1
Джером звонит Холли в четверть седьмого из дома Стайнманов и рассказывает о своих приключениях. Он говорит, что ему пришлось самому отвезти Веру в больницу, потому что все машины скорой помощи «Кайнера», а также машины городского отделения экстренных служб были заняты коронавирусными вызовами. Он отнес ее к своей машине, усадил на пассажирское сиденье, пристегнул ремнями безопасности и поспешил к больнице так быстро, как только посмел.
— Я опустил окно, думая, что свежий воздух сможет немного оживить ее. Не знаю, сработало ли это; она была всё равно довольно беспомощной, когда мы туда добрались, но это сэкономило мне деньги на чистку «Мустанга» паром. По дороге ее дважды рвало, но в сторону. Это можно смыть. Гораздо труднее вывести эту вонь с коврового покрытия.
Он говорит Холли, что Веру также дважды рвало во время приступа.
— Я повернул ее на бок, прежде чем ее стошнило во второй раз. Это очистило ее дыхательные пути, но сначала она не дышала. Это напугало меня до чертиков. Я делал ей искусственное дыхание. Может быть, она бы сама начала дышать, но я боялся, что нет.
— Ты, вероятно, спас ей жизнь.
Джером смеется дрожащим смехом.
— Не знаю насчет этого, но с тех пор я прополоскал рот полдюжины раз и всё еще чувствую вкус рвоты, пропитанной джином. Когда я пришел к ней домой, она сказала, что я могу снять маску, у нее был ковид, и она полна антителами. Надеюсь, она не ошибалась. Сомневаюсь, что даже двойная доза Пфайзера выстоит перед таким поцелуем души.
— Почему ты еще там? Разве ее не оставили на ночь?
— Шутишь? Там нет ни одной свободной койки. В коридоре лежал парень, попавший в автокатастрофу, стонущий и залитый кровью.
«Моя мама умерла в такой же больнице», — думает Холли. – «Она была богатой».
— Они что-нибудь сделали для нее?
— Промыли ей желудок, и как только она смогла произнести свое имя, отправили со мной домой. Никаких бумаг или чего-то подобного, только простое "трах-бах-спасибо-мэм"[48]. Безумие. Как будто всё рушится, понимаешь?
Холли говорит, что понимает.
— Я провел ее в дом — она могла идти — и в ее спальню. Она сказала, что может раздеться сама, и я поверил ей на слово, но, когда я заглянул в комнату, она лежала там полностью одетой и храпела. Заблевала мне машину, но не запачкала свою красивую одежду. Думаю, она нарядилась для меня.
— Наверное, ты прав. В конце концов, ты хотел поговорить с ней о ее сыне.
— Медсестра сказала, что в том, что они выкачали из нее, было также несколько полупереваренных таблеток. Я не уверен, что она пыталась покончить с собой, но вполне могла.
— Ты спас ей жизнь, — говорит Холли. Теперь без всяких "вероятно".
— Возможно, на этот раз. Но что насчет следующего раза?
У Холли нет хорошего ответа на этот вопрос.
— Если бы ты ее видела, Холли... До того, как она упала... абсолютно ухоженная, полностью в своем уме. Но пила джин так, слово его запретят на следующей неделе. Я бы мог подумать, что она в полном порядке, если бы не похмелье завтра. Как такое возможно?
— У нее выработалась толерантность — выше, чем у большинства. Ты говоришь, что скейтборд Питера был в его комнате?
— Ага. Парк прочесала поисковая группа, разыскивая его... или его тело... и один из них нашел скейт в кустах. Я не успел спросить у нее, но я готов поспорить на всё, что они нашли его в Тикетс, недалеко от того места, где был найден велосипед Даль. Холли, я думаю, дела Даль и Стайнман могут быть связаны. Я серьезно.
