Главная героиня

Глава одиннадцатая. Джиневра

За три месяца до этого

Джиневра Экс сидела за обеденным столом напротив Рори Ароновой и наблюдала, как ее двадцать шестая главная героиня пьет Acqua Panna из хрустального бокала.

Двадцать шесть главных героев, и Рори, без сомнения, стала любимицей Джиневры, хотя они еще только начинали сотрудничать.

Джиневра публиковала по одному произведению в год с тех пор, как ей перевалило за тридцать. До этого она писала другие книги. Она давным-давно сожгла их, превратив в пепел в буквальном смысле этого слова. Все они были о ней. Художественная литература, в которой правда маскировалась под вымысел. Бытует мнение, что первый главный герой писателя больше всего напоминает его самого. В случае с Джиневрой это было верно для ее первой, второй и третьей книги. У нее был целый мир, который нужно было изобразить чернилами, но, в конце концов, она так и не смогла в нем разобраться. Все, что она писала, казалось ужасной чепухой – безуспешной попыткой проанализировать свои ошибки и чувство стыда, загладить вину перед отцом, матерью, сестрой. Особенно перед сестрой.

Джиневра с детства любила писать. Писательство было для нее способом осмыслить мир. Или попыткой это сделать.

Она решила остановиться. Полностью. В течение года она не написала ни слова. Время от времени она брала ручку, водила по блокноту и пыталась что-то придумать. Но у нее ничего не получалось. Она больше не могла видеть себя на страницах.

Возможно, часто думала она, будь она смелее… Но жизнь как раз доказала ей обратное.

И вот однажды, работая в Центральной национальной библиотеке Рима, Джиневра расставляла книги по полкам и наткнулась в одном из проходов на совсем юную девушку. Сидя на коленях, она лихорадочно листала страницы «Самопознания Дзено» – книгу, которая тронула Джиневру больше, чем любая другая. В ней рассказывалось о некоем Дзено, бизнесмене-невротике, который пытается бросить курить и терпит неудачу. Он делится воспоминаниями со своим психологом, описывая свои многочисленные провалы, когда жизнь наносит ему один удар за другим. Или, возможно, Дзено сам провоцирует эти удары. Например, у него есть выбор между тремя сестрами, на которых он может жениться – две красивые, одна некрасивая. Он выбирает некрасивую. А после испытывает вожделение к двум другим.

Да, Джиневру так впечатлили Дзено и эта история, что книга с потрепанными страницами и загнутыми уголками лежала у ее кровати. Ее поражало, как он мог размышлять о своих поступках и привычках – и при этом снова и снова повторять одни и те же ошибки.

Девушка заметила, что Джиневра пристально смотрит на ее книгу и улыбнулась.

– Вы читали это?

– Много раз, – кивнула Джиневра.

– Он когда-нибудь бросил курить?

– Нет, ему так и не удалось.

– Хм-м, – девушка нахмурилась.

Джиневра понимала ее эмоции: если бы Дзено справился со своей самой трудной задачей, то девушка – и Джиневра – ощутили бы, что и они могут разобраться с тем, что им мешало. Но в жизни все непросто. Иногда лучше просто прекратить попытки.

– Я тоже курю. И пью тоже.

– И я, – призналась Джиневра.

И вдруг девушка захлопнула книгу и рассказала Джиневре о том, как несколько месяцев назад ехала на мотороллере, а пешеходный переход, как и во всем Риме, был выцветшим и не слишком заметным, поэтому она не сразу увидела старика, переходившего улицу, и случайно врезалась в него. Он умер мгновенно. Джиневра услышала и поняла боль своей собеседницы. Это была другая история, другие факты. Другой человек. Мать девушки, будучи богатой, смогла все замять. Девушка была начинающей художницей, но после несчастного случая, по ее словам, она обрызгала красной краской все свои полотна. Она говорила, а Джиневра внимательно слушала и задавала вопросы, которые возникали у нее в голове. Ей, конечно, была интересна эта девушка, но куда сильнее в ней билась мысль: «Ты была бы отличной главной героиней».

