Глеб Князев
Оставляю Грушу досыпать в своей квартире и еду в офис. Чувствую невероятный душевный подъем. Еще лучше было бы, если бы Ракитина прогуливала работу у меня дома. А совсем шикарно было бы ее уволить и запереть в моей квартире. Посмеиваюсь над этой последней мыслью. Привык себя считать почти европейским человеком, но, видимо, сегодня кровь дает о себе знать.
Возле кабинета пересекаюсь с взбудораженной Макаровой. Неужели сейчас получу по шее за соблазнение мышки?
— Ты что-то хотела, Ань? — миролюбиво интересуюсь я.
— У нас ЧП, Глеб. Еще Груша не пришла и не берет трубку.
— Я дал ей выходной, — открываю дверь кабинета и пропускаю Макарову перед собой.
— Понятно, — напряженно выдает Аня, — очень не вовремя. У нас кто-то удалил таблицу скриптов.
— Это проблема? — непонимающе уточняю я. — Обратись к айтишникам.
— Таблицу уже восстановили из бэкапа, — отмахивается Макарова, — но они отказываются выяснять, кто ее удалил. Говорят, что нет времени копаться в логах.
Падаю в рабочее кресло и нервно поправляю галстук.
— Так много кандидатов? — скептически вздергиваю бровь. — Допуск только у отдела скриптов и менеджмента, как я понимаю.
— В том-то и дело, что нет, — отрицает Анна, — перед акцией доступ открыли для всего колл-центра и рекламного отдела.
— Мне кажется, не стоит требовать никакого расследования, Аня, — осторожно замечаю я, — Вера в пятницу работала последний день. Совершенно очевидно, кто мог это сделать.
— У меня тоже была эта мысль, но презумпция невиновности требует подтверждения догадок, — жмет плечом Макарова.
Рабочий телефон мелодично пиликает.
— Глебчик, зайди ко мне, — слышу голос генерального.
— Хорошо, — кладу трубку, — Ань, не нужно никаких подтверждений. По-моему, все очевидно. Главное, что все восстановили. Остальное не важно. Попроси Машу, пусть покажет Захару все инструкции. Груша будет только завтра. Прости, мне сейчас нужно к Волкову.
— Окей, Глеб. Если ты так считаешь, то ладно, — Анна недовольно поджимает губы, но покорно идет на выход.
Пересекаю несколько опен-спейсов и попадаю в офис Волкова. Две блондинистые секретарши в приемной гостеприимно улыбаются и сообщают, что меня уже ждут.
У Сергея самый большой кабинет в компании и единственный, который не имеет стеклянной стены.
Захожу в помещение и не вижу генерального на рабочем месте. Рассеянно скольжу взглядом по большому конференц-столу и поворачиваюсь к зоне отдыха. Бинго.
Волков восседает в кожаном кресле около дизайнерского журнального столика.
— Иди сюда, Глебчик, — призывает меня генеральный.
Подхожу и приземляюсь во второе кресло. Поглядываю на кожаный диван. Всегда завидовал наличию последнего предмета интерьера в кабинете Волкова.
Сразу за мной вплывает одна из нимф Сергея. Выгружает на столик кофе и десерты. Я никогда не злоупотреблял услугами своей ассистентки. Заказываю напитки только тогда, когда откровенный аврал. В остальное время предпочитаю прогуляться до офисной кухни.
Сергей же всегда был сибаритом. Его дедушка принадлежал к партноменклатуре. Даже в советское время у Волковых в доме была прислуга.
— Просто хотел тебе сообщить, что мама договорилась с Федоровой о съемке в нашем ролике, — мы на пару с Сергеем провожаем взглядами длинные ноги его секретарши. Не могу удержаться и представляю в красках блондинку, распростертую на кожаном диване.
Волков спит с обеими своими ассистентками. До сих пор не понимаю, как ему это удается, и почему обе до сих пор живы и здоровы.
— Отлично. У меня завтра встреча с рекламными подрядчиками. Сразу сообщу эту деталь, — беру со столика тарелку с пирожным.
— У тебя с Аграфеной все серьезно? — внезапно интересуется генеральный.
— Странный какой-то вопрос, — нервно ерзаю в кресле.
— Не странный, Глебчик, — качает головой Волков, — очевидно, что ты поплыл. Давненько я тебя таким не видел.
— Она мне нравится, — уклончиво замечаю я.