Холли собиралась приготовить себе ужин из замороженной нарезанной говядины на тостах — ее любимого утешительного блюда, — когда позвонил Джером. Теперь она бросает замороженный пакет в кастрюлю с кипящей водой. По инструкции его можно приготовить и в микроволновке, что быстрее, но Холли так никогда не делает. Ее мать всегда говорила, что микроволновки — это первоклассные разрушители еды, и, как и многие уроки ее матери, этот остался в памяти ее единственного ребенка. Апельсины утром золотые, а вечером свинцовые. Сон на левом боку изнашивает сердце. Только шлюхи носят подъюбники.
— Холли? Ты меня слышишь? Я сказал, что дела Даль и Стайнман могут...
— Я слышала. Мне нужно обдумать это. А у него был шлем для скейтбординга? Мне стоило спросить у тех парней, но я даже не подумала.
— Ты не подумала об этом, потому что они их не носили, — говорит Джером. — Как и Питер Стайнман, если он собирался встречаться с друзьями в тот вечер. Они бы назвали его слабаком.
— Правда?
— Абсолютно. Он не взял с собой телефон и не надел шлем. Он был в его комнате рядом со скейтбордом. Я не думаю, что он когда-либо его носил. Выглядел так, будто только что из коробки. Ни единой царапины.
Холли смотрит на пакет с нарезанной говядиной в кипящей в воде.
— А что насчет дяди во Флориде? — Она отвечает сама на свой вопрос. — Миссис Стайнман, конечно, позвонила бы ему.
— Она позвонила, и детектив Портер, который вел расследование, тоже. Она пыталась, Холли. Сама с собой и со своим мальчиком. Бросила пить на год. Нашла новую работу. Это чертова трагедия. Думаешь, мне стоит остаться с ней? Со Стайнман? В гостиной немного воняет, и диван не выглядит удобным, но я останусь там, если ты скажешь.
— Нет. Езжай домой. Но прежде чем ты уйдешь, я думаю, тебе следует вернуться в дом, проверить ее дыхание и заглянуть в аптечный шкаф. Если у нее есть транквилизаторы, обезболивающие или антидепрессанты, например, «Золофт» или «Прозак», выбрось их в унитаз. Можешь вылить и спиртное, если хочешь. Но это всего лишь временная мера. Она всегда может получить новые рецепты, а выпивку продают повсюду. Ты знаешь это, да?
Джером вздыхает.
— Да, знаю. Холс, если бы ты видела ее до того, как она упала... Я думал, что с ней все в порядке. Конечно, она была печальной и пила слишком много, но я действительно думал... — Он замолкает.
— Ты сделал всё, что мог. Она потеряла своего единственного ребенка, и если не произойдет чуда, она потеряла его навсегда. Она либо справится — вернется на свои собрания анонимных алкоголиков, перестанет пить, продолжит жить дальше, — либо нет. Та китайская поговорка о том, что ты несешь ответственность за того, кому спас жизнь, — это полная чушь. Я знаю, что это тяжело, но это правда. — Она смотрит на кипящую воду. — По крайней мере, как я это понимаю.
— Одно может ей помочь, — говорит Джером.
— Что?
— Закрытие гештальта.
"Закрытие гештальта — это миф", — думает она... но не говорит. Джером молод. Пусть у него будут свои иллюзии.
2
Холли ест говяжью вырезку на тосте за крошечным кухонным столом. Она считает, что это идеальное блюдо, потому что после него убирать практически нечего. Ей жаль Джерома и ужасно жаль мать Питера Стайнмана. Джером был прав, назвав это трагедией, но Холли остерегается объединять пропавшую женщину и пропавшего мальчика в одно дело. Она прекрасно знает ход мыслей Джерома: серийный убийца, как Тед Банди[49], Джон Уэйн Гейси[50] или Зодиак[51]. Однако большинство серийных убийц в основе своей люди нетворческие, не способные преодолеть неразрешенную психологическую травму. Они продолжают выбирать версии одной и той же жертвы, пока их не поймают. Так называемый Сын Сэма[52] убивал женщин с темными волнистыми волосами, возможно, потому что не смог убить Бетти Бродер, женщину, которая родила его, а затем бросила.