Так все и началось. Теперь, воплощая в жизнь причуды, мысли и чувства других людей, Джиневра вновь обрела способность к творчеству, неистово рвущуюся наружу. Она придумывала сумасшедшие сюжеты и помещала в них своих героев. Она сама больше не являлась персонажем. Это была свобода. Ей не требовалось копаться в собственном прошлом в поисках предыстории или болевых точек. Главных героев было в избытке, это был непрерывный поток.

Первая книга Джиневры стала международной сенсацией. Ей было сложно поверить, что она сделала карьеру в той области, которая прежде всего приносила ей радость. Фантазии, творчество. Ее пальцы, занесенные над блокнотом, всегда дрожали, когда начинал говорить новый человек, в предвкушении, что из этого может родиться.

И пока что прошлое – прошлое Джиневры – находилось в спячке. Оно, конечно, оставалось мучительным, но к счастью, больше не беспокоило.

Очень многие читатели говорили ей, что она изменила их жизни. Вдохновила их. Доставила удовольствие. Отвлекла от забот. Осветила их комнаты, погруженные в темноту.

И все же, сколько Джиневра себя помнила, она всегда считала, что мир без нее был бы лучше. Она чуть было не попыталась предпринять шаги в этом направлении, когда ей было чуть за двадцать. Но ее читатели убедили ее остаться в этом мире.

И, кроме того, была Орсола. Джиневра всегда будет заглаживать свою вину перед сестрой. Она заслужила такое наказание – остаться жить и заботиться об Орсоле, обеспечивать ее. Остаться жить и попытаться загладить свою вину перед ней.

Джиневра всегда влюблялась в своих главных героев. Иначе и не бывает, когда видишь людей целиком – их гордость, а порой их ненависть к самим себе. Мимолетные, мерцающие тени, создающие их невинные детские образы. Секреты, о которых не знали даже их родители или супруги. Когда человек показывает тебе все, выворачивает себя наизнанку, его невозможно не любить. Джиневра научилась этому за свою долгую жизнь.

За одним исключением. Это правило не распространялось на нее саму.

Джиневра осознавала, что она сделала. Осознавала, кто она есть. И это не вызывало любви. Да, она жила, раскаиваясь в этом каждую минуту, но одной жизни для этого было недостаточно.

Джиневра смотрела, как Рори осторожно, неуверенно пьет воду. Это было начало их сотрудничества. Им еще многое предстояло сделать, и это не всегда должно быть весело. Главные герои, как правило, ожидали этого, взволнованные прибывали в квартиру Джиневры и соглашались на предложенные дополнительные порции лимончелло. Но Рори предпочла воду, и Джиневра зауважала девушку еще больше – за то, что той не нужно было сдерживать эмоции в страхе перед тем, что последует дальше.

– Пусть это будет весело, – всегда заявляла Джиневра. Она говорила серьезно, но при этом прибегала к алкоголю как к лекарству.

Джиневра, конечно, пила. Итальянцы в целом не очень любят напиваться. На самом деле, в итальянском языке нет слова для обозначения похмелья. В этом смысле Джиневра не соответствовала итальянским стереотипам. Иногда, после бутылки вина, она чувствовала себя почти счастливой.

Конечно, во всем остальном Джиневра была настоящей итальянкой. Взять, к примеру, персонажа итальянской детской сказки – Пиноккио, полюбившегося во всем мире. Не в версии Уолта Диснея, а в версии Карло Коллоди. Это история не об опасности лжи, как думает большинство. На самом деле, в оригинальной истории Пиноккио несколько раз солгал, но ни разу его нос не вырос ни на йоту. Дисней добавил моральную составляющую. Но версия Коллоди воплотила в себе итальянский подход – в Италии ложь забавляет, она не вызывает такого презрения или осуждения, как в других странах.

Джиневра спокойно относилась ко лжи. Особенно о себе.

– Тебе что-нибудь нужно? Тебе комфортно? – спросила она Рори, очень беспокоясь об ответе.

– Да, спасибо. У вас такой красивый дом!

Джиневра с гордостью огляделась по сторонам. Ее жилище было прекрасно, это правда. Стены украшали фрески, сельские пейзажи с деревьями были написаны вручную известными итальянскими художниками. В гостиной стояли диваны, обитые серебряной парчой; золотая люстра в стиле барокко, витые серебряные лампы с красными абажурами, а на обеденном столе из нефрита, за которым они сидели, стояла жардиньерка, заполненная дикими маками. Джиневра мало кого приглашала к себе – это было безопасное пространство, где она могла отгородиться от мира, поделиться им со своими главными героинями и сестрой, когда Орсола приезжала в гости из Позитано.

