Холли

27 марта 2021 года

Когда Барбара, раскрасневшаяся и сияющая после двухмильной велосипедной прогулки, подъезжает к викторианскому дому старой поэтессы на Ридж-роуд, Мари Дюшан сидит на диване с Оливией. Мари выглядит обеспокоенной. Оливия выглядит расстроенной. Барбара, вероятно, выглядит озадаченной, потому что именно так она себя и чувствует. Ей трудно представить, за что Оливия считает нужным извиняться.

Мари говорит первой.

— Я ее поддержала и отнесла конверт в "Федерал Экспресс". Так что если хотите кого-то обвинить, обвиняйте меня.

— Это абсурд, — говорит Оливия. — Я допустила ошибку. Я просто не знала... и кто знает, может, тебе это понравится... но в любом случае у меня не было права делать то, что я сделала, без твоего разрешения. Это было недопустимо.

— Я не понимаю, — говорит Барбара, расстегивая пальто. — Что вы сделали?

Обе женщины — одна в расцвете сил, другая — сморщенная кукла, которой скоро исполнится сто лет, — смотрят друг на друга, а затем снова на Барбару.

— Премия Пенли, — говорит Оливия, ее рот дрожит и втягивается внутрь, что всегда напоминает Барбаре старомодный кошелек на веревочке.

— Я не знаю, что это такое, — говорит Барбара, еще более озадаченная, чем прежде.

— Полное название — "Премия Пенли для молодых поэтов". Ее совместно спонсируют нью-йоркские издательства, известные как "Большая пятерка"[92]. Я не удивлена, что ты не знаешь о ней, ведь ты по сути самоучка и не читаешь писательских журналов. Да и зачем тебе, когда нет рынка оплаты труда за поэзию? Но большинство преподавателей английского языка на курсах по писательскому мастерству знают о ней так же, как они знают о премии "Новые голоса" или о премии "Молодые львы" за художественную прозу. Премия Пенли открывается для подачи заявок каждый год первого марта. Они получают тысячи заявок, и ответ приходит быстро. Потому что большинство заявок — это ужасные вещи о луне и июне[93], полагаю.

Теперь Барбара понимает.

— Вы... что? Отправили им несколько моих стихотворений?

Мари и Оливия обмениваются взглядами. Барбара молода, но она способна разглядеть вину в чужих глазах.

— Сколько?

— Семь, — отвечает Оливия. — Коротких. По правилам, не более двух тысяч слов. Я была так впечатлена твоей работой... ее гневом... ее ужасом... что... — Похоже, она не знает, как продолжить.

Мари берет Оливию за руку.

— Я ее поддержала, — повторяет она

Барбара понимает, что они ждут от нее гнева. Но она не сердится. Она лишь немного шокирована. Она хранила свои стихи в тайне не потому, что стыдилась их или боялась, что люди будут смеяться (ну... может быть, немного), а потому, что боялась, что показав их кому-то, кроме Оливии, она ослабит внутренний напор, который ей нужен, чтобы писать больше. И есть еще что-то, а точнее, кто-то: Джером. Хотя на самом деле она начала писать стихи — в основном в своем дневнике — с двенадцати лет, задолго до того, как он начал писать.

Но за последние два-три года что-то изменилось. Произошел загадочный скачок не только в способностях, но и в амбициях. Ей приходит на ум документальный фильм о Бобе Дилане[94]. Один фолк-певец из Гринвич-Виллидж в 60-х годах сказал: "Он был просто еще одним гитаристом, пытавшимся звучать, как Вуди Гатри[95]. А потом вдруг стал Бобом Диланом".

Было что-то вроде того. Может быть, ее встреча с Брейди Хартсфилдом была как-то связана с этим, но она не считает, что дело только в этом. Ей кажется, что что-то — ранее дремлющая цепь в ее мозгу — просто включилось.

Тем временем они смотрят на нее, выглядя нелепо, как пара старшеклассниц, которых поймали за курением в школьном туалете, и ей это не нравится.

— Оливия. Мари. Две девочки из моего класса сделали голые селфи — для своих парней, наверное, — и их фотографии выложили в Интернет. Вот это неловко. А это? Не так уж. Вы получили письмо с отказом? В этом всё дело? Могу я его посмотреть?

Они обмениваются еще одним таким же взглядом. Оливия говорит:

— Жюри конкурса составляет лонг-лист финалистов. Количество варьируется, но это всегда очень длинный список. Иногда шестьдесят, иногда восемьдесят, в этом году девяносто пять. Глупо иметь столько, но... ты в списке. Письмо у Мари.