— Ладно, Глебчик, не нервничай. Я просто так спросил, — Сергей откидывается в кресле, — кстати, что ты думаешь про всю эту хрень с иллюминатами? The Economist это же журнал Ротшильдов?
— Там еще Аньелли в собственниках, — припоминаю я, — но они с Ротшильдами связаны брачными связями.
— А помнишь, пару лет назад у них была обложка, где президент Египта Мубарак тонул в зыбучих песках. Потом в течении года случилась «арабская весна», и чувака свергли после тридцатилетнего правления.
— У них постоянно многозначительные обложки. Какие-то сбываются, а какие-то бьют в молоко.
— Я к чему вспомнил, — Волков проводит ладонью по волосам. — Как бы совершенно понятно, зачем свергать неугодных президентов и совершать цветные перевороты. Это власть, которую всегда можно конвертировать в деньги. Я смысл этого ролика совершенно не понимаю. Ты говоришь, что одна из причин арабо-израильского конфликта — это споры из-за храма. Но это же какая-то хрень, Глебчик. Мы живем в двадцать первом веке. А тут какая-то эзотерика и терки по вопросам веры.
— Ну, из России это трудно понять, — замечаю я. — Как правильно отметил твой папа, у нас атеистическая страна. Нашему светскому мышлению трудно осмыслить, что на западе у большинства граждан сохраняется религиозный взгляд на жизнь.
— Религия религии рознь. К чему там эти три шестерки? Они реально ждут антихриста?
— Ну, три шестерки являются криминалом исключительно в христианстве. Что-то там привиделось Иоанну про число зверя. В остальных культурах число отрицательной нагрузки не несет. В Вавилоне это сумма всех чисел квадрата солнца и символ бога солнца. В иудаизме связано с царем Соломона. Таков был его годовой доход в золоте. В каббале одно из значений — царь Иудейский. Вообще, в иудаизме шестерку уважают. Шесть дней творился мир, и много всего прочего с ней связано. Мне кажется, что иллюминаты эти три шестерки педалируют, чтобы христиан потроллить.
— В любом случае, ерунда. Как они под все это адептов набирают?
— Адептов они набирают не под идеологию, а обещание успеха. Иллюминаты способны обеспечить карьерный рост. Глаша говорит, что на низших ступенях вообще какую-то дичь новобранцам скармливают. Рассказывают про плоскую землю. Типа, в священных текстах космогония соответствовала действительности. А теперь у властей заговор, и они скрывают знание о плоской земле от граждан. А еще трут про существование рептилоидов, которые управляют этим миром и, видимо, стоят на верхних ступенях иллюминатской иерархии.
— А это еще зачем?
— Видимо, запугивают. Чтобы поменьше болтали. Рертилоиды — это страшно, — посмеиваюсь я.
— Фейспалм. Ладно, если так все запущено, то ролики про апокалипсис это еще не дно. Какая-то ядреная смесь фанатиков с идиотами. Все, я для себя закрыл этот вопрос.
— Высокопоставленных фанатиков, Серый. Я не знаю, относятся ли к иллюминатам сборища в Богемской роще. Но там собираются мировые шишки и зависают на пару недель. Как-то туда пробрался внесистемный журналист и заснял кинцо, как голые мужчины прыгают у статуи большой совы.
— Сова в мульте фигурировала, кстати.
— Не помню этот момент. Так вот, прыгают голые и сжигают маленький гробик. И что-то там орут про похороны сострадания. А теперь добавь сюда же монумент «Скрижали Джорджии», расположенный в тех же штатах. Каменные плиты а-ля Стоунхендж установили еще в 80-е годы. На них написаны заветы будущим поколениям на нескольких языках. Один из них гласит, что население земли не должно превышать пятьсот миллионов человек. Вопрос: а куда должны деться еще семь миллиардов или сколько там сейчас в наличии?
— Ну, нас этот вопрос не должен волновать. У нас ядерный зонтик…, хотя в девяностые было тревожно. Тогда круто повезло, что у Ельцина просветление случилось и ядерный арсенал он не сдал. — Волков задумчиво трет лоб, — Представляешь, Глебчик, как мы попадем, если что-то такое начнется. Осуществятся разом все страховые риски, и мы так нехило попадем. Может, для хеджирования стоит войти в похоронный бизнес?
Сергей дерзко вздергивает бровь и издает нервный смешок. Я тоже посмеиваюсь. Потом представляю реальный апокалипсис, во время которого Волков решил открыть страховую контору. В следующий миг мы уже истерично ржем.