знает Рори?

– Она знает. Она знает о Hippoheal.

Лавина срывается и начинает надвигаться на меня. Я все еще пытаюсь сохранять внешнее спокойствие, насколько это возможно.

– Что именно ей известно?

– Ну, она думает, что я у тебя ворую. Писательница наняла частного детектива… он собрал банковские выписки и тому подобное. Рори знает, Макс. И писательница тоже.

Лавина утихает. Свежий хрустящий снег образует высокие сугробы, блокирующие выход, но внутри мы все еще живы.

– Хорошо, значит, на самом деле она не знает. Она не знает…

– Что твоя вакцина – подделка? – Каро наконец садится, скрестив белоснежные ноги. – Пока нет.

– Прекрати. Хватит! Ты помнишь…

– Что именно? Что мне запрещено говорить об этом, даже когда мы только вдвоем? Что я обещала никогда об этом не рассказывать? Что ж, с меня довольно, Макс.

– Довольно? В каком смысле довольно? – Слова обжигают мне язык, я словно объят пламенем.

– Довольно хранить твои секреты. Довольно все это скрывать. Вакцина не работает, и более того, она вредит людям. – Она трет свои пальцы, на одном из которых поблескивает кольцо «пантера». – Сыпь, покрывающая их тела, энцефалит, потеря зрения.

– Прекрати. Перестань так говорить! – Я делаю глоток и зажмуриваюсь, заставляя себя успокоиться.

Вот только разве я этого не ожидал? Разве я интуитивно не чувствовал, что все к этому идет?

– Я больше не могу. – Когда я открываю глаза, Каро смотрит на меня с ужасом. Не так, как весь предыдущий день, когда ее взгляд метался по сторонам, останавливаясь на ком угодно, только не на мне. – Прости, Макси. Я тебя так люблю! Ты это знаешь. Но я больше не могу это скрывать.

– Мне просто нужно больше времени! Еще немного, и лаборатория разработает правильный препарат. Мы так близки к излечению. И тогда это спасет жизнь папе! Это для него, Каро. Мне нужно больше времени ради него!

– Нет. – Она подается вперед. – Нет, Макс. Нет. Ты больше не можешь использовать Анселя в качестве козыря. Ты знаешь, я люблю его. Он мне как отец. Но ты не сможешь его спасти. Ты должен признать это.

– Да, – спокойно отвечаю я. – Только потому, что ты не веришь. Ты думаешь, люди верили Джонасу Солку? Они считали его сумасшедшим. Любой – сумасшедший, пока не добьется успеха.

– Я… – Она качает головой, подбирая слова. Конечно, потому что я прав. И каждый раз, когда она заводит разговор об этом, ей приходится бороться с чувством вины оттого, что своими действиями она лишает папу последнего шанса. – Нет, Макс. Ты повторяешь это целый год. С тех пор, как… с тех пор, как я…

– Тебя вообще не должно было быть в лаборатории. Ты шпионила за Катериной! Говорила с командой лаборатории за ее спиной. Ты занимаешься продажами. Ты не ученый, Кэролайн. Ты никогда им не была. – Она хмурится, но не от огорчения. Скорее, от жалости, от которой у меня что-то вскипает внутри. – У тебя даже не было допуска внутрь.

– Ну, я все-таки зашла в лабораторию, Макс. Теперь мы не можем этого изменить, не так ли? В любом случае, нельзя стереть этот факт. Все началось не с того, что я шпионила. Все началось с того, что я услышала про операцию «Казука». Тебе следовало выбрать кодовое название получше – думаешь, я не поняла, что это значит? И вообще, я не искала осведомителя в отделе обработки данных. Мэнни пришел ко мне по собственному желанию, и, честно говоря, Макс, неужели ты думал, что прикажешь им подделать данные, поступающие в Управление по санитарному надзору за качеством медикаментов, и никто не проболтается?

В моей груди что-то клокочет и превращается в вулкан. Я хватаюсь за стол.

– Они подписали соглашения о неразглашении. Все они, и чертов Мэнни тоже. Ты думаешь, я потратил столько времени на исследования, столько лет своей жизни, чтобы подойти так близко и не спасти папу? Ты думаешь, я для этого работал?