«Или, может, Берковицу просто нравилось видеть, как лопаются их головы», — замечает Билл Ходжес в ее голове.
— Ох, — говорит Холли.
Но Бонни Рэй и Питер Стайнман — слишком разные, чтобы быть делом одного человека. Она уверена в этом. Или почти уверена; она готова признать схожесть мест и брошенных видов транспорта, велосипеда и скейтборда.
Это напоминает ей о необходимости уточнить у Пенни насчет одежды Бонни. Не пропало ли что-то из нее? Возможно, у нее где-то был спрятан чемодан с вещами, например, у ее подруги Лакейши? Холли достает блокнот и царапает напоминание. Она позвонит сегодня вечером, попытается договориться о встрече с Лакейшей на следующий день, но самые важные вопросы она прибережет до личной встречи.
Она ополаскивает тарелку и ставит ее в посудомоечную машину, самую маленькую модель «Мэджик Шеф», идеальную для одинокой женщины, которая живет без мужчины. Она возвращается к столу и закуривает сигарету. По мнению Холли, ничто не завершает прием пищи так хорошо, как сигарета. Сигареты также помогают дедуктивному процессу.
"Не то чтобы у меня есть что-то, из чего можно выводить дедуктивные умозаключения", — думает она. — "Может быть, после того, как я копну немного поглубже, но сейчас я могу лишь строить догадки."
— Что опасно, — говорит она своей пустой кухне.
Звенят серебряные колокольчики, которые означают, что это ее личный звонок (рабочий рингтон — стандартный эпловский ксилофон). Она ожидает, что это будет Джером, который забыл ей что-то сообщить, но это Пит Хантли.
— Ты была права насчет Иззи. Она с удовольствием рассказала мне, что ей удалось выяснить о кредитной карточке и телефоне Даль. По «Визе» — никакой активности. По мобильному — то же самое. Из еще раз проверила, не было ли списаний за последние десять дней. Не было. Ее последняя покупка по кредитной карте — джинсы с «Амазон», 27 июня. Изабель говорит, что если позвонить на ее номер, то нельзя оставить голосовое сообщение, лишь робот сообщает, что почтовый ящик переполнен. И отследить невозможно.
— Значит, Бонни или кто-то другой извлек сим-карту.
— Это точно не был случай неуплаты. Счет за телефон был оплачен 6 июля, через пять дней после исчезновения девушки. Все ее счета были оплачены 6-го числа. Обычно банк платит в первый понедельник месяца, но тот понедельник был официальным выходным, так что...
— Это был Норбанк?
— Да. Как ты узнала?
— Там работает ее мать. Или работала, пока не закрыли несколько филиалов. Она говорит, что когда они откроются снова, она надеется, что ее снова наймут. Сколько денег на счету Бонни Даль?
— Я не знаю, потому что этого не знает Изабель. Чтобы получить эту информацию, нам нужно судебное постановление, и Из не видит смысла пытаться его получить. Я тоже. Это не то, что важно. Ты знаешь, что важно, да?
Холли знает, конечно. С финансовой точки зрения, Бонни Рэй Даль пошла ко дну. Ужасная метафора в данных обстоятельствах.
— Пит, ты звучишь лучше. Не так часто кашляешь.
— Мне лучше, но этот ковид — настоящий засранец. Думаю, если бы я не сделал эти прививки, я бы оказался в больнице. Или... — Он останавливается, думая, несомненно, о матери своего партнера, которая не сделала прививки.
— Ложись спать пораньше. Пей больше жидкости.
— Спасибо, медсестра.
Холли завершает разговор и закуривает еще одну сигарету. Она подходит к окну и смотрит на улицу. До темноты еще несколько часов, но солнечный свет принял вечерний оттенок, который всегда кажется ей унылым и немного грустным. «Еще на один день старше, еще на один день ближе к могиле», — говорила ее мать. Ее мать, которая теперь сама в могиле.