На журнальном столике, рядом с которым сидит Мари, лежит лист бумаги. Она протягивает его Барбаре. Бумага шикарная, тяжелая в руке. В верхней части — тисненая печать с изображением пера и чернильницы. Адресат: Барбара Робинсон, для передачи Мари Дюшан, Ридж-роуд, 70.

— Я удивлена, что ты не сердишься, — говорит Оливия. — И признательна за это, конечно. Это был такой бесцеремонный поступок. Иногда мне кажется, что у меня куриные мозги.

Вмешивается Мари.

— Но я...

— Поддержала ее, я знаю, — бормочет Барбара. — Наверное, это было бесцеремонно, но ведь это я однажды просто появилась тут со своими стихами. Это тоже было бесцеремонно. — Не совсем так это было, да и вообще она себя почти не слышит. Она просматривает письмо.

В нем говорится, что комитет по присуждению премии Пенли с удовольствием сообщает мисс Барбаре Робинсон по адресу Ридж-роуд, 70, что она была включена в лонг-лист премии Пенли, и если она хочет, чтобы ее кандидатура рассматривалась и в дальнейшем, пожалуйста, пусть пришлёт к 15 апреля стихотворения большего объема, не более пяти тысяч слов в совокупности. Никаких стихов "эпической длины", пожалуйста. Есть также абзац о предыдущих лауреатах премии Пенли. Барбара знает три имени из тех, что она прочла. Нет, четыре. Письмо заканчивается поздравлением "с вашей превосходной работой".

Она откладывает письмо в сторону.

— А какой приз?

— Двадцать пять тысяч долларов, — говорит Оливия. — Больше, чем зарабатывают многие прекрасные поэты на своей поэзии за всю свою жизнь. Но это не самое главное. Сборник произведений победителя публикуется, причем не маленьким издательством, а одним из "Большой пятерки". В этом году это "Рэндом Хаус". Книга всегда привлекает внимание. Победитель прошлого года выступал по телевидению вместе с Опрой Уинфри.

— Есть ли шанс, что я смогу... — Барбара замолкает. Даже сказать это кажется бредом сумасшедшего.

— Очень маловероятно, — говорит Оливия. — Но если ты попадешь в шорт-лист, на тебя обратят внимание. Шансы, что твой сборник будет опубликован небольшим издательством, будут довольно высоки. Единственный вопрос в том, захочешь ли ты дальше продолжать. У тебя достаточно стихов для включения в лонг-лист, и если ты продолжишь писать, то, уверена, хватит и на книгу.

Нет никаких сомнений в том, чего она хочет, особенно теперь, когда несколько ее стихотворений увидели посторонние люди и выразили одобрение; вопрос в том, как это сделать. Она говорит:

— Если бы вы меня спросили, я бы не возражала против отправки стихов на конкурс. Как поется в песне, девушка может мечтать[96].

Щеки Оливии розовеют. Барбара не поверила бы в то, что у старой поэтессы достаточно кровообращения, чтобы покраснеть, учитывая состояние ее организма, но, по-видимому, это так.

— Это было очень неправильно, — повторяет она. — Я попросила Мари написать на конверте ее имя, потому что мое узнаваемо, а я бы не хотела, так сказать, влиять на ситуацию. Всё, на что я надеялась, это получить несколько слов поддержки от комитета.

"Слова поддержки, которые вы бы мне показали", — думает Барбара, — "и тогда вы бы оказались в таком же неловком положении, отправив на конкурс мои стихи без моего разрешения... только с меньшим эффектом, чем это удивительное письмо".

Она улыбается.

— Вы вдвоем не очень хорошо всё продумали, верно?

— Нет, — говорит Мари. — Мы просто... ваши стихи...

— Вы их тоже читали, я так понимаю?

Румянец на щеках Мари проступает гораздо сильнее, чем у Оливии.

— Все. Они замечательны.

— Хотя всё равно есть куда расти, — быстро добавляет Оливия.

Барбара внимательнее перечитывает письмо. Ее удивление уступает место новому чувству. Требуется секунда, чтобы понять его. Она в полнейшем восторге.

— Мы должны отправить стихи, — говорит она. — Можно попробовать ухватить быка за рога. Вы поможете мне их выбрать, Оливия, не так ли?

На лице старой поэтессы появляется улыбка облегчения. Барбара и не подозревала, что они считают ее такой дивой. То, что они сделали, даже круто.