– Ты не спасешь Анселя, – говорит Каро, вставая и подходя ближе ко мне, ее лицо искажено гневом, она такая взвинченная, какой я ее никогда не видел. Я даже не подозревал, что она способна на такие эмоции. – Макс, проснись! Ты должен признать это! Поступи, наконец, правильно. Хватит уже!

– Нет. Ты ошибаешься! Мне нужно больше времени. Это почти сработало! Это так…

– Это не так! Если ты ничего не исправишь, не признаешь, что натворил, тогда…

– Тогда что? Ты собираешься сдать меня полиции?

– Да, – просто отвечает она. – Да. Я уже дала тебе год. Люди могут погибнуть, Макс! Умереть. У-ме-реть!

– Кто ты? – спрашиваю я ее, дрожа, не в силах осознать, что этот ужасный человек – моя милая, уравновешенная Каро. Девушка, которую я любил, сколько себя помню. – Кто ты вообще такая?

Она резко поворачивает голову ко мне.

– Кто ты?! Буквально, кто ты? Я тебя не узнаю. Анселю было бы стыдно, Макс! Ему было бы так стыдно за тот путь, который ты выбрал!

– Заткнись, заткнись, заткнись! Папе не было бы стыдно. Я пытаюсь спасти его!

– Ну, у тебя не получается. И ты причиняешь боль другим. Признай это. Ты должен признать это!

То, что она сказала, мучительным эхом отдается у меня в ушах. На самом деле, это происходит с тех пор, как она произнесла это в первый раз.

Вчера. И сегодня снова. В Колизее. Но как-то мягче. Теперь, когда она раздражена, намеренно причиняет боль моему сердцу.

В моей груди зарождается другое чувство, это не боль и точно не грусть. Это гнев. Это желание борьбы.

– Я знаю! Ты уже говорила мне об этом. Что я сродни Элизабет Холмс. Что Hippoheal станет еще одним Тераносом[81], если я – если ты – не положишь этому конец сейчас.

– И ты набросился на меня! Как будто это была моя вина. Я подумала… на мгновение я подумала… – Она яростно трясет головой, напоминая мне собаку, вылезающую из озера и пытающуюся стряхнуть с себя всю влагу.

– Что? Что ты подумала?!

– Ой!

Я осознал, что потянулся к ее запястью и скрутил его. Я сильный – не накачанный, как Нейт, но сильнее и намного крупнее Каро.

– Ты делаешь мне больно, Макс.

Я пытаюсь разжать руку, но понимаю, что не могу.

– О чем ты подумала, когда мы стояли на краю Колизея? – спрашиваю я.

– Я подумала… – Она морщится, все еще пытаясь высвободить руку, но безуспешно. – Я подумала… вероятно… что ты собирался меня толкнуть, – шепчет она.

В комнате повисает пугающая тишина.

– Да, собирался. Я почти это сделал. Но тут появилась Рори.

Она тянется за свистком и почти подносит его ко рту.

Но я опережаю ее.

– Я люблю тебя, – шепчу я ей на ухо, прикрывая рот рукой.

Она пытается закричать, но я стискиваю ее сильнее и прижимаю к себе. Затем опускаю другую руку, которая сжимала ее запястье, и шарю по столу рядом с нами, где на тарелке с фруктами лежит нож. Тот самый, которым я недавно разрезал манго. На удивление острый.

Я сжимаю нож в ладони и вспоминаю историю из книги Джиневры.

Как Рори с ножом защищала меня от хулиганов в школе. Моя сестра, учившаяся в четвертом классе, набралась храбрости и пригрозила ножом на мальчишек на голову выше ее. Эта история придала мне сил. Заставила меня вспомнить, что я больше не слабак.

Мое сердце бешено колотится, когда я прижимаю Каро к себе.

– Черт, Каро! – Я слышу свой крик, но бессилен остановить его. Остановить все, что последует за этим. – Почему ты отвернулась от меня? Я действительно любил тебя! Это безумие. Я думал, что мне будет легче, когда узнал, что ты переспала с Нейтом. Но легче не стало. Я все еще чертовски люблю тебя! Но… Этого недостаточно. Теперь ты понимаешь это, не так ли, Каро? Того факта, что я люблю тебя, уже недостаточно. – Я качаю головой, потому что это действительно поражает воображение. По крайней мере, мое. Как две вещи могут быть правдой одновременно: я очень сильно люблю ее и в то же время очень хочу, чтобы она умерла.