— Она украла у меня, — бормочет Холли. — Она украла доверительный фонд, который я получила от Джейни. Не всё, но большую часть. Моя собственная мать.
Она говорит себе, что это — в прошлом. Бонни Рэй Даль, возможно, еще жива.
Но.
Никаких действий по ее карте «Виза». Никаких звонков с ее телефона. Опытный секретный агент — один из героев романов Джона ле Карре — мог бы так исчезнуть, разорвав связи с современной жизнью, как змея сбрасывает свою кожу, но двадцатичетырехлетняя библиотекарь колледжа? Нет. Не маловероятно, а просто нет.
Бонни Рэй Даль мертва. Холли знает это.
3
Холли придерживается плохо сформулированной (и совершенно не научной) идеи, что физическая активность может компенсировать часть ущерба, который она наносит своему организму курением, поэтому после разговора с Питом она совершает двухмильную прогулку в угасающем свете и оказывается в южной части Дирфилд-парка. Игровая площадка полна детей, качающихся на качелях, прыгающих с горки и висящих вниз головой на тренажерах. Она наблюдает за ними беззастенчивым взглядом, непозволительным ни одному мужчине в наш век сексуального гиперсознания, сознательно не думая о своем новом деле, подсознательно не думая ни о чем другом. У нее возникает мучительное ощущение, что она что-то забывает, но отказывается это замечать. Что бы это ни было, рано или поздно оно даст о себе знать.
Вернувшись домой, она звонит Лакейше Стоун. Женщина, ответившая на звонок, звучит жизнерадостно и находится под кайфом (возможно, под воздействием веществ). На заднем плане Холли слышит музыку — кажется, это Отис Реддинг — и смех. Иногда раздаются возгласы. «Вероятно, под воздействием веществ», — думает Холли.
— Привет, кто бы ты ни был, — говорит Лакейша. — Если это предложение о продлении гарантии на автомобиль или о том, как улучшить мой кредитный рейтинг...
— Нет, это другое, — отвечает Холли, представляется, объясняет, почему звонит, и спрашивает, можно ли встретиться с Лакейшей завтра днем. Она говорит, что будет близко к Упсала-Виллидж по семейным делам. Будет это удобно?
Гораздо менее восторженная и энергичная Лакейша говорит, что будет рада поговорить с Холли. Она с друзьями находится в палаточном лагере на 27-м шоссе, том самом с индейским названием — Холли его знает? Холли отвечает, что не знает, промолчав о том, что в наше время слово "индеец" считается в лучшем случае уничижительным, а в худшем случае — расистским. Она говорит, что уверена, что джи-пи-эс на ее телефоне приведет ее прямо туда.
— Ничего о Бонни? Нет вестей?
— Вообще ничего, — говорит Холли.
— Тогда я не знаю, чем могу вам помочь, мисс Гибни.
— Вы можете помочь мне в одном прямо сейчас. Вы думаете, она сбежала?
— Боже, нет. — Ее голос дрожит. Когда она говорит снова, все следы энтузиазма окончательно испаряются. — Я думаю, она мертва. Я думаю, какой-то больной ублюдок изнасиловал ее и убил.
4
В ту ночь Холли молится, стоя на коленях, упоминая имена своих друзей, сожалея о том, что возобновила свою привычку к курению, и надеясь, что Бог поможет ей снова бросить курить в ближайшее время (но не сейчас). Она говорит Богу, что не хочет сегодня думать о своей матери — о том, что сделала Шарлотта и почему она это сделала. В заключение она просит Бога о любой помощи в деле о пропавшей женщине и выражает надежду, что Бонни Рэй всё еще жива.
Она ложится в постель и вглядывается в темноту, размышляя о том, что мучило ее в парке. По мере приближения сна, готового забрать ее в свои объятия, ей приходит в голову мысль: не было ли других исчезновений в окрестностях Дирфилд-парка?
Было бы интересно это выяснить.