– Спасибо. Декор вдохновлен Софи Лорен. В детстве она была моим кумиром и остается им по сей день. – Рори вежливо кивнула. Конечно, она не принадлежала к поколению Софи Лорен. Джиневра тоже, но, хотя ей было всего пятьдесят девять, она всегда чувствовала себя старше своего возраста.

– Ну что, начнем?

– Конечно, – с волнением ответила Рори. – С чего вы хотели бы начать?

Джиневра задумалась. Она предпочитала действовать спонтанно, следуя своим инстинктам. Теперь она обдумывала вопрос номер один. Это должно быть легко. Первый день бывает простым. Несмотря на то, что от этой новой книги многое зависело. Она обязана была стать успешной. Джиневра остро осознавала, какая на ней и Рори лежит ответственность – им нужно создать запоминающуюся главную героиню. Это было основополагающим.

Но это всего лишь первый день, напомнила себе Джиневра, пытаясь справиться с узлами в груди.

– Что вдохновило тебя стать ведущей новостей? – наконец спросила она.

– О-о! – Рори улыбнулась так, что Джиневра не смогла разобрать, то ли это улыбка, то ли гримаса. – Забавно, но я думала об этом совсем недавно. После того как…

Фраза повисла в воздухе. После того как ее уволили, подумала Джиневра, но ей не хотелось продолжать эту тему, не сейчас. Для этого будет время, много времени, чтобы изучить каждую трещинку в жизни Рори.

– Мой отец всегда говорил, что из меня получится отличный ведущий новостей. Я любопытная, мне интересны истории о людях, интересно, что скрывается за масками, которые все носят. И, честно говоря…

Джиневра улыбнулась, стараясь, чтобы девушка чувствовала себя непринужденно.

– Да, пожалуйста, будь откровенна. Предельно.

Рори кивнула.

– Наверное, мне нравится быть звездой. По крайней мере, мой брат всегда так говорил. Возможно, частично в этом причина выбора работы ведущей или репортера. Но, возможно, настоящая причина в том, что папа вложил эту идею в мою голову, когда я была ребенком.

Джиневра кивнула, продолжая записывать. Ансель. Она расспросит о нем побольше – определенно расспросит. Но не сейчас.

– В этом есть смысл. – Джиневра кивнула. – Ты красивая. Очень динамичная. Прекрасно ладишь с людьми, находишь к ним подход, умеешь задать правильный вопрос. У меня есть личный опыт общения с тобой. Ты была проницательна. Это не пустые слова. Я почувствовала это на себе.

Рори покраснела.

– Спасибо. Наверное, меня всегда интересовали люди. Их истории. Что делает их такими, какие они есть. Некоторым ведущим нравятся громкие заголовки, адреналин, но я предпочитаю интервью, особенно с кем-то новым. Делаю все, чтобы им было комфортно. Беседую о мелочах, которые на самом деле являются важными вещами. И мне нравится суета в студии… я теряю всякое представление о времени, забываю о самой себе.

Джиневра записала это и подумала: «Забавно, как мы все по-разному пытаемся заставить себя исчезнуть».

– Но в этой работе были и отрицательные моменты. Мне важно, чтобы вы знали не только о положительных сторонах. Потому что тогда вы упустите из виду, что я практически не отходила от телефона, бесконечно просматривая жуткие истории со всего мира в нашей сети Slack[31].

– Это было сложно?

– Не так сложно, как утомительно, все эти плохие, печальные новости высасывают из вас энергию. Хотя, я думаю, также можно сказать, что это была трудоемкая работа. Потому что я делала пятьдесят дел одновременно, впитывала все известия, которые сыпались на меня, совещалась со своими продюсерами, изучала сюжеты, искусно сплетая их во что-то приемлемое для нашей аудитории, и в это же самое время продюсер кричал, что мне нужно заняться прической и макияжем. А потом, выходя в эфир я, разумеется, широко улыбалась. – Рори продемонстрировала обворожительную улыбку, за которой, как впервые заметила Джиневра, не было ничего настоящего. – Важно было улыбаться правильно. Привлекательно, ради высоких рейтингов и убедительно, чтобы наши зрители чувствовали, что могут на меня положиться.