— С удовольствием. Ключевым, на мой взгляд, является твое стихотворение "Лица меняются", с его чувством ужаса и дезориентации. Есть целый ряд стихотворений, в которых присутствует этот лейтмотив, это сомнение в идентичности и реальности. Они самые сильные.

— Пока это должно быть секретом. Только между нами тремя. Из-за моего брата. Он должен быть писателем в нашей семье, и я почти уверена, что его книгу о нашем прадеде опубликуют. Я ведь рассказывала вам об этом, да?

— Да, — говорит Оливия.

— Если его книгу опубликуют и он получит за нее хорошие деньги — его агент говорит, что это возможно, — я смогу рассказать об этом. Если попаду в шорт-лист, конечно. Если нет, ему ничего не придется узнать. Хорошо?

— А он действительно будет ревновать? — спрашивает Мари. — К поэзии?

— Нет, — сразу же отвечает Барбара. — У Джея нет ни капли ревности. Он был бы рад за меня. Но он так усердно работает над этой книгой, и я думаю, что слова даются ему не так легко, как иногда мне, и я не хочу отнимать у него внимания. Я слишком его люблю, чтобы делать это. — Она возвращает письмо Мари. — Пусть письмо остается здесь. Но я рада тому, что вы сделали.

— Ты щедра, — говорит Оливия. — Поэты редко бывают щедрыми, кроме как в своем творчестве. Мари, что ты думаешь о том, чтобы мы втроем поделили банку пива "Фостерс Лагер" в знак нашей дружбы?

— Думаю, что это замечательная идея, — говорит Мари, поднимаясь. — Но это еще один секрет, который нам троим придется хранить. — Она наклоняет голову в сторону Оливии. — От ее врача.

Она уходит на кухню. Барбара говорит:

— И вы щедрая, Оливия. Я рада, что вы мне не только учитель, но и друг.

— Спасибо. Я должна была сделать хоть что-то правильное, потому что провидение приберегло лучшего студента напоследок.

Настала очередь Барбары краснеть, но не от стыда, а от счастья.

— Расскажи мне, что ты читаешь, — говорит Оливия.

— Вы порекомендовали битников, вот их и читаю. Я приобрела антологию в книжном магазине колледжа. Гинзберг, Снайдер, Корсо, Эд Дорн... я его обожаю... Лоуренс Ферлингетти... он еще жив?[97]

— Умер месяц назад. Он был старше меня. Я хочу, чтобы ты почитала немного прозы, если ты не против. Это может тебе помочь. Джеймса Дикки[98] для начала. Ты знаешь его стихи, и у него есть знаменитый роман "Избавление"...

— Я видела фильм. Мужчины спускаются по реке на каноэ.

— Да, но не читай его. Прочти "Белое море". Менее известно, но, по-моему, лучше. Для твоих целей. Прочитай хотя бы один роман Кормака Маккарти[99], "Кони, кони" или "Саттри". Прочтёшь?

— Хорошо. — Хотя ей очень не хочется расставаться с битниками с их смесью невинности и цинизма. — Вообще-то я читаю прозу сейчас. Ту книгу, о которой вы мне рассказывали, "Забытый город" Хорхе Кастро. Мне нравится.

Мари возвращается с тремя стаканами и огромной банкой "Фостерс" на подносе.

— Полагаю, Хорхе наконец-то отправился в Южную Америку, — говорит Оливия. — Он говорил о возвращении к своим корням, что было чушью. Он говорил по-испански, как на родном, но родился в Пеории и вырос там. Думаю, он стыдился этого. Я тебе рассказывала, что видела его незадолго до его исчезновения? Бегущим. Он всегда бегал вечерами, до парка и обратно. Даже в дождь, а тот вечер был дождливый. Наверное, он уже тогда планировал уйти. Больше я его никогда не видела, но помню, потому что писала стих, и он получился хорошим. — Она вздыхает. — Фредди Мартин — его партнер — был опустошен. Вскоре после этого Фредди тоже уехал, думаю, искать Хорхе. Любовь всей своей жизни. Вернулся с разбитым сердцем и с грузом нерешённых проблем. Пробыл здесь полгода и снова уехал. Злая Ведьма Запада[100] выразила это наилучшим образом: "Что за мир, что за мир!"

— Хватит о грустном, — говорит Мари, наливая. — Давайте выпьем за хорошие времена и большие надежды[101].

— Только за хорошие времена, — говорит Оливия. — Не думайте о будущем. Несчастнее писателя, чьи ожидания не оправдались, только тот, чьи мечты сбылись.

Барбара смеется.

— Поверю вам на слово.

Они чокаются и пьют.