1
Эмили стоит у окна спальни в предрассветный час и смотрит на Ридж-роуд, пустую в лунном свете. За ее спиной Родни спит с открытым ртом, издавая громкий скрипучий храп. Этот звук слегка раздражает, но Эмили всё равно завидует его отдыху. Она проснулась в четверть четвертого, и сегодня ей уже не уснуть. Потому что она знает, что ее мучает.
Она должна была догадаться об этом сразу же, как только Гибни позвонила со своей лапшой на уши о том, что Дресслер подозревается в угонах автомашин. Это было так очевидно. Почему же она сразу не поняла? Сначала она подумала, не начинает ли она сходить с ума так же, как сходит с ума Родни (в этот короткий час она может признать, что это правда). Но она знает, что это не так. Ее ум такой же острый, как и прежде. Просто некоторые вещи настолько велики, настолько чертовски очевидны, что их не замечаешь. Как некий уродливый, громоздкий предмет мебели, к которому привыкаешь и просто обходишь его стороной. Пока не врежешься в него лицом.
Или пока не приснится сон об одной черной суке-вегетарианке.
«И я знала», — думает Эм. – «Должно быть, знала. Я сказала ему, что отдельные дела, связанные с двумя людьми, которых мы похитили, были бы очень большим совпадением. Он отмахнулся от этого. Сказал, что совпадения случаются, и я согласилась».
Согласилась! Боже, какая глупость!
Ни разу не вспомнила — по крайней мере, тогда, — что Гибни, пользуясь своим псевдонимом ФанаткаЛоренБэколл, отправляла запросы семейке Краслоу, которых она нашла в Твиттере. Эм допускает, что Даль и Дресслер действительно могли быть совпадением. Но Даль, Дресслер и Краслоу?
Нет.
Эмили отворачивается от окна и медленно направляется в ванную, прижимая одну руку к пульсирующей пояснице. Встав на цыпочки (болит!), она добирается до верхней полки аптечки и находит там пыльную коричневую бутылочку без этикетки. Внутри лежат две зеленые таблетки. Это их последний запасной выход, если он понадобится. Эм остается надеяться, что они ими не воспользуются. Она возвращается в спальню и смотрит на храпящего с открытым ртом мужа. Она думает: "Он выглядит таким старым".
Она ложится и кладет маленькую коричневую бутылочку под подушку. Утром она расскажет ему о том, что сейчас знает и что должна была знать раньше. А пока пусть старичок поспит.
Эмили ложится на спину и смотрит в темноту.
2
Мелатонин сработал. Проснувшись, Холли чувствует себя новой женщиной. Она принимает душ, одевается, затем проверяет свой телефон. Она установила режим "Не беспокоить" и теперь видит, что в четверть второго ночи ей звонил Пит Хантли. Есть голосовое сообщение, но это не Пит. Это его дочь, звонящая с телефона Пита.
"Привет, Холли, это Шона. Папа в больнице. У него рецидив. Проклятый коронавирус не отпускает его".
«Он говорил, что с каждым днем чувствует себя всё сильнее», — думает Холли. – «Как в песне группы "Чикаго".
"Он пошел выбрасывать пакет с мусором в мусоропровод. Потерял сознание в коридоре. Миссис Лотроп нашла его и вызвала в 911. Я была с ним всю ночь. Сердечного приступа не было, вентилятор, слава Господу, не понадобился. Сегодня утром ему вроде бы лучше, но, наверное, он станет одним из этих чертовых долгосрочных больных. Они проведут несколько тестов, а затем отправят его домой. Им нужно место. Эта хрень повсюду. Ты лучше позаботься о се..." На этом сообщение заканчивается.
Холли хочется швырнуть телефон через всю комнату. Это, как сказала бы Шона Хантли, чертовски плохой способ начать чертов день. Она вспоминает, как Алтея Хаверти в боулинг-клубе говорила о вымышленном гриппе и с легким презрением посмотрела на предложенный Холли локоть. Мол, не обижайтесь, но я так не делаю. Холли не желает, чтобы она загремела в больницу с кислородной маской на ее жирном отрицающем ковид лице, но...
Вообще-то она этого желает.
3
Холли заезжает в "Бургер Кинг" на завтрак, надевая свежую пару перчаток, чтобы расплатиться у одного окна и забрать еду у другого. Она ест в своей комнате, затем выписывается из отеля и направляется в дом престарелых "Роллинг-Хиллз". Она приезжает туда слишком рано для часов посещения, поэтому паркуется, открывает дверь и закуривает сигарету. Отправляет Барбаре сообщение, спрашивая, что та имела в виду под вопросом "Который именно?". Ответа она не получила, да и не ожидала, он ей не сильно нужен. Барб, видимо, узнала и Родни Харриса, и Кэри Дресслера. Холли очень любопытно, как она познакомилась с профессором Харрисом. Одно она знает точно: мысль о том, что Барбара может находиться рядом с Харрисом, заставляет ее нервничать.
Она гуглит профессора Родни Харриса и получает море информации, включая фотографии более молодой версии с темными волосами и всего лишь несколькими морщинами. Затем она гуглит профессора Эмили Харрис и получает еще одну порцию информацию, подтверждающую слова Кейши. Бонни знала Эмили Харрис. Работала на Эмили Харрис.
Родни знал Кэри Дресслера. Не курил с ним травку, но играл с ним в боулинг, когда "Золотым Старичкам" требовалась замена.
Родни мог знать Эллен Краслоу. Мог болтать с ней; они работали в одном здании, и, по словам Кейши Стоун, эта женщина была не прочь пообщаться.
Она снова пишет Барбаре, на этот раз более конкретно: "Ты узнала Родни Харриса? Ты с ним знакома? Я знаю, что ты занята, но дай мне знать, когда освободишься".
Она смотрит на часы и видит, что уже девять утра. Часы посещения официально начались. Она не ожидает услышать ничего нового от Виктора Андерсона (если вообще что-то услышит) и прекрасно знает, что не узнает ничего полезного от дяди Генри, но она уже здесь, так что вполне может продолжить. К десяти она может закончить, связаться с Питом, а затем отправиться в обратный путь в город. Заедет ли она поговорить с Эрни Коггинсом? Возможно, но она склоняется к тому, что этого делать необязательно.
Всё указывает на Харрисов.
4
Холли подходит к стойке регистрации и называет имена людей, которых она хочет навестить. Дежурная миссис Норман проверяет компьютер и делает короткий звонок. Она сообщает, что Генри Сируа сейчас принимает ванну с губкой и стрижется, а Виктор Андерсон находится на застекленной террасе, и хотя он в здравом уме и твёрдой памяти, его очень трудно понять. Если Холли немного подождет, то вскоре после начала часов посещения обычно приходит его жена, которая прекрасно его понимает.
— Эвелин — настоящее сокровище, — говорит миссис Норман.
Холли соглашается подождать жену Андерсона, потому что у нее возникает идея. Возможно, это плохая идея, но она единственная у нее. Ее партнер находится в больнице, Джером — в Нью-Йорке, а Барбара занята своей умирающей подругой. Даже если бы это было не так, Холли не стала бы просить ее о помощи. Только не после Чета Ондовски.
Она включает свой айпад и просматривает фотографии дома 93 по Ридж-роуд как на сайте Zillow (где его оценочная стоимость составляет 1,7 млн. долларов), так и на Google Street View. Дом она уже видела; теперь ей хочется взглянуть на гараж, но она разочарована. Подъездная дорожка уходит вниз, и она видит только крышу. Увеличение изображения не помогает. Очень жаль.
