Грушенька и сын шейха

Глава 19. Смущение

Аграфена

Сажусь на рабочее место и закрываю лицо руками. Господи, какой позор. Как можно было так проколоться?

До последнего старалась не смотреть на его руки, но все-равно повернула голову и на них уставилась. Вспоминаю насмешливый взгляд изумрудных глаз и хочется провалиться сквозь землю. Никто не умеет читать мысли, но я почему-то уверена, что Глеб точно может.

Беру себя в руки и пересказываю Маше с Верой всю информацию, которую запомнила на совещании. На Веру стараюсь при этом не смотреть. Это выше моих сил. И так всю ночь лицезрела ее в беспокойных снах. Из-за этого плохо выспалась.

Беру кружку и иду на кухню за кофе. В аквариуме Глеба раздвинуты шторы. Вижу, как он разговаривает по телефону. Взгляд расфокусирован, и меня он не видит. Но я его вижу и сразу снова чувствую стыд.

Возвращаюсь назад с кофе. Меня все также гложет беспокойное чувство. Открываю почту и пишу имейл Князеву, предлагаю сценарий ролика для акции. Совершенно дурацкий, но хочу перебить его впечатление обо мне чем-то более нейтральным.

Вера практически не работает, но я игнорирую это обстоятельство. После вскрывшегося факта ее связи с Князевым разговаривать с ней лишний раз не хочется. Поскорее бы уволилась. Забираю ее объем работы себе, забываю про обед и остаюсь после окончания рабочего дня.

В десять понимаю, что уже плыву. Иду на кухню. Отправляю контейнер в микроволновку и жду, пока разогреется.

Когда заходит Князев, не знаю, куда деть глаза. Изо всех сил надеюсь, что он раскритикует мой сценарий, и на этом мы разойдемся. Но не тут-то было.

Наливает себе кофе, садится напротив с кружкой «Лондон» и говорит:

— Знаете, Аграфена, я наполовину араб.

Удивленно вскидываю глаза. Снова разглядываю широкий лоб, высокие скулы, взгляд сползает на губы. Резко отворачиваюсь. Не слишком похож на русского, но и арабов я представляла не так.

— Ваш отец был иностранный студент? — выдаю первую версию, пришедшую в голову, в связи с причиной нахождения араба в России.

— Нет, мой отец саудовский шейх. Моя мать была третьей женой, пока не сбежала в Россию, выкрав меня.

Смотрю на Князева разинув рот.

— И сколько лет вам было? Как можно сбежать из Аравии с ребенком шейха? — изумляюсь я.

— Мне было семь и это целая детективная история. Я хотел сказать о другом. Я был в разных гаремах и знаю, о чем говорят женщины, когда их не слышат мужчины.

Ну, конечно, глупо было надеяться, что он удержится от шпильки в мой адрес.

— Какие результаты наблюдения? — вздергивает бровь Князев.

Чувствую, как становлюсь пунцовой. Как можно было так влипнуть?

Глеб Князев

Смотрю, как щеки Груши заливает румянец смущения и пытаюсь понять, зачем открыл ей свою семейную тайну.

Чтобы дать понять, что вижу ее насквозь? Зачем мне это?

Любой другой девушке сейчас бы предложил осмотреть свой член и проверить теорию на практике. Но с Ракитиной язык не поворачивается. Она и так настолько красная, что кажется краснее быть нельзя.

Наверное, мне просто нравится смущать Грушеньку. Нравится последовательность ее покаянных действий: краска заливает щеки, а после глаза в пол.

Внезапно что-то всплывает из детства. Неожиданное озарение. Понимаю, что это мне напоминает. Отец хотел взять четвертую жену. Девушку звали Заира. Я видел ее всего один раз, но она поразила детское воображение.

Внешне они с Грушей совершенно не похожи. Заира была яркой восточной красавицей с прекрасными карими глазами. Но этот опущенный смущенный взгляд.

Все восточные женщины опускают глаза в присутствии мужчин, но на женской половине они дерзкие. Заира же сидела с опущенными глазами даже там.

Как причудливо срабатывают якоря. Найти через столько лет общее в двух совершенно разных девушках.

— Я не хотел вас смущать, Аграфена, — нагло вру я, — не знаю, зачем рассказал вам о себе, но эта информация не для разглашения. Она не должна уйти за эту дверь, — не сомневаюсь, что Грушенька будет молчать как рыба, но все-равно испытывающе на нее смотрю.

Ракитина кивает и выглядит очень польщенной доверием.

— Вы не хотите, чтобы ваш отец нашел вас? — бросает быстрый взгляд, и это тоже напоминает Заиру.

— Нет, я думаю, мне лично ничего не грозит. Может даже было бы выгодно. Хотя я и второй сын, никогда не заработаю того, что мог бы получить по праву рождения. Но мама всегда была убеждена, что отец ее убьет, если найдет.

— Вы жалеете, что вас вывезли в Россию? — с искренним участием интересуется девушка.

— Трудный вопрос. В детстве переживал. Сейчас уже не уверен, что смогу там жить. Это родовая организация бытия. Нужно было бы подчиняться отцу, жениться по его указке на каких-нибудь кузинах. Я уже одиночка и вряд ли способен встроиться в племенную структуру. К тому же не настолько религиозен, чтобы жить по шариату.

— Вы еще и мусульманин? — потрясенно шепчет Грушенька. Выглядит ошарашенной, хотя из прошлого рассказа можно было сделать соответствующий вывод. Чтобы не рассмеяться, резко меняю тему.

— Кстати, про ваш ролик, — лезу в телефон и открываю имейл.

Ракитина выпрямляется и замирает с расправленными плечами.

— Кабинет доктора. Врач слушает фонендоскопом мальчика. Потом говорит родителям: «Ваш ребенок абсолютно здоров». Мальчик бежит к родителям и обнимает их, все улыбаются. Слоган: «Сберегаем самое ценное» и суть рекламного предложения, — зачитываю я сценарий из почты.

— Я не претендую на воплощение. Просто пришло в голову, и я написала, — сбивчиво лепечет девушка.

— Любые предложения приветствуются, — обрубаю я поток оправданий. — Консервативненько. Для страховой в самый раз. Завтра обсудим на совещании.

— Только не говорите, что это я предложила, — снова опускает глаза девушка.

— Хорошо. Договорились. Я могу отвезти вас домой.

Встаю из-за стола и мою кружку.

— Нет, спасибо, Глеб, я сама.

Отказ вызывает внутреннее сопротивление. Не хочу, чтобы шла одна так поздно. Но есть понимание, что поездка в машине задаст новый уровень интимности отношениям. Это заставляет отступить и не настаивать на своем. Откашливаюсь и говорю совсем другое.

— Можете завтра приехать на час позже, я предупрежу Анну.