Грушенька и сын шейха

Глава 84. Останься

Глеб Князев

Чувствую себя как парашютист со сломанным парашютом. Мне предстоит сделать прыжок в неизвестность. С большой долей вероятности он будет фатальным, но где-то в груди тлеют угольки надежды. Мне очень хочется сегодня верить в свою удачу.

Оттягиваю разговор целый вечер. Несколько раз почти собираюсь с духом, но снова откладываю на еще одну близость. Когда Груша уже окончательно плывет от секса, понимаю, что тянуть дальше не получится.

Вжимаю мышку в матрас своим телом и сковываю запястья одной рукой над головой. Ловлю поплывший взгляд Груши и несколько мгновений ее разглядываю. Пытаюсь увидеть в голубых колодцах какой-то благоприятный знак.

Перед прыжком в бездну прикрываю глаза и делаю глубокий вздох.

— Груша, помнишь я ходил на мальчишник? — наконец-то выдыхаю вопрос.

— Да, помню отлично, — мышка сводит брови, ее взгляд становится напряженным.

— Я тебе изменил, — крепче сжимаю запястья Груши, которые она пытается вырвать, — через две недели я женюсь по залету.

Слежу, как на лице девушки мелькают разнообразные эмоции. Непонимание сменяется осознанием, все это быстро стирается ужасом и горем. Она пытается скинуть меня с себя, но это невозможно. На Землю должна налететь Нибиру, чтобы оторвать меня от нее.

— Я тебе не верю. Ты не мог так поступить, — отрицающе трясёт головой, — ты этого не сделаешь.

— Мог и сделаю, — крепче сжимаю запястья, которые она снова пытается вырвать.

— Я тебя ненавижу, — из глаз Груши текут слезы.

— Тебе кажется, — слизываю с щек соленые капли. — Я хочу, чтобы ты осталась со мной.

Смотрит на меня неверяще и трясет головой.

— Ты издеваешься? В каком качестве, Глеб? — обессиленно обмякает под моим телом.

— Разве это важно?

— Как ты это себе представляешь? Со мной днем, с ней по ночам? Это невозможно, Глеб.

— Все препятствия у тебя в голове. Ты будешь жить в этой квартире, я тебя всем обеспечу. Просто расширь сознание, Груша. Ты без меня все равно не сможешь, — убежденно шепчу я. — Просто доверься мне, мышка!

— Я не мышка! — Груша громко всхлипывает. — Как ты мог, Глеб?

— Прости меня, детка! Я не хотел делать тебе больно. Но просто представь на минутку, что ничего страшного не произошло. Если бы тебе не мешали твои христианские установки, ты бы поняла, что никакой трагедии нет. Я тебя не бросаю. Просто мы будем меньше проводить времени вместе. Мои отношения с другой женщиной тебя вообще никак не будут касаться. — быстро кидаю в пространство речитативом, пытаясь вложить в слова железобетонную уверенность.

— Я не смогу так жить, — уставшим голосом комментирует Груша.

— Что именно тебя смущает, детка? — быстро чмокаю в крепко сомкнутые губы. — Только не говори, что не хочешь делиться, я никогда не поверю в то, что ты жадная.

Понимаю, что несу что-то не то, но мне нужно перевести эмоции в конструктивный разговор. Зародить семя сомнения в своих убеждениях. Заставить поверить, что может быть иначе.

— Почему ты считаешь, что у мужчины должна быть одна женщина? Ты никогда не думала, что это может быть ложным убеждением. В природе моногамии не существует. Это утопическая идея, которая нелепым образом внедрилась в христианское сознание.

— Я очень устала, — Груша тяжело вздыхает, — я просто хочу, чтобы ты сейчас оставил меня в покое и не терзал тупыми вопросами.

Мышка очень бледная, и я уступаю ее просьбе. Осторожно освобождаю руки, и она не пытается больше сопротивляться. Ложусь сбоку и прижимаю к себе обессиленное тело. В груди тихая радость, что она все еще рядом и не стремится уйти.

Мы так вымотаны морально, что мышка вскоре вырубается. Я какое-то время еще глажу ее волосы, пока тоже не падаю в сон.

Утром просыпаюсь от того, что Груша пытается выбраться из моей железной хватки. Открываю глаза и успеваю заметить, как Ракитина быстро смахивает слезы.

— Я тебя люблю, — срывается у меня невольно. Сразу же жалею, сейчас это звучит глупо.

Груша шумно всхлипывает, но берет себя в руки.

— Мне нужно в душ, — делает рывок из моих объятий.

Встаю следом за ней. В душе пустота. Прохожу в кухонную зону. Совершаю будничные действия. Лезу в холодильник. Ставлю еду разогреваться.

Ракитина выходит из ванной, молча проходит в спальню. Появляется оттуда уже одетая.

— Я разогрел завтрак, — кидаю я в пространство.

— Я не голодна, — не глядя на меня проходит в прихожую.

В груди печет, чувствую бессилие. Иду за ней и разворачиваю за локоть к себе лицом.

— Не будь такой холодной, детка. Ты разбиваешь мне сердце.

— Это акт возмездия. Мое ты уже разбил.

Освобождается от моей хватки и надевает туфли. Перед тем, как покинуть квартиру, разворачивается и смотрит мне в глаза.

— Мне ты не разрешил родить ребенка, — холодно, обвиняющим тоном отделяет каждое слово. После этого отворачивается и выходит за дверь.

Растираю лицо руками и уговариваю себя, что это нормальная реакция. Просто нужно дать ей время, чтобы остыть и привыкнуть к новому положению вещей. Еще не все потеряно. Просто нужно поговорить с ней позже.

Прохожу к бару и наливаю полный стакан виски. Осушаю его до дна.

Врубаю айфон, который отключил вечером. Смотрю на пять пропущенных звонков от Сергеевой. Еще рано, но я так зол на мир, что тут же набираю Наталью.

— Ты звонила? У меня телефон сел.

— Да, — сонно отвечает Сергеева, — сегодня родители вечером ждут нас на ужин, сможешь уйти с работы пораньше?

— Понятно, — цежу сквозь зубы, — хорошо, созвонимся ближе к вечеру.

Жму на отбой и выругиваюсь. Теперь каждый вечер будет подобная хрень? Когда мне вообще наводить мосты с Грушей? И как ей объяснять про этот ужин?

На работе не могу себя заставить поговорить с мышкой про вечер. Трусливо пишу ей имейл.

Вечером возвращаюсь поздно и сразу понимаю, что Ракитиной нет дома.

На барной стойке нахожу футляр с кулоном и сережками. Зажимаю его в руке и набираю Грушу. Через час тщетных попыток дозвониться появляется опасение, что мой номер внесен в черный список.

Лезу в ноут и убеждаюсь в своих подозрениях. В соцсетях Груша вышвырнула меня из друзей и внесла в черный список. Говорю себе, что утро вечера мудренее и закидываюсь снотворным.