Входит стройная женщина — белые брюки, белые кроссовки на низком ходу, белые волосы с модной стрижкой пикси — и подходит к миссис Норман. Они разговаривают, и миссис Норман указывает на Холли. Холли поднимается, представляется и протягивает локоть. Миссис Эвелин Андерсон стукается своим об него и спрашивает, чем она может помочь.
— Я бы хотела задать несколько вопросов вашему мужу. Совсем немного, если это его не утомит. Я расследую дело об исчезновении человека, который работал в "Вышибале", Кэри Дресслера. Как я понимаю, мистер Андерсон иногда играл с ним в боулинг. Миссис Норман сказала, что вы могли бы... ну...
— Перевести? — с улыбкой спрашивает миссис Андерсон. — Да, я могу это сделать. Я никогда не виделась с мистером Дресслером, но знаю, кто он такой. Вик говорил, что он отлично играет в боулинг и вообще хороший парень. Называл его "мужиком". — Она понижает голос до шепота. — Я думаю, иногда они выходили на задний двор покурить травы.
— Я тоже это слышала, — шепчет в ответ Холли.
— Вы подозреваете... ах... преступление[137]? — Эвелин всё еще улыбается за своей маской.
Холли, которая именно это подозревает, говорит, что просто пытается выяснить, куда он делся.
— Ну что ж, давайте, — весело говорит Эвелин Андерсон. — Я сомневаюсь, что он сможет вам помочь, но его разум ясен, как и прежде, и ему будет полезно увидеть новое лицо.
5
На застекленной террасе несколько пожилых людей едят поздний завтрак: или сами кушают, или их кормят с ложечки. На большом экране телевизора идет эпизод из сериала "Мэйберри", и раздается звук хохота студийной аудитории[138]. Виктор Андерсон сидит в инвалидном кресле, которое повернуто от телевизора, чтобы он мог видеть лужайку, где мужчина на газонокосилке стрижет траву. Холли видит, что Андерсон выглядит, как два человека: от плеч до пояса он сложен, как грузчик, широкоплеч и с мощной грудью. Ниже — тоненькие ножки, заканчивающиеся босыми ступнями, покрытыми пятнами экземы. На Андерсоне маска N95, но она стянута на шее.
Эвелин говорит:
— Привет, красавчик, хочешь на свидание?
Он оглядывается, и Холли видит, что половина его лица искривлена в напряженной гримасе, с левой стороны которой видны зубы. Правой стороной лица он пытается улыбнуться. Он говорит:
— Иет... отка.
Эвелин взъерошивает его седину и целует его в щеку.
— Я привела тебе компанию. Эту даму зовут Холли Гибни. Она хочет задать тебе несколько вопросов о твоей боулинг-карьере. Ты не против?
Он делает нисходящий рывок головой, который, наверное, можно считать кивком, и говорит что-то вопросительное.
— Он хочет знать, о чем идет речь.
— Кэри Дресслер, — говорит Холли. — Вы его помните?
Андерсон что-то говорит и жестикулирует своей изогнутой правой рукой. Левая лежит мертвой на подлокотнике кресла, ладонью вверх.
— Он говорит, что слышит вас, он не глухой.
Холли краснеет.
— Извините.
— Всё нормально. Я бы подняла ему маску, но тогда я бы тоже его не понимала. Он привит. Все здесь привиты. — Она понижает голос. — Пара медсестер и одна из помощниц отказались, и их уволили.
Холли похлопывает себя по верхней части руки.
— Я тоже.
— Вы помните мистера Дресслера, да, Вик? Вы называли его "мужиком".
— Му, — соглашается Андерсон и снова улыбается своей односторонней улыбкой. Холли думает, что было время, и не так давно, когда он, наверное, был похож на Ли Джей Кобба из фильмов "В порту" или "12 разгневанных мужчин". Красивый и сильный.
— Извините, я на минутку, — говорит Эвелин и уходит. По телевизору тетушка Би[139] только что сказала что-то смешное, и в эфире разразился хохот.
Холли придвигает стул.
— Так вы помните Кэри, мистер Андерсон?
— Та.
— И вы помните Родни Харриса, да?
— Одди! Олл-олл! Нешна!
Возвращается Эвелин. В руках у нее небольшой тюбик крема "Сетафил".
— Он говорит "конечно". Я не знаю, что значит "олл-олл".
— Я знаю, — говорит Холли. — Смолл-Болл, верно?
Андерсон делает еще один из своих судорожных кивков.
— Олл-олл, эна!
Жена снова целует его, на этот раз в висок, затем опускается на колени и начинает втирать крем в его чешуйчатые ступни. В этом есть какая-то прозаичная доброта, от которой Холли хочется одновременно и радоваться, и плакать.
— Ответь на вопросы мисс Гибни, Вик, а потом мы славно посидим. Хочешь йогурта?
— Нешна!
— Мистер Андерсон, меня главным образом интересует то, насколько хорошо профессор Харрис знал Кэри. Думаю, не очень хорошо, верно?
Андерсон делает жевательное движение той стороной лица, которая еще работает, словно пытаясь разбудить другую сторону. Затем он говорит. Холли удается разобрать лишь несколько слов и фраз, но Эвелин понимает всё.
— Он говорит, что Родди и Кэри были хорошими друзьями.
— Зязями! — соглашается Андерсон и продолжает. Эвелин, слушая, продолжает втирать крем в его ноги. Пару раз она улыбается, а один раз громко смеется, и этот звук кажется Холли гораздо более естественным, чем телевизионный смех.
— Профессор не выходил с другими курить, но иногда после игры он покупал Кэри пиво. Вик говорит, что профессор поощрял Кэри говорить о себе, потому что...
— Никто другой этого не делал, — говорит Холли. Это она поняла. Вику она говорит. – Я хотела бы удостовериться, что всё поняла, а потом можете перейти к йогурту. Вы бы сказали, что они были хорошими друзьями?
Андерсон делает свой отрывистый полукивок.
— Та.
— Они вместе пили пиво в боулинге? В "Боульваре", или как он там называется?
— Ядам. Эллиз.
— Рядом, "У Нелли", — говорит Эвелин и закрывает тюбик с лосьоном. — Вам что-нибудь еще нужно, мисс Гибни? Он легко устает в эти дни.
— Холли. — Женщина, которая стоит на коленях и втирает лосьон в ноги своему мужу, может называть ее по имени в любое время. — Пожалуйста, зовите меня Холли. И нет, это было всё.
— Откуда такой интерес к профессору Харрису? — спрашивает Эвелин... и слегка морщит нос. Едва заметно, но от Холли это не ускользает.
— Вы его знали?
— Не совсем, но после окончания турниров всегда устраивались посиделки у кого-нибудь дома. Ну, знаете, как празднование вне зависимости от того, победа была или поражение. С командой Вика это были в основном проигрыши.
Андерсон ржет, как лошадь, и отрывисто кивает.
— В общем, когда подошла наша очередь, мы устроили барбекю у себя на заднем дворе, и профессор буквально захватил гриль в свои руки. Он сказал... на самом деле сказал... что я неправильно готовлю бургеры. Выжигаю из них питательные вещества или что-то в этом роде. Я была вежлива, не стала с ним спорить, но мне показалось, что это было очень грубо. И еще...
— Ые! — вставляет Андерсон. Его ухмылка одновременно ужасна и очаровательна. — Оу-ые!
— Вот именно, — говорит Эвелин. — Они были полусырые. Я не смогла съесть свой. Почему вас так интересует профессор Харрис? Я думала, вы расследуете дело Кэри.
Холли изображает свое самое недоуменное выражение лица.
— Так и есть, но я думаю, что если поговорю с достаточным количеством членов боулинг-команды, то найду ниточку, за которую смогу ухватиться и следовать за ней. Я уже поговорила с мистером Уэлчем и мистером Клиппардом.
