Глава 27. Разговор с незнакомцем

Аграфена

— Человек слаб, — бормочу я, чувствуя, что вопрос с подвохом, но пока не могу понять в чем он заключается.

— Слаб для чего? Для того, чтобы соответствовать одобрению социума? Так-то требуется внутренняя сила, чтобы не бояться идти против общественных порядков. Бунтари всегда обладают мощной энергетикой.

— Может проблема в том, что я не обладаю этой самой энергетикой, поэтому не хочу бунтовать. А очень даже хочу одобрения социума. Вам не понять. Вы атеист, видимо.

Собеседник пытается подавить смешок и как-то странно всхрюкивает. Кошусь на него с некоторой опаской. В парке не так много народа. По-хорошему, нужно просто встать и уйти, но как-то неудобно.

— Кстати, я не представился, меня зовут Рудольф.

— Очень приятно, — лепечу я, — меня зовут Груша.

— Очаровательно. Так вот, Грушенька, я не то, чтобы атеист. Я в каком-то роде каббалист.

Что-то становится совсем страшно.

— То есть масон? — уточняю я.

— Нет, я не являюсь членом тайных обществ, — Рудольф снова всхрюкивает. — Хотя, вы правы в том, что каббалу часто используют всякие секты для своих целей. Но сейчас я хотел сказать о другом. В каббале нет классического представления о грехе. Бог создал все. В том числе злое начало в человеке. С ним не нужно бороться. Это борьба с самим собой. Его нужно познавать. Познавая себя человек сам понимает, как ему следует поступать. Сам способен отличить благо для себя от вредного.

— Ну это же какой-то призыв к терпимости ко злу, — с ужасом замечаю я. — Если нет греха, то можно все?

— Тварь я дрожжащая или право имею? — подтрунивает надо мной мужчина и снова задорно подхрюкивает. — без религиозного дуализма и борьбы добра со злом русская литература сильно проиграла бы. Но в жизни лучше обойтись без всего этого.

— Человеку в любом случае нужны ориентиры. Что такое хорошо и что такое плохо. В конце концов, мы живем в социуме. Поэтому и существуют общие правила для всех.

— Так уж и для всех? Знаете, какое дело, Грушенька? Иудаизм крайне элитарная религия с разными уровнями доступа. Кодификатор торы рабби Маймонид считал, что полностью познать бога может лишь сам бог, остальные могут познать его лишь частично. Опция эта открыта только евреям, гои познать бога не могут. Но и среди евреев никакой демократии в этом вопросе не предусмотрено. Кому-то открыты знания, даруемые в ешивах, религиозных школах. Там преподают и, так называемую, устную Тору открываемую не каждому. Но даже здесь есть уровни доступа. Есть отдельные темы устной Торы, которые учитель может открыть лично только двум ученикам, а есть темы, которые можно открыть единственному ученику.

— Хотите сказать, что заповеди не для всех? — пытаюсь я поймать основную мысль.

— Не совсем так. Тот же Маймонид упоминал, что бог совершенно оторван от материального мира. Как думаете, сильно его волнует, должны ли евреи обрезать свой хер или должны ли евреи есть кошерное? В отличие от того же христианства, иудаизм очень подробно регламентирует быт человека. Вы считаете, что весь этот регламент составил бог, оторванный от всего материального? Или все-таки логичнее предположить, что это сделали раввины?

— Считаете, что заповеди от человека, а не от бога?

— Если бы некий единый бог пожелал спустить человечеству заповеди, они были бы едины для всех. А это не так. Язычники вообще спокойно себе жили без заповедей и без грехов. Были гораздо терпимее в вопросах свободы совести. Нетерпимость — порождение монотеизма. Ну и зороастрийский дуализм с противопоставлением добра и зла эту нетерпимость конкретно усугубили.

— Странно, что вы каббалист, а не язычник, — не могу удержаться от шпильки.

— Просто считаю, что в мире есть не только черный и белый цвет, а целый спектр разнообразных оттенков. Древней Иудее этих оттенков сильно не хватало. Все культурные аспекты были строго подчинены религиозной идее. Скульптура и изобразительное искусство не развивались, потому что был запрет на изображение бога.

— Как в исламе? — удивляюсь я.