Джиневра записала это, впитала в себя – элементы, которые Рори не нравились, которые не вызывали у нее радости. Джиневра была солидарна с ней по-своему. Даже писательство, которое она обожала, включало в себя неизбежное зло в виде интервью и социальных сетей.

Джиневра задумалась, как повести разговор дальше. Новый вопрос вертелся у нее на кончике языка, более провокационный, чем она обычно задавала в первый день, но это было необычное интервью, а Рори была необычной главной героиней. И Джиневра поняла, что больше не может ждать – она сгорала от нетерпения.

– Расскажи о своем детстве, про отца и Макса. Каким оно было?

– О-о. – Рори покраснела, затем широко и, как показалось Джиневре, искренне улыбнулась. – У меня было лучшее детство на свете.

Джиневра ощутила, как кусочек пазла, об отсутствии которого она не подозревала, вернулся в ее сердце.

– Ты чувствовала себя любимой?

– Очень. – Голос Рори дрожал, как обычно у главных героев, когда Джиневра задевала кого-то или что-то важное. – Не поймите меня неправильно, я хотела, чтобы у меня быламама. Иногда без нее было тяжело. – Девушка замолчала, вспоминая, и Джиневра почувствовала, как у нее в груди разливается волна боли. Джиневра хотела спросить, когда Ансель сообщил Рори, что ее удочерили? Каково это было – примириться с таким знанием? Тосковал ли Макс когда-нибудь по своей матери?

«Piano, piano, – напомнила себе Джиневра. – Постепенно». Она не хотела пугать собеседницу или причинять ей боль. По всей вероятности, Рори по собственной воле заговорит о своем удочерении. А если нет, то через несколько недель Джиневра осторожно спросит об этом. Не сейчас. Она глубоко вздохнула, загоняя слова обратно в горло.

Не сейчас.

– Конечно, бывали моменты, когда я тосковала по маме, например, когда у меня начинались месячные или когда я видела, как другие девочки после школы бросаются в объятия своих мам. Они заплетали дочерям косички, растрепавшиеся за время уроков, делая их идеальными. А мои волосы выглядели ужасно. Они были коротко подстрижены. Папа отвел меня к украинскому парикмахеру, – Рори тихо рассмеялась.

Рука Джиневры заметалась по странице, записывая каждое слово. Она знала, что позже, в тот же день перечитает эти строки и насладится ими. Она пока не представляла, как будет выстраивать роман, какую выдумку она сделает из правды о Рори, но эти вещи были менее важны, чем то, что она получит из беседы. Она с большим нетерпением ждала тот день, когда сможет поговорить об Анселе. Она перевела дыхание. Ей не следует показывать своего нетерпения.

– Я имею в виду, да, я бы хотела, чтобы у меня была мама, – продолжила Рори. – Но я не уверена, что чувствовала ее отсутствие так же сильно, как счастье от того, что у меня был папа. Потому что мой папа, он просто обожал нас! Он… ну, он был очень веселым. И мы были центром его мира. У нас было не так много денег, но мы справлялись. Он любил активный отдых – зимой катался на нашем озере на коньках, на санках, плавал. Мы все делали вместе. «Три мушкетера», – Она грустно улыбнулась. – Так он нас называл. Он много работал – он был лучшим шеф-поваром в местном русском ресторане, хотя учился не этому. Он скрипач. Невероятно талантливый. – Она вздохнула, и в ее глазах промелькнула боль. – Но его не взяли в местные оркестры. Я думаю, американцы не ценят классическую музыку так, как восточные европейцы. Однако я часто задавалась вопросом, был ли он разочарован…

– Разочарован?

– Тем, как сложилась его жизнь. Он так и не женился. Не после…

Джиневра ждала продолжения фразы, но его не последовало.

– Не знаю. Мне кажется, у него была настоящая любовь, любовь всей жизни. Однажды он сказал, что его мать говорила, что можно быть с кем-то только в том случае, если ты не можешь без него жить. Мой дедушка, папин отец, скоропостижно скончался, когда папа был маленьким, и его мать больше не вышла замуж. Думаю, она не хотела никем заменять своего мужа. Но я не знаю… я всегда задумывалась…

– Да?

– Вдруг он что-то упустил. Понимаете?

Джиневра почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она положила ручку на стол и попыталась успокоиться, затем сделала большой глоток из бокала. По утрам это был лимончелло[32]. Обычно она умела держать себя в руках, но сейчас ее нервы были на пределе, и ей требовалась более серьезная доза. Переключиться на легкое вино можно и позже.

Существует поговорка: «In vino veritas[33]». Джиневре казалась она смешной и неправильной. В ее случае благодаря вину истина скрывалась. Вино помогало Джиневре выживать – пряча ужасную правду.

С ее главными героинями, конечно, все было иначе. Основной целью Джиневры было добраться до истины. До правды.

Правда может заиграть новыми красками, если преподнести ее под необычным углом. Вот где воображение Джиневры могло пустить корни, а затем расцвести.

Начинать нужно всегда с правды. По крайней мере, с чьей-то правды.

Однако в переводе с итальянского veritá также означает версию. Джиневра знала, что в предстоящих беседах будет рассказана veritá ее и veritá Рори. В конце концов, последняя была здесь, потому что Джиневре нужно было понять ее veritá, прежде чем она раскроет свою.

– О, я забыла! – воскликнула Джиневра, решив не продолжать разговор об Анселе и его первой любви. Его единственной любви. – Мы забыли произнести тост.

– Тост? – удивилась Рори.

– Да. Не важно, ты можешь пить воду. Но я бы хотела произнести тост в первый день, чтобы задать тон всему нашему будущему общению.

– Хорошо, – неуверенно произнесла Рори, поднимая стакан с водой.

Джиневра закрыла глаза.

– За плодотворное партнерство. За то, чтобы истина лилась рекой. За любовь и солнечный свет в Риме. – Когда она открыла глаза, Рори улыбалась своей милой, сияющей улыбкой, от которой Джиневра тоже улыбнулась про себя. – За тебя, Рори. Ты будешь замечательной главной героиней. – Джиневра чувствовала себя странно счастливой и в то же время грустной, испытывая ностальгию. Неожиданные слова сами сорвались с ее языка. – Весь мир – театр, а люди в нем – актеры.

Рори вопросительно посмотрел на Джиневру.

– Шекспир, верно?

– Да, – вздохнула Джиневра. – И поэтому твой отец просто играл свою роль.

Рори вежливо кивнула, и Джиневра поняла, что девушка старается ей потакать. Что для нее Джиневра – причудливая, старая, уродливая дама, болтающая о пустяках. Ей вспомнилось язвительное письмо, которое она однажды получила от читателя, обвинявшего ее в том, что она скрашивает свое «очевидное одиночество», покупая людей в качестве главных героев, чтобы те уделяли ей внимание. По сути, нанимала подругу под предлогом написания истории. Джиневра получала тонны писем от поклонников – сотни писем в неделю, большинство из которых были положительными, если не считать ее последней книги, которую раскритиковали и критики, и читатели. Но наряду с провалом ее последней книги эта старая записка причинила боль, а ее содержание прочно засело в мыслях.

Может быть, в чем-то это и было правдой. Может быть, в данном случае это было особенно верно.

Джиневра чокнулась с Рори бокалом.

– Alla famiglia, – сказала она, делая большой глоток лимончелло.

– За семью? – Рори наморщила нос. – Это так переводится?

– О, да. Именно так мой отец обычно произносил тосты. La famiglia è tutto. Семья – это все. Il sangue non è acqua. Кровь гуще воды. Это очень итальянская поговорка. Это заложено в самом существе итальянцев.

Рори неуверенно кивнула.

– Старая привычка, – сказала Джиневра, понимая, что зашла слишком далеко, и ей нужно было смягчить тон, чтобы не вызвать подозрений. – Хотя главные герои действительно стали моей семьей. Я всегда так говорю.

На самом деле она не всегда так говорила.

Но в случае с Рори Джиневра действительно имела это в виду.