— Уи, — говорит Андерсон. — Аы Уи-Кли!
— Старый добрый Хьюи Клип, — рассеянно говорит Эвелин.
— Да, я поняла. Вик, а профессор Харрис водил фургон?
Андерсон снова принялся делать жевательные движения, обдумывая. Затем он говорит:
— Убайу.
— Я не поняла, дорогой, — говорит Эвелин.
Холли поняла.
— Он сказал, что это был «Субару».
6
У стойки регистрации она говорит миссис Норман, что скоро вернется, чтобы повидать своего дядю, но забыла кое-что в машине. Это ложь. Ей просто нужна сигарета. И ей нужно подумать.
Она закуривает в своем обычном положении — водительская дверь открыта, голова опущена, ноги на асфальте, — выдыхая никотин, прежде чем вернуться в дом престарелых, к дяде Генри, который каким-то образом ушел от ковида и продолжает существовать в сумеречном потерянном мире. У него всё еще иногда случаются кратковременные периоды осознания, но они становятся всё более редкими. Его мозг, когда-то столь искусно запоминавший имена, числа и адреса — не говоря уже об умении прятать деньги от племянницы, — теперь представляет собой обычную несущую волну, которая изредка дает всплески.
Она рада, что повидала Вика Андерсона, отчасти потому, что ей было приятно видеть столь длительную и трепетную связь между мужем и женой, но главным образом потому, что это проливает интересный свет на Родни Харриса. Он водит «Субару» вместо фургона для инвалидов — ничего удивительного, ведь он явно не инвалид, — но для Холли он всё больше и больше похож на человека, который может прикрывать Хищника с Ред-Бэнк. Или пособничает ему.
По словам профессора Харриса, они с Кэри Дресслером были просто знакомы. По словам Вика Андерсона, они иногда вместе пили пиво в баре по соседству — хмель и злаки, по-видимому, не оскверняли представления Харриса о питании так, как это делала марихуана. Андерсон сказал, что Харрис поощрял Дресслера рассказывать о себе, "потому что никто другой этого не делал".
Просто добрый старый профессор, вытягивающий сведения из одинокого молодого человека? Возможно, но если это так, то почему Харрис солгал об этом? Холли приходит в голову мысль о том, что у Родни Харриса был интерес к Дресслеру так же, как, по словам Кейши, жена Харриса могла быть неравнодушна к Бонни, но она отбрасывает ее. Вероятнее всего, Харрис собирал информацию.
Харрис не убивает людей, он не в том возрасте, и мысль о том, что его жена помогает ему в этом, просто нелепа и абсурдна, поэтому если правда то, что думает Холли, они должны прикрывать кого-то. Ей нужно проверить и выяснить, есть ли у них дети, но сейчас ей придется собраться с силами и увидеть этого человека-овоща, который всё еще выглядит, как её дядя.
Но когда она поднимается, ей приходит в голову еще кое-что. Холли не любит Фейсбук и заходит туда лишь время от времени под своим именем, чтобы ее аккаунт не зарос пылью, но она часто заходит туда как ФанаткаЛоренБэколл. Так она поступает и сейчас и посещает страницу Пенни Даль. Ей следовало бы сделать это раньше, и ее не совсем удивляет увидеть собственное имя. Она описана как "известный местный сыщик Холли Гибни". Она ненавидит слово "сыщик", она — расследователь. Она должна была сказать Пенни, чтобы та не публиковала ее имя, но не подумала об этом.
Она задается вопросом, знает ли профессор Харрис, что она также расследует исчезновение Бонни Даль. Был ли он, говоря другими словами, на шаг впереди нее.
— Если это так, то я только что догнала его, — говорит Холли и возвращается в дом престарелых "Роллинг-Хиллз", чтобы навестить своего дядю.
7
«Заходит как-то новая миллионерша в апартаменты дома престарелых», — думает Холли, символически постучав в дверь, которая уже приоткрыта. Некоторые комнаты в учреждении "Роллинг-Хиллз" одноместные; большинство — двухместные, поскольку это экономит время на ходьбу трудолюбивым медсестрам, санитарам и дежурным врачам (и, несомненно, максимизирует прибыль). Есть также четыре двухкомнатных люкса, и один из них достался дяде Генри. Если Холли когда-либо приходила в голову мысль о том, как Генри Сируа, бывший бухгалтер, мог позволить себе такое дорогое жилье (она не помнит, приходила ли она вообще), то, наверное, она считала его крайне бережливым человеком, откладывавшим деньги на старость.
Теперь она знает лучше.
Генри сидит в своей гостиной, одетый в клетчатую рубашку и синие джинсы, которые мешком висят на его сильно исхудавшем теле. Его волосы свежепострижены, а лицо гладкое после утреннего бритья. Утреннее солнце освещает его подбородок, мокрый от слюны. На столе рядом с ним стоит какой-то протеиновый напиток с соломинкой. Санитар, которого она встретила в коридоре, спросил у Холли, не могла бы она помочь ему с этим, и Холли ответила, что с удовольствием. Включенный телевизор показывает игровое шоу, которое ведет Аллен Ладден[140], давно ушедший к своей награде.
Оглядывая скудную, но очень милую обстановку, включающую стоящую во второй комнате широкую двуспальную кровать с боковыми ограждениями[141], Холли ощущает тоскливую и безнадежную злость, совсем на нее не похожую. Она была глубоко депрессивным подростком и до сих пор страдает от приступов депрессии, и она может злиться, но отсутствие надежды у Холли? Не в ее стиле. По крайней мере, обычно. Однако сегодня, в этой комнате, обстоятельства складываются иначе.
«Исав продал свое будущее за миску чечевичной похлебки», — думает она. – «Я не продавала свое будущее. Его просто украли... или пытались украсть. Вот почему я злюсь. А двое, сделавшие это, сейчас вне моей досягаемости и упреков, хотя этот еще дышит. Вот почему я ощущаю безнадёгу. Я так думаю».
— Как вы сегодня, дядя Генри? — спрашивает она, придвигая стул к нему. По телевизору участники шоу пытаются угадать слово "унижение" без особого успеха. Холли, безусловно, могла бы помочь им в этом.
Генри поворачивает голову, чтобы посмотреть на нее, и она слышит, как сухожилия в его шее скрипят, словно ржавые петли.
— Джейни, — говорит он и снова обращает свой взгляд к телевизору.
— Нет, я Холли.
— Заведешь в дом собаку? Я слышу ее лай.
— Выпейте вот это.
Она поднимает протеиновый коктейль в пластиковом стаканчике с крышкой, который не разобьется и не прольется, даже если уронить его на пол. Не отрывая глаз от телевизора, он захватывает морщинистыми губами соломинку и сосёт. Холли читала о болезни Альцгеймера и знает, что некоторые навыки остаются в любом случае. Мужчины и женщины, не помнящие своих собственных имен, всё еще могут кататься на велосипеде. Мужчины и женщины, которые не могут найти дорогу домой, всё равно могут петь песни из бродвейских мюзиклов. Мужчины и женщины, научившиеся в детстве сосать жидкость из соломинки, могут делать это и в преклонном возрасте, когда всё остальное уже не под силу. Остаются и некоторые знания.
— Кто был пятым президентом США, дядя Генри? Вы помните?
— Джеймс Монро, — отвечает Генри, не задумываясь и не отрывая глаз от телевизора.
— А кто сейчас президент?
— Никсон. Никси-детка. — Он хихикает. Протеиновый коктейль стекает по его подбородку. Холли вытирает его, прежде чем он успевает испачкать рубашку.
— Зачем вы это сделали, дядя Генри? — Но это неправильный вопрос — и на него она не ждет ответа; вопрос можно назвать риторическим. — Давайте я спрошу по-другому. Почему вы позволили ей это сделать?