— Ну да. Это же родственные религии. Гораздо ближе друг к другу, чем к христианству. Даже напрашивается сравнение. Древняя Иудея — это такая Саудовская Аравия только без нефти. Племенное государство с сильной религиозной доминантой. Тем не менее, именно эта религиозная приверженность создала крайне любопытный феномен. Евреи сохраняли этническую идентичность, не растворяясь в среде своих завоевателей. Впитывали элементы из других культур, умудряясь избежать ассимиляции. А с так называемого «рассеяния» можно выделить новый этап в жизни иудеев.

— Этап осуществления пророчества? — припоминаю я.

— Самоосуществления пророчества. Евреи верили в рассеяние, поэтому отправились в него. Развился особый тип сознания народа в изгнании. Жили на чемоданах. Кочевали между Ближним Востоком и западом. Вкладывались в знания и золото — в то, что легче всего забрать с собой в дальнейший путь. В Европе занимали ниши, которые добровольно освободили ударившиеся в аскезу христиане. Торговлю, ростовщичество и заботу о теле. Стали посредниками между востоком и западом, не только занимаясь торговлей между ними, но и аккумулируя философские идеи обоих культурных полюсов. Арабская цивилизация, кстати, тогда в научном плане была сильно продвинутее, чем Европа, помешавшаяся на религиозной аскезе. Эти многообразные философские влияния и породили апгрейд иудаизма, который уже не удовлетворял интеллектуальные запросы иудейских элит. Это обновление получило название «каббала». Устная тора, аристотелизм и платонизм перемешались с гностицизмом и исламским суфизмом.

— Что же в этой каббале такого, что ее используют тайные общества? — осторожненько уточняю у собеседника.

— В ней силен игровой элемент, — Рудольф снова заливается своим специфическим смехом. — Согласно каббале, бог создал Вселенную, используя десять цифр и двадцать две буквы еврейского алфавита. Сами понимаете, какой отличный фундамент для игр ума. Используя данную теорию, каббалисты высчитывали тайные послания в тексте Торы, а еще выясняли все возможные имена бога, которые точно не знает никто кроме иудейского первосвященника.

— Чем-то это похоже на программирование, — задумчиво замечаю я. — Написание мира с помощью букв и цифр. Надо под этим ракурсом пересмотреть «Матрицу». Уверена, откроются новые смыслы.

— Именно, Грушенька. Быстро схватываете суть. Совершенно неудивительно, что каббалу взяли на карандаш всевозможные масоны.

— Простите за вопрос. Вы еврей? — уточняю я.

— Нет, — смеется Рудольф, — мой интерес сугубо прагматичный. Пытаюсь использовать каббалу для игры на бирже. Графики, знаете ли, ходят совершенно не стохастически, а очень даже специфически.

— Я в этом ничего не понимаю, — пожимаю я плечом.

— Смысл в том, что каббалисты очень внимательно относятся к числам.

— К датам тоже? Например, к 21 декабря 2012, на которое пророчат всевозможные апокалипсисы?

— Именно про эту дату не могу ничего сказать. Но да, каббала учит, что всему свое время. И каждое дело лучше сверять с каббалистическим календарем.

С тревогой посматриваю в надвигающиеся сумерки.

— Спасибо за ликбез, Рудольф. Очень интересно, но боюсь, что мне пора. Как-то быстро темнеет.

— Могу пригласить вас в гости, — задорно комментирует мужчина. — Вообще, мы залезли в какие-то дебри. Главная мораль, которую я пытался донести — не бойтесь красок, Груша! Избегать соблазнов — это добровольно раскрашивать мир в черно-белый цвет. Жизнь коротка. Никогда не знаешь, где Аннушка разлила масло.

— Я подумаю над этим, — вежливо заверяю я, вставая со скамейки, — простите, но от приглашения откажусь.

Быстро распрощавшись с новым знакомым, бодрым шагом направляюсь к метро.

Перед сном фыркаю, вспоминая приглашение Рудольфа. Маргарита все-таки была отчаянной женщиной, я бы побоялась лететь куда-то к черту на кулички. Не успеваю додумать эту мысль, падаю в тревожный сон.

Сначала парю на метле над Москвой. Потом проваливаюсь в матрицу, где встречаю Глеба. Всю ночь мы убегаем от агентов Смитов. Пробуем переписать мировую программу. Потом внезапно занимаемся жарким сексом. До рассвета горю в огне.

Загрузка...