Главная героиня

Глава сорок четвертая. Кэролайн

Два дня спустя

Я стою на террасе и смотрю в пустоту. Или не совсем в пустоту, потому что смутно вижу беседку, утопающую в зелени, бесконечный залив Салерно внизу, бьющийся о скалистые утесы. Вдали каскад домов пастельных тонов утопает в горах. Высеченные в древних камнях лестницы поднимаются от самого моря.

Я не взбиралась по ним. Я вообще не покидала виллу «Анджелина». Никто из нас не покидал. Я изо всех сил заставляла себя есть. И Рори тоже. Мы пытаемся разобраться со всеми полицейскими делами, даем показания, заново переживая ту ужасную ночь…

До сих пор правление Hippoheal воздерживалось и не допрашивало меня, но теперь им известно о мошенничестве Макса, о вакцине, причиняющей вред, и мне пришлось отбиваться от инвесторов, членов правления и сотрудников – все они выражали формальные соболезнования по поводу смерти Макса, а затем проявляли жестокое желание обсудить ситуацию, попытаться выяснить, как это скажется на них.

Я спрятала свой телефон в ящике прикроватной тумбочки. Будут взаимные обвинения, но сейчас я слишком убита горем. Слишком зла на себя. Пытаюсь обрести душевное равновесие после худшей ночи в моей жизни.

Надо признать, что вилла «Анджелина», безусловно, не самое плохое место, чтобы прийти в себя после того, как человек, которого вы любили, пытался вас убить. Чтобы оплакать его смерть. Чтобы придумать всевозможные пути развития событий, перебирая в уме варианты в попытках понять, можно ли было поступить иначе.

Внезапно до моих ушей доносится какой-то звук, и грудь сжимается от знакомого страха. Мне требуется несколько мгновений, чтобы понять, что это за звук – дверь с террасы открывается.

И что это не Макс открывает окно, чтобы вытолкнуть меня из движущегося поезда.

Шаги по камню. Затем Рори опускается на плюшевый темно-серый диван рядом со мной.

– Как тебе спалось? – Я протягиваю ладонь, чтобы погладить ее по руке. Когда она не реагирует, я задерживаюсь на несколько мгновений, затем убираю руку.

– Не спала вообще, – наконец говорит она. – А ты?

– Тоже.

– Может быть, мы могли бы сегодня переночевать вместе?

– То есть в одной постели? Ты же ненавидишь ночевки вместе.

Она прикусывает губу.

– Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу его, Каро, только его спину. Я вижу, как иду к нему с ведерком для льда. Оно было таким тяжелым…

– Понимаю, – шепчу я. Мне хочется сказать больше: «Спасибо тебе за то, что спасла мне жизнь».

«Мне очень жаль».

«Лучше бы это была я».

Меня тошнит от последней мысли, проносящейся у меня в голове. Потому что, размышляя об этом, я понимаю, что на самом деле кривлю душой. Полагаю, это мой естественный инстинкт – облегчать жизнь другим в ущерб себе. Например, Максу. Я была озабочена лишь его интересами, поэтому покрывала его ложь. Но, борясь за свою жизнь в том окне, я поняла, что хочу жить. Я отчаянно этого хочу.

Рори резко проводит рукой по волосам.

– Не знаю, как мне жить с тем, что я сделала, Каро, – наконец говорит она.

– Ты лишь защищала меня. Ты спасла меня.

– Но мне не следовало бить его так сильно. И, возможно, если бы я крикнула погромче… Попыталась убедить его…

– Нет. Он мог наброситься и на тебя тоже. Нож лежал у него в кармане. Мы не знаем, на что еще был способен Макс.

– Мы не знаем. – Рори смотрит на терракотовые вазоны с крупными кустами розмарина. – В том-то и дело. Мы не знаем. Мы не знаем, поступил бы он разумно, если бы я смогла его убедить.

– Мы никогда не знаем наверняка, cara mia[84], – доносится издалека чей-то голос на фоне очередного скрипа открывающейся стеклянной двери. – Такова жизнь – странная и жестокая штука. Мы никогда не знаем, как бы все сложилось, если бы мы когда-то поступили по-другому.

Я поворачиваюсь и вижу Джиневру в поношенном фиолетовом спортивном костюме, ее пурпурные волосы растрепаны. Не знаю, чего я ожидала от знаменитой писательницы в трауре – может быть, с головы до ног в черном, с черной кружевной вуалью, закрывающей лицо, и даже в черных очках от Jackie O. Но нет. Она выглядит ужасно потрепанной и донельзя печальной. Она опускается на стул, стоящий с другой стороны от Рори, вяло смотрит на лимонное дерево и промокает глаза платочком.

– Да, полагаю, это то, чего я заслуживаю. Никогда не узнать. Просто ад! Я буду винить себя всю оставшуюся жизнь. Сомневаюсь, что когда-нибудь смогу это забыть. – Рори произносит это почти яростно, как будто пытается убедить в этом Джиневру, чтобы как-то облегчить ее страдания.

Я задерживаю дыхание, потому что не уверена, как все обернется, как отреагирует писательница. В последние пару дней мы почти не виделись с Джиневрой из-за бесконечных допросов полиции и оттого, что каждый из нас прячется в своей комнате, в своем собственном шоке и горе, словно в пещере. Макс был биологическим сыном Джиневры. Это все еще тяжело осознать. И мы до сих пор не знаем всей истории, всех «как» и «почему».

Тем не менее, из нашего ограниченного общения я понимаю, что писательница беспокоится о Рори, которая, строго говоря, убила ее сына хрустальным ведерком для льда. Защищая меня. Так что я не уверена, что автор не винит Рори… и меня. Что, сидя здесь, она мысленно не желает, чтобы кто-то из нас был мертв вместо него. Вот почему я удивлена, даже шокирована, когда Джиневра произносит:

– Ты ни в чем не виновата, Рори. Ты ни капельки не виновата. Пожалуйста, пообещай мне, что не будешь винить себя. Прекрати это делать немедленно!

В течение нескольких долгих мгновений слышно только чириканье птиц. Они щебечут и порхают над пурпурной бугенвиллеей, которая вьется по колоннам террасы.

– Я убила его, – повторяет Рори. – Я…

– Ты неправа. Ты очень, очень неправа, – говорит Джиневра, и я уверена, что в какой-то момент она поправит Рори, сказав, что это я убила его. Что мне следовало разоблачить его раньше, и, не сделав этого, я стала катализатором последующих событий.

С ее стороны было бы справедливо это сказать – думаю я в миллиардный раз с той ночи.

Но внезапно Джиневра произносит:

– Это я убила Макса. – Ее голос растекается по его имени, растворяясь в воздухе, который внезапно становится удушающе плотным. – Я убила своего сына, и пусть на этом все закончится. Я организовала все это – поездку в «Восточном экспрессе» для вас четверых. Я сказала тебе, Рори, что Кэролайн присваивает деньги Макса. Я не предполагала – мне и в голову не приходило, – что эти выплаты могут означать нечто совершенно иное. Можно сказать, у меня были благие намерения. Да, именно так. – Ее лицо вытягивается. – Но благие намерения ничего не значат. Non tutte le ciambelle riescono col buco. Не каждый пончик получается с дырочкой, понимаешь?

– Нет, я понятия не имею, что это значит.

– Не все получается так, как планировалось. Но я полагаю, что даже это не снимает с меня ответственность. Просто иногда все идет наперекосяк. Чаще, чем иногда. В моем случае – очень часто. Это то, чему я научилась за свою долгую и трудную жизнь. Я столько всего хотела! Я хотела, чтобы эта поездка прошла идеально. Я хотела загладить вину, встретиться со своим сыном, встретиться с тобой, Рори. Я всю твою жизнь считала тебя своей дочерью. Я знаю, это звучит безумно, но это так.

– Я не понимаю, – шепчет Рори.

– Да. – Джиневра кивает. – Ты и не сможешь, но я расскажу тебе обо всем. У нас есть еще одна поговорка, которая постоянно крутится у меня в голове. Chi troppo vuole nulla stringe. Ты знаешь, что это значит? Получишь все, потеряешь все. – Голос Джиневры дрожит от волнения. – Я хотела всего, и вот я все потеряла. Это было лейтмотивом всей моей жизни. Не знаю, почему я решила, что на этот раз все будет иначе.

– Я все еще не понимаю, – говорит Рори.

– Нет? Что ж, я полагаю, пришло время рассказать тебе. – Джиневра оглядывается на дверь. – Может быть, ты хотела бы найти Нейта и пригласить его сюда? Возможно, Кэролайн сможет его позвать.

– В этой истории замешан Нейт? – интересуюсь я.

– Нет. Я просто предположила, что Рори, возможно, нужна его поддержка. Чтобы он… делал то, что делают мужчины. Ну, знаешь, когда они любят девушку.

Я нахожу это заявление странным, как и ее сентиментальность. Похоже, Джиневра рассуждает о мужчинах теоретически и никогда с ними не сталкивалась. Хотя, если подумать, в этом нет ничего необычного. Я немного покопалась в ее прошлом, когда мы общались для книги. Она никогда ни с кем не была связана. Ни партнера, ни романтических отношений, насколько я могу судить.

– Нет, – возражает Рори. – Нет. Нам не нужно звать Нейта. Со мной Каро.

Ее взгляд скользит по мне, и я киваю, чувствуя, как дрожит мой подбородок.

Может быть, Рори и не ненавидит меня. Может быть – только может быть – есть шанс, что она простит меня за ту ужасную ночь с Нейтом. За то, как сильно я все испортила, когда узнала о поддельной вакцине Макса, за то, что держала эту информацию при себе целый год. За то, что борьба за мою жизнь в конечном итоге стоила жизни Максу.

Джиневра кивает.

– Хорошо, значит, ты готова, Рори? История, которую я хочу тебе рассказать, уходит корнями в далекое прошлое. В Москву, в 1987 год.

– Вы познакомились с моим отцом в Москве? – Глаза Рори, как и мои, округляются от удивления.

– Да. Я встретила Анатолия – Анселя – в Москве. И моя сестра тоже с ним познакомилась. Моя сестра-близнец. Орсола.

– Она живет здесь, не так ли? – уточняет Рори. – В Позитано. Это и было наше свидание за ланчем? Я имею в виду, она и была тем человеком, с которым мы должны были встретиться в Le Sirenuse?

– Да. Итак, ты догадалась… Да. Мы все должны были там собраться в ресторане. Я собиралась все рассказать вам с Максом. Таков был мой план. Отличный план, ничего не скажешь! – Джиневра морщится. – Значит, ты во всем разобралась, Рори, не так ли?

– Не совсем. Это все, что мне на самом деле известно. А Орсола знает, что произошло?

– Нет. – Джиневра закрывает глаза и прикусывает губу. – Она еще не знает…

– Насчет Макса? – Не знаю, почему я удивлена – мне ведь ничего не известно об этой Орсоле. – Но это было во всех СМИ. Она что, не смотрит новости?

Джиневра удивленно распахивает глаза.

– Моя сестра? Нет, Орсола не очень-то интересуется новостями. Я только что сказала ей, что поезд задерживается. Она наверняка еще ничего не слышала. Я сама должна сообщить ей. Но сначала мне нужно осознать самой. Я все еще не могу… Это трудно…

Некоторое время все молчат. Затем Рори спрашивает:

– Орсола будет опечалена? Я имею в виду, насчет Макса.

– Да. Она будет в отчаянии. Видишь ли, Макс был таким же ее ребенком, как и моим.

Это утверждение засело у меня в голове, но особого смысла я в нем не уловила. В конце концов, с чего бы сестрам-близнецам так интересоваться жизнью Макса и Рори, живущих на другом конце мира?

– Я не понимаю, – снова говорит Рори, вторя моим мыслям.

– Я сейчас расскажу тебе все, и тогда ты сможешь судить обо всем сама.

– Я не хочу судить вас, – шепчет Рори. – Я просто хочу знать правду.

– Что ж, ты ее получишь. И поверь мне, Рори, ты будешь осуждать меня. Так и должно быть. Я заслуживаю самого сурового осуждения в мире.