— Этот пес когда-нибудь заткнется?
Она не может заткнуть собаку — если она и существовала когда-то, то в далеком прошлом, — но она может заткнуть телевизор. Она использует пульт для этого.
— Она не хотела, чтобы я добилась успеха, верно? Не хотела, чтобы у меня была своя жизнь.
Дядя Генри поворачивается к ней с открытым ртом.
— Джейни?
— И вы ей позволили!
Генри подносит руку к лицу и вытирает рот.
— Позволил кому? Сделать что? Джейни, почему ты кричишь?
— Моя мать! — кричит Холли. Иногда можно достучаться до него, если кричать, и сейчас ей хочется этого. Ей это необходимо. — Проклятая Шарлотта Гибни!
— Чарли?
Какой в этом смысл? Нет никакого смысла. Заходит как-то в бар новая миллионерша и обнаруживает, что смысла нет. Холли вытирает глаза рукавом.
Дверь открывается, и появляется санитар с недовольным видом, который спрашивал у Холли, не поможет ли она своему дяде с протеиновым коктейлем.
— Здесь всё в порядке?
— Да, — отвечает Холли. — Я повышала голос, чтобы он меня услышал. Он, знаете ли, немного глуховат.
Санитар закрывает дверь. Дядя Генри уставился на Холли. Нет, он таращится на нее, выражая глубокое недоумение. Он — безмозглый старик в двухкомнатном люксе, и здесь он останется, будет пить протеиновые коктейли и смотреть старые игровые шоу, пока не умрет. Она будет приходить, потому что это ее долг, и он будет называть ее Джейни — потому что Джейни была его любимицей — до самой смерти.
— Она даже не оставила записки, — говорит Холли, но не ему. Он вне досягаемости. — Не чувствовала необходимости объясняться и тем более извиняться. Она была такой. Она всегда была такой.
— Джеймс Монро, — говорит дядя Генри, — служил с 1817 по 1825 год. Умер в 1831 году. Четвертого июля. Где эта гребаная выпивка? На вкус — дерьмо, но я сух, как старая коровья лепешка.
Холли поднимает стаканчик, и дядя Генри пристраивается к нему соломинкой. Он сосёт до хруста. Когда она ставит стаканчик, соломинка остается у него во рту. Он выглядит, как клоун. Она вынимает ее и говорит, что ей пора уходить. Ей становится стыдно за свою бессмысленную вспышку. Она поднимает пульт, чтобы включить телевизор, но он кладет свою скрюченную и покрытую пятнами руку на ее.
— Холли, — говорит он.
— Да, — удивленно отвечает она и смотрит ему в лицо. Его глаза ясны. Настолько, насколько они вообще бывают ясными в эти дни.
— Никто не мог противостоять Чарли. Она всегда добивалась своего.
«Но не со мной», — думает Холли. – «Я сбежала. Благодаря Биллу и каким-то чудом, но я спаслась».
— Вы вышли из тумана только для того, чтобы сказать мне это?
Нет ответа. Она целует его и снова говорит, что ей нужно уходить.
— Позови мужчину, Джейни, — говорит он. — Того, который приходит. Скажи ему, что он мне нужен. Кажется, я описался.
8
Барбара находится в гостиной Оливии, отвечая на сообщение Холли, когда Мари зовет ее с верхних ступеней лестницы.
— Думаю, тебе стоит подняться, дорогая. Она хочет видеть нас обеих. Я думаю... Я думаю, что она уходит.
Барбара отправляет незаконченное сообщение и бежит наверх. Оливия Кингсбери — выпускница Брин-Мара[142], поэтесса, чья творческая деятельность охватывает почти восемьдесят лет, была в шорт-листе Национальной книжной премии, дважды фигурировала в разговорах о Нобелевской премии, однажды попала на первую полосу "Нью-Йорк Таймс" (идущая во главе марша за мир и несущая транспарант с надписью "США ВОН ИЗ ВЬЕТНАМА НЕМЕДЛЕННО"), многолетний преподаватель колледжа искусств и наук Белла, наставница Барбары Робинсон — действительно уходит. Мари стоит с одной стороны ее кровати, Барбара — с другой. Каждая из них держит руку старой поэтессы. Прощальные слова не произносятся. Оливия смотрит на Мари. Оливия смотрит на Барбару. Она улыбается. Умирает. Мир слов умирает вместе с ней.
9
Возвращаясь в город, Холли останавливается на заправке "Вава"[143]. Заправив бак, она отъезжает на дальний край парковки и закуривает сигарету в своей обычной позе "старайся не пачкать машину" — дверь открыта, локти на коленях, ноги на асфальте. Она проверяет телефон и видит, что ей пришло сообщение от Барбары. На что Холли тут же отправляет новое сообщение:
"Что ты имеешь в виду?"
Предыдущий вопрос Холли был:
"Ты узнала Родни Харриса? Ты с ним знакома? Я знаю, что ты занята, но дай мне знать, когда освободишься".
Ответ Барбары:
"Зашла к Эмили Харрис, потому что не решилась позвонить Оливии. Профессор Харрис мыл свою машину. Мы просто поздоровались. Кстати, я добавила Хорхе Кастро на карту Джея. Наверное, это неваж"
На этом сообщение обрывается. Холли предполагает, что Барбара отправила его незаконченным по ошибке, а затем отвлеклась. Холли и сама так делала. Она помнит, что Джером говорил ей, что отметил исчезновения людей на карте Дирфилд-парка, но кто такой Хорхе Кастро?
Она звонит Барбаре, чтобы выяснить это. На журнальном столике в гостиной Оливии Кингсбери айфон Барбары издает бесшумное жужжание, а затем замолкает. Холли начинает писать сообщение, но потом передумывает. Она закрывает машину и заходит в небольшой ресторанчик "Вава" (на самом деле это просто забегаловка), где есть бесплатный вайфай. Она покупает гамбургер, который уже успел состариться в фольгированной упаковке, добавляет кока-колу и садится за свой айпад. Она вводит имя Хорхе Кастро и получает гору результатов, включая миллионера, занимающегося продажей автозапчастей, и бейсболиста. Она считает, что наиболее вероятный Кастро — это писатель, и да, он имеет отношение к колледжу на холме. Под статьей Википедии о Кастро есть статья из газеты колледжа "Звонарь". Она нажимает на ссылку, откусывая от своего гамбургера, но не пробуя его на вкус — впрочем, и пробовать-то особо нечего. Вайфай в магазине работает медленно, но статья рано или поздно загружается. Заголовок крупный, и Холли догадывается, что это первая страница номера, вышедшего 29 октября 2012 года.
ЗНАМЕНИТЫЙ ПИСАТЕЛЬ ВНЕЗАПНО ИСЧЕЗАЕТ
Автор: Кирк Эллвей
Лауреат литературной премии Хорхе Кастро, автор таких романов, как "Каталепсия" и "Забытый город", внезапно и неожиданно покинул должность писателя-преподавателя всемирно известной мастерской художественной литературы колледжа Белл. В течение двух месяцев он вел четвертый семестр в колледже и был большим любимцем своих студентов.
"Я просто не представляю, что теперь буду делать без него", — сказала Бриттани Энглтон, которая только что продала свой первый роман в жанре фэнтези (оборотни!) издательству "Крофтерс Пресс". Она добавила, что он пообещал отредактировать ее незаконченную работу. Джереми Брок сказал: "Он был лучшим преподавателем писательского мастерства в моей жизни". Другие студенты говорили о его доброте и чувстве юмора. Один из участников программы, пожелавший остаться неизвестным, согласился с этим, но добавил: "Если ваша работа была плоха, он избавлял ее от страданий".
Фред Мартин, который жил с Кастро, сказал, что в последнее время они несколько раз обсуждали свое будущее, но добавил: "Это не были ссоры. Я бы не называл их так. Я слишком люблю и уважаю Хорхе, а он — меня, чтобы мы ссорились. Это были дискуссии о будущем, полный и откровенный обмен мнениями. Я хотел уйти в конце осеннего семестра. Хорхе хотел остаться до конца года, возможно, даже присоединиться к факультету".
Однако, возможно, эти дискуссии были ближе к ссорам, чем готов признать мистер Мартин. Источник в полицейском департаменте сообщил изданию "Звонарь", что Кастро оставил записку со словами: "Я больше так не могу". Когда мистера Мартина спросили об этом, он ответил: "Это просто смешно! Если бы он так себя чувствовал, то почему он хотел остаться? И куда он делся? Я ничего такого не слышал. Это я хотел уехать. Я очень устал от гомофобии Среднего Запада".
В весеннем семестре Кастро был одним их тех, кто пытался спасти Поэтическую мастерскую, что в итоге не увенчалось успехом. Один из преподавателей факультета английского языка, пожелавший не называть своего имени, сказал: "Хорхе был очень красноречив, но он достойно смирился с окончательным решением. Если бы он остался и присоединился к факультету, я думаю, он бы снова поднял этот вопрос. Он сказал, что известная поэтесса (и вышедшая на пенсию член факультета) Оливия Кингсбери была на его стороне и была бы готова выступить перед факультетом, если этот вопрос можно было бы поднять снова".
На вопрос о том, когда именно пропал Кастро, мистер Мартин признался, что не знает, так как он сам съехал.
Есть и другие фотографии, в том числе фотография Хорхе Кастро с занятия и фотография автора с задней обложки одной из его книг. Холли он показался очень привлекательным. Не такой красивый, как Антонио Бандерас (её любимчик), но очень близко.
Она не верит, что статья, которую она только что прочитала, могла бы пройти проверку в крупной городской газете, даже с учетом того тяжелого положения, в котором оказались печатные СМИ; в ней есть что-то от недоучек, подталкивающих друг друга локтями и перемигивающихся, что напоминает ей об "Инсайд Вью"[144] или одной из колонок сплетен "Нью-Йорк пост". Но она информативна. О, да. По ее позвоночнику снова поднимается тепло. Неудивительно, что Барбара добавила Кастро на карту Джерома.
Должно быть, Оливия Кингсбери рассказала ей о нем. И всё сходится, не так ли? Даже записки подходят друг другу. Кастро: "Я больше так не могу". Бонни Даль: "С меня хватит". Если бы эти два исчезновения не произошли с разницей в девять лет...
Да, и если бы в полиции не было нехватки кадров из-за ковида; если бы они не боялись, что один из нынешних протестов BLM[145] может перерасти в насилие; если бы был обнаружен хоть один труп, хоть что-то, кроме мопеда, велосипеда и скейтборда...
— Если бы да кабы, да во рту росли грибы, — бормочет Холли.
Хорхе Кастро в 2012 году, Кэри Дресслер в 2015-м, Эллен Краслоу и Питер Стайнман в 2018-м, Бонни Даль в 2021-м. Все пропали с разницей в три года, плюс-минус, за исключением Эллен и Питера. Возможно, кто-то из этих двоих действительно сбежал, но не исключено, что с кем-то из них что-то пошло не по плану. Не так, как хотел Хищник? Но чего же он хотел? Серийные убийцы, имевшие сексуальный мотив, обычно выбирали либо мужчин (Гейси, Дамер), либо женщин (Банди, Рейдер и другие). Хищник с Ред-Бэнк похищал и тех, и других... включая одного ребенка мужского пола.
Но почему?
Холли считает, что есть один человек, который может дать ответ на этот вопрос: это профессор Родни Харрис, он же "Смолл-Болл", он же Мистер Мясо. Это прозвище напоминает ей о Джеффри Дамере[146], но поверить в такое было бы слишком абсурдно.
Холли выбрасывает недоеденный гамбургер в мусорное ведро, берет газировку и уходит.
10
Это была идея Барбары, но Мари тут же соглашается. Если, конечно, им удастся уговорить Розалин Бёркхарт. Она — декан факультета английского языка.
Две женщины стоят во внутреннем дворике дома Оливии, пьют газировку и ждут, когда приедет машина из похоронного бюро Кроссмана и заберет земные останки старой поэтессы. Относительно организации похорон не возникает вопросов; после последнего приступа фибрилляции Оливия оставила Мари подробную инструкцию, вплоть до того, какая музыка должна звучать на похоронах: в начале церемонии — песня "Если я покину этот мир живым" группы "Флоггинг Молли"[147], в конце — песня "Дух в небе" Нормана Гринбаума[148]. Однако она не упомянула про памятные чтения на площади колледжа Белл, и Барбара предложила именно это.
Когда Розалин узнает, что Оливия ушла из жизни, она заливается слезами. Телефон Мари включен на громкую связь, и Барбара с Мари тоже начинают плакать. Когда слезы заканчиваются, Барбара рассказывает профессору Бёркхарт о своей идее, и декан факультета сразу же соглашается.
— Если это будет на открытом воздухе, мы сможем собраться, — говорит она. — Даже маски будут необязательны, если люди будут стоять на расстоянии шести футов друг от друга. Мы будем читать ее стихи, такова идея?
— Да, — говорит Мари. — У нее много авторского материала. Я принесу их, и мы сможем их раздать.
— Закат в это время года наступает почти в девять, — говорит Розалин. — Мы можем собраться на площадке часов, скажем... в восемь?
Барбара и Мари обмениваются взглядами и говорят вместе "да".
— Я начну звонить, — говорит Розалин. — Вы сделаете то же самое, мисс Дюшан?
— Конечно. Мы, возможно, продублируем друг друга, но это не страшно.
Барбара говорит:
— Я поеду в похоронное бюро, когда Оливию увезут. Хочу провести некоторое время в их часовне, просто подумать. — Новая идея осеняет ее. — А может быть, я смогу принести свечи? Мы могли бы зажечь их во время чтений?
— Замечательная идея, — говорит Розалин. — Вы — та самая многообещающая молодая поэтесса, о которой говорила Оливия? Ведь так и есть, верно?
— Наверное, да, — говорит Барбара, — но сейчас я могу думать только о ней. Я так ее любила.
— Мы все её любили, — говорит Розалин, а затем смеется со слезами на глазах. — За исключением Эмми Харрис, пожалуй. Присоединяйтесь к нам, когда сможете, Барбара. Мой кабинет находится в Террелл-Холле. Я полагаю, мы все привиты?
Барбара следует за катафалком в похоронное бюро. Она сидит в часовне и думает об Оливии. Ей кажется, что именно так птицы сшивают небо на закате, и от этого она снова плачет. Она спрашивает у мистера Грира, директора похоронного бюро, о свечах. Он дает ей две коробки. Она говорит, что на памятных чтениях в честь Оливии они соберут деньги и оплатят их. Мистер Грир отвечает, что в этом нет необходимости. Она едет в кампус Белла и присоединяется к Розалин и Мари. Приходят и другие. Они выходят на улицу, где звучат слезы, смех и рассказы. Обмениваются названиями любимых стихотворений. Они звонят еще, и к ним присоединяется всё больше людей. Появляется вино в коробочках. Произносятся тосты. Барбара ощущает почти неописуемый восторг от присутствия единомышленников и желает быть одной из тех людей, которые считают, что рассказы и стихи так же важны, как акции и облигации. Затем она думает: "Но я и есть одна из них". Она думает: "Слава Богу, что ты была, Оливия".
Проходит полдень. В гостиной Оливии Кингсбери на журнальном столике лежит всеми забытый телефон Барбары.
11
В три часа дня Холли сидит в своем кабинете, глядя на фотографию Билла Ходжеса в рамке. Ей бы хотелось, чтобы он был сейчас рядом. Без поддержки, на которую она могла бы рассчитывать — разве что позвонить Иззи Джейнс, чего она, конечно же, делать не хочет, — Холли остается в полном одиночестве.
Она подходит к окну и смотрит на Фредерик-стрит. Ей всегда помогает произносить свои мысли вслух, именно это она сейчас и делает.
— Меня не удивляет, что полиция не догадалась, что происходит. Этот парень вел себя крайне умно, совершая свои преступные действия.
"А почему бы ему не быть таким?" — думает она.
— А почему бы ему не быть таким? Если я не ошибаюсь, ему помогал чрезвычайно умный профессор биологии, который добывал исходную информацию до и подбрасывал ложные следы — по крайней мере, в некоторых случаях — после. Вероятно, ему помогает и жена, и она тоже умна. Трупов нет, от них как-то избавились, и жертвы абсолютно ничем не похожи друг на друга. Я понятия не имею, каковы могут быть мотивы Хищника и почему Харрисы оказывают ему содействие, но сам факт...
Она останавливается, нахмурившись и обдумывая, как бы это лучше сказать (иногда думать — значит знать, говорил Билл). Затем она продолжает, обращаясь к окну. Обращаясь к себе.
— Сам факт того, что жертвы такие разные, на самом деле подчеркивает метод. Потому что в каждом случае... за исключением мальчика Стайнмана, и я все больше склоняюсь к мысли, что он был случайной жертвой... в каждом случае Харрисы присутствуют на заднем плане. Родни играл в боулинг с Дресслером. Краслоу работала в здании, где, уверена, у Родни есть или был кабинет. Бонни была одним из их рождественских эльфов. И вот теперь этот парень — Хорхе Кастро. Эмили Харрис была его коллегой на факультете английского языка в колледже Белл. Думаю, Харрисы замешаны в этом деле по уши. Используют ли они фургон для инвалидов? Играет ли один из них роль калеки-перепёлки?
Она ничего не может доказать, ни черта, но она может сделать кое-что. Это равносильно тому, как если бы потенциальному свидетелю показали пачку фотографий, чтобы он узнал преступника.
Она ищет в своем айпаде то, что ей нужно, затем находит в своих записях номер Имани Макгуайр и звонит ей. Повторно представившись, Холли спрашивает, есть ли у Имани Интернет на телефоне.
— Конечно, есть, — весело отвечает Имани. — А у кого его сейчас нет?
— Хорошо, зайдите на сайт колледжа Белл. Вы сможете это сделать?
— Подождите... надо включить громкую связь... хорошо, получилось.
— Выберите год. Это в выпадающем меню.
— Ага. Какой год? Они идут аж с 1965 года.
Холли уже выбрала один и смотрит на него на своем планшете.
— 2010.
— Хорошо. — Имми звучит заинтересованно. — Что дальше?
— Перейдите на факультет английского языка. Вы увидите фотографии, несколько мужчин и несколько женщин.
— Да, хорошо, я там.
Холли кусает губы. Вот оно, самое интересное.
— Вы видите женщину, которая обчистила трейлер Эллен?
Имани не держит ее в напряжении.
— Черт возьми! Это она. Моложе, но я почти уверена.
Адвокат в суде проделал бы в этом "почти" большую дыру, но сейчас они не в суде.
— Здесь сказано, что ее зовут Эмили Харрис.
— Да, — говорит Холли и танцует перед окном, выходящим на Фредерик-стрит. — Спасибо.
— Что делала профессор колледжа в трейлере Эллен?
— Это хороший вопрос, не правда ли?
12
Холли пишет предварительный отчет, излагая в нем всё, что ей удалось обнаружить, частично благодаря собственному расследованию, а частично потому, что Вселенная подкинула ей пару веревочек. Ей нравится думать (хотя она не совсем в это верит), что в вопросах добра и зла действует некое провидение, слепое, но могущественное, как Богиня правосудия, держащая в руках весы. Что в делах мужчин и женщин есть сила, стоящая на стороне слабых и доверчивых и противостоящая злу. Возможно, для Бонни и остальных уже слишком поздно, но если не будет будущих жертв, это уже победа.
Ей нравится думать о себе как об одном из хороших парней. Курение, конечно, в стороне.
Работа над отчетом идет медленно, он полон предположений, и к тому времени, когда он будет готов, уже наступит поздний вечер. Она размышляет, кому стоит его отправить. Не Пенни — с ней нужно поговорить лично, а не сообщать плохие новости (ужасные новости) в электронном письме, полном неуклюжих фраз вроде "Расследователь Гибни установила" и "Согласно продавцу магазина "Джет Март" Эррере". Обычно она отправляет копию на адрес агентства своего партнера, но Пит в больнице, и она не хочет беспокоить его текущим делом... от которого он вообще ее отговаривал.
Вот только всё это полная чушь.
Она не хочет отправлять отчет ни ему, ни кому-либо еще, по крайней мере, пока. Холли прошла долгий путь от того застенчивого интроверта, которого Билл Ходжес встретил возле похоронного бюро много лет назад, но эта женщина еще живет внутри нее и всегда будет жить. Эта женщина боится ошибиться и по-прежнему считает, что ошибается так же часто, как и бывает правой. Это квантовый скачок по сравнению с той женщиной, которая считала, что всегда ошибается, но неуверенность в ней осталась. И в шестьдесят, и в семьдесят, и в восемьдесят, если она доживет, что вряд ли случится, если она продолжит курить, она всё еще будет вставать с постели три или четыре ночи в неделю, чтобы удостовериться, что она выключила конфорки на плите и заперла двери, хотя она прекрасно знает, что сделала все это. Если дело похоже на яйцо, то и она похожа на него. С хрупкой скорлупой. Она всё еще боится, что над ней будут смеяться. Всё еще боится, что ее обзовут Джиббой-Джиббой. Этот крест она несет.
"Мне нужно увидеть фургон, если он там есть. Тогда я смогу быть уверенной".
Да. Взгляд на фургон и подтверждение Имми Макгуайр, что Эмили Харрис — женщина, которая обчистила трейлер Эллен Краслоу, — этого будет достаточно, чтобы удовлетворить ее. После этого она сможет рассказать всю историю матери Бонни сегодня в девять вечера. Она может предложить Пенни выбор: либо она продолжит расследование, либо они вдвоем отправятся к Изабель Джейнс из местной полиции. Холли порекомендует последнее, потому что Иззи может вызвать Харрисов на допрос. Согласно их страницам в Википедии, они бездетны, но нельзя доверять всему, что читаешь в Вики. Она считает (нет, она знает), что эти два старика кого-то ограждают.
Она не пытается обмануть себя, полагая, что Харрисы безобидны только потому, что им за восемьдесят; практически любой человек или животное будет драться, если его загонят в угол, будь он стар или млад. Но Родни Харрис больше не играет в боулинг из-за больных тазобедренных суставов, а его жена, по словам Имани, страдает от радикулита. Холли считает, что она с ними справится. При условии, что она будет осторожна. Конечно, если они застанут ее копающейся в их гараже, то могут вызвать полицию... Но если в гараже стоит фургон для инвалидов, потенциальная мина с ДНК-доказательствами, то сделают ли они это?
Холли понимает, что сидит перед своим предварительным отчетом уже почти сорок пять минут, перебирая варианты, как мышь в колесе для тренировки. Билл сказал бы, что настало время или действовать, или отваливать. Она сохраняет свой отчет и никуда его не отправляет. Если с ней что-то случится — маловероятно, но возможно, — Пит найдет его. Или Джером, когда вернется из своего великого приключения.
Она открывает стенной сейф и достает револьвер системы Смита-Вессона 38-го калибра. Это модель "Виктория", которая принадлежала Биллу, а до него — его отцу. Теперь принадлежит Холли. Когда Билл служил в полиции, его табельным оружием был самозарядный пистолет Глок, но он предпочитал Смит-Вессон. Потому что, по его словам, револьвер никогда не заклинивает. В сейфе также есть коробка с патронами. Она заряжает револьвер, оставляя патронник пустым, как и предписывал Билл, и закрывает барабан. Она опускает револьвер в свою наплечную сумку.
В сейфе есть еще кое-что, доставшееся ей от Билла, чем она научилась пользоваться с помощью Пита. Она достает плоский футляр из крокодиловой кожи размером девять дюймов на три, с гладкой поверхностью. Кладет его в сумку вместе с револьвером (не считая косметических средств, гигиенической помады, салфеток «Клинекс», маленького фонарика, маленького баллончика с перцовым спреем, зажигалки «Бик» и свежей пачки сигарет).
Она спрашивает у Сири, во сколько сегодня заходит солнце, и Сири, как всегда, любезная и осведомленная, она даже шутки знает, сообщает ей, что это случится в 20:48. Она не может ждать так долго, если хочет сделать хороший снимок искомого фургона, но считает, что сумерки — самое подходящее время для грязной работы. В это время Харрисы, скорее всего, будут в своей гостиной либо смотреть кино, либо следить за олимпийскими играми в Токио. Холли ненавидит ждать, но раз уж ей приходится, она решает пойти домой и убить время там.
По дороге из офиса она вспоминает рекламу, которую видела по телевизору. Подростки убегают от парня, похожего на Кожаное Лицо[149]. Один предлагает спрятаться на чердаке. Другой — в подвале. Третья говорит: "Почему бы нам просто не запрыгнуть в машину на полном ходу и не умчаться?" и указывает на нее. Четвертый, ее парень, говорит: "Ты что, с ума сошла? Давай спрячемся за бензопилами". И они так и делают. Диктор говорит: "Когда вы в фильме ужасов, вы принимаете неудачные решения". Но Холли не в фильме ужасов, и она говорит себе, что не принимает неверных решений. У нее есть баллончик, а если понадобится, то и револьвер Билла.
В самой глубине души она знает, как было бы лучше поступить... но она также знает, что ей нужно увидеть.
13
Дома Холли готовит поесть, но не может есть. Она звонит Джерому, и тот сразу же поднимает трубку, в его голосе звучит эйфория.
— Угадай, где я сейчас!
— На вершине Эмпайр-стейт-билдинг[150].
— Нет.
— На Таймс-сквер.
— Нет.
— На пароме в Статен-Айленд Ферри?
Он издает звук сигнала ошибки.
— Сдаюсь, Джером.
— Центральный парк! Он прекрасен! Я мог бы пройти здесь сотни миль и везде увидеть что-то новое. Здесь даже есть заросшая часть, как Тикетс в Дирфилд-парке, только называется она Рамбл!
— Ну, не становись жертвой грабежа.
— Нет, я всегда смогу это сделать, когда вернусь домой. — Он смеется.
— Похоже, ты счастлив.
— Именно так. Это был по-настоящему хороший день. Я счастлив за себя, счастлив за Барбару, и мама с папой счастливы за нас обоих.
— Конечно, счастливы, — говорит Холли. Она не собирается говорить ему о том, что друг и наставник Барбары умер; это не ее новость, и зачем его расстраивать? — Я тоже рада за тебя, Джером. Только не порть всё, называя меня Холлиберри.
— Вообще не думаю об этом. Как продвигается дело?
В ее голове промелькнула мысль: "Это мой шанс запрыгнуть в машину на полном ходу, а не прятаться за бензопилами". Но та часть ее сознания, которая настаивает на проверке конфорок, та часть, которая никак не может забыть, как она оставила в автобусе книгу "День, когда не умрут свиньи", шепчет: "Не сейчас, еще не время".
— Ну, — говорит она, — Барбара, кажется, наткнулась еще на одного.
Она рассказывает ему о Хорхе Кастро. После этого разговор переходит на его книгу и его надежды на нее. Они разговаривают еще некоторое время, затем Холли отпускает Джерома, чтобы тот продолжил свое волшебное таинственное путешествие[151] по Центральному парку. Она понимает, что так и не рассказала ему о внезапном увеличении своего капитала. Ни ему, ни кому-либо еще. В каком-то смысле это всё равно, что не говорить о фургоне. В обоих случаях слишком много багажа для распаковки, по крайней мере, сейчас.
14
Барбара и Мари принесли авторские экземпляры двенадцати книг Оливии, включая несколько объемистых "Собраний стихотворений", но это оказалось лишним. Большинство людей, собравшихся на площади в тени культовой колокольни, приносят свои собственные копии. Многие книги с загибами и потрепаны. Одна даже держится на резинке. Некоторые люди несут фотографии Оливии на разных этапах ее жизни (самая распространенная — та, на которой она с Хамфри Богартом стоит перед фонтаном Треви[152]). Некоторые несут цветы. Один из них одет в футболку с надписью ОК ЖИВА, изготовленную, очевидно, специально для этого случая.
Приезжает фудтрак Фрэнки, который начинает бойко торговать прохладительными напитками и гигантскими хот-догами. Барбара не знает, была ли это идея Розалин, или Фрэнки появился сам по себе. Насколько Барбара знает, Фрэнки — поклонник творчества Оливии. Это не удивило бы ее. В этот вечер ее ничто бы не удивило. Никогда еще она не испытывала одновременно и грусть, и счастье, и гордость.
К шести тридцати на площади собралось, наверное, больше сотни человек, и их становится всё больше. Никто не ждет, когда в сумерках зажгут свечи; молодой человек с ирокезом встает на стул-стремянку и начинает читать "Жеребенок в дикой природе" через мегафон. Люди собираются вокруг, слушают, жуют хот-доги, пьют газировку, закусывают картошкой фри и луковыми кольцами, пьют пиво и вино.
Мари обнимает Барбару за плечи.
— Разве это не замечательно? Разве ей бы это не понравилось?
Барбара вспоминает свою первую встречу со старой поэтессой, как Оливия поглаживала свою огромную меховую шубу и говорила "фейк, фейк, искусственный мех". Она начинает плакать и обнимает Мари.
— Ей бы это очень понравилось.
Мальчик-ирокез уступает место девушке с татуировкой змеи на руке. Девушка берет мегафон и начинает читать "Я была выше в молодости".
Барбара слушает. Она немного выпила вина, но ее голова никогда не была такой ясной. «Больше пить не надо», — думает она. – «Ты должна помнить об этом. Ты должна помнить об этом всю свою жизнь». Когда татуированная девушка уступает место худощавому очкарику, похожему на аспиранта, она вспоминает, что оставила свой мобильный телефон в доме Оливии. Обычно она никуда не идет без него, но сегодня он ей не нужен. Она хочет хот-дог с большим количеством горчицы. И поэзию. Она хочет наполнить себя ею.
15
Пока Барбара и Мари раздают экземпляры книг Оливии тем, кто их еще не получил, Родди Харрис прогуливается по Дирфилд-парку, как он это часто делает поздно днем или ближе к вечеру. Это помогает ему размять больные бедра — боли стали сильнее, чем должны быть после нескольких недель употребления свежих деликатесов от рождественской эльфийки, — но есть и другая причина. Он не любит это признавать, но ему становится всё труднее и труднее удерживать внимание. Ходьба помогает ему не потерять нить, как говорится. Она проветривает мозг.
За последние недели Родди съел полдюжины десертных парфе, содержащих смесь мороженого, черники и мозгов эльфа, но сохранять остроту ума всё равно становится всё труднее и труднее. Это и озадачивает его, и приводит в бешенство. Все его исследования утверждают, что потребление пищи, богатой тканью человеческого мозга, оказывает положительное и мгновенное воздействие на потребителя. Когда самцы шимпанзе крадут и убивают детенышей безрассудных матерей, оставивших своих детей без присмотра, они всегда в первую очередь съедают мозг. Причина этого может быть непонятна им самим, но исследователям она ясна: мозг приматов содержит жирные кислоты, имеющие решающее значение для неврологического развития и здоровья. Жирные кислоты (а человеческий мозг на 60% состоит из жира) не вырабатываются организмом, поэтому, если они теряются — а именно так и происходит — их необходимо восполнять. Всё очень просто, и последние девять лет это срабатывало. Если говорить простыми словами, которые он никогда не осмелится включить в монографию или высказать на лекции, то употребление в пищу здоровой ткани человеческого мозга, особенно мозга молодого человека, излечивает болезнь Альцгеймера.
Или так он всегда считал... Но что, если он ошибается?
Нет, нет, нет!
Он отказывается верить, что результаты его многолетних исследований могут быть хоть в чем-то ошибочными, но что, если он выводит неврологические жиры быстрее, чем может их восполнить? Что, если он буквально мочится своими мозгами? Идея, конечно, абсурдная, и тем не менее он уже не может вспомнить свой почтовый индекс. Он думает, что носит обувь девятого размера, но не может быть уверенным; может быть, восьмерку. Чтобы убедиться в этом, ему нужно проверить стельку. На днях он с трудом вспомнил свое второе имя!
В основном ему удается скрывать этот процесс разрушения. Эмили, конечно, это замечает, но даже она не осознает его масштабов. Слава Богу, он больше не преподает, и слава Богу, что у него есть Эмили, которая редактирует и вычитывает его письма в различные научные журналы, на которые он подписан.
Большую часть времени он, как всегда, остроумен и точен. Иногда он думает о себе как о пассажире самолета, летящего над чистым ландшафтом на низкой высоте. Потом самолет попадает в облако, и всё становится серым. Вы держитесь за подлокотники и пережидаете толчки. Когда вам задают вопросы, вы улыбаетесь и делаете умный вид, но не отвечаете. Затем самолет вылетает из облака, пейзаж снова становится ясным, и все знания оказываются у вас под рукой!
Прогулки по парку успокаивают его, потому что не нужно беспокоиться, что скажешь что-то невпопад или задашь не тот вопрос, например, как зовут человека, которого ты знаешь последние тридцать лет. В парке ему не нужно постоянно быть начеку. В парке он может расслабиться. Иногда он проходит целые мили, погрызывая маленькие шарики обжаренного человеческого мяса, которые он держит в кармане, наслаждаясь жирным вкусом и хрустом (у него до сих пор все собственные зубы, чем он чертовски гордится).
Одна тропинка ведет к другой, потом к третьей и четвертой. Иногда он садится на скамейку и смотрит на птиц, которых уже не может назвать... а когда он один, ему не нужно их называть. Ведь, в конце концов, птица, как ни назови, всё равно останется птицей — в этом Шекспир был прав[153]. Иногда он даже берет напрокат одну из маленьких ярко раскрашенных лодок, стоящих на причале Дирфилд-понд, и катается по пруду, наслаждаясь тишиной и покоем, не заботясь о том, находится он в облаке или за его пределами.
Конечно, был случай, когда он не смог вспомнить, как добраться до дома, или какой у него номер дома. Ему удалось вспомнить название их улицы, и когда он попросил садовника любезно указать ему направление на Ридж-роуд, тот сделал это, как будто это было само собой разумеющимся. Возможно, так оно и было. Дирфилд — большой парк, и люди частенько терялись.
Эмили мучают собственные проблемы. После того, как они отведали рождественскую эльфийку с ее богатством жировой ткани, радикулит Эмили стал лучше, но в эти дни он не оставляет ее в покое. Было время — после Кастро, после Дресслера, — когда он наблюдал, как она танцует танго по гостиной с вытянутыми руками, обнимающими невидимого партнера. Они даже занимались сексом, особенно после Кастро, но больше нет. Не было уже... три года? Четыре? Когда был Кастро?
Это неправильно, что она так себя чувствует, всё неправильно. Человеческое мясо содержит макро— и микроэлементы, которые в таком изобилии не встречаются ни в одной другой плоти. Только семейство свинообразных приближается к этому — бородавочники, кабаны, обычные домашние свиньи. Человеческие мышцы и костный мозг излечивают артрит и радикулит; об этом знал испанский врач Арнольд из Виллановы еще в тринадцатом веке. Папа Иннокентий VIII ел растертые в порошок мозги мальчиков и пил их кровь. В средневековой Англии плоть повешенных узников считалась деликатесом.
Но Эм угасает. Он знает ее так же хорошо, как и она его, и он видит это.
Как будто мысли о ней вызывают ее, на его телефоне играет мелодия "Копакабаны", рингтон Эмили.
«Соберись», — думает он. – «Соберись и будь начеку. Будь на месте».
— Привет, любовь моя, как дела?
— Есть хорошая новость и плохая, — говорит она. — Какую хочешь первой?
— Хорошую, конечно. Ты же знаешь, что я предпочитаю десерт перед овощами[154].
— Хорошая новость заключается в том, что старая сука, укравшая моего протеже, наконец-то откинула копыта.
Его внутренняя электросхема хорошо сработала, и ему требуется всего секунда, чтобы догадаться.
— Ты говоришь об Оливии Кингсбери.
— Ни о ком другом. — Эм коротко и безрадостно смеется. — Представляешь, какой она была крепкой? Как пеммикан![155]
— Ты говоришь, конечно, в переносном смысле, — говорит Родди. На этот раз он опережает ее, понимая, что они разговаривают по мобильнику, а разговоры по мобильному телефону могут быть перехвачены.
— Конечно, конечно, — отвечает Эм. — Динь-дон, сучка мертва. Где ты, дорогой? В парке?
— Да. — Он садится на скамейку. Вдалеке слышно детей на детской площадке, но, судя по звуку, их немного; пришло время ужина.
— Когда будешь дома?
— О... чуть позже. Ты сказала, что есть плохие новости?
— К сожалению. Ты помнишь женщину, которая приходила к нам из-за Дресслера?
— Да. — У него лишь самые смутные воспоминания.
— Думаю, у нее есть подозрения, что мы замешаны в... ну, ты знаешь.
— Абсолютно. — Он понятия не имеет, о чем она говорит. Самолет входит в очередную облачность.
— Мы должны поговорить, потому что это может быть серьезно. Возвращайся до темноты, хорошо? Я готовлю эльфийские бутерброды. Много горчицы, как ты любишь.
— Звучит неплохо. — Звучит, но только в академическом смысле; не так давно мысль о бутерброде из тонко нарезанных ломтиков человеческого мяса (такого нежного!) сделала бы его ненасытным. — Просто еще немного пройдусь. Нагуляю аппетит.
— Хорошо, милый. Не забудь.
Родди возвращает телефон обратно в карман и оглядывается. Где, собственно, он находится? Потом он видит статую Томаса Эдисона, держащего лампочку, и понимает, что находится рядом с прудом. Отлично! Он всегда с удовольствием смотрит на пруд.
"Женщина, которая приходила к нам по поводу Дресслера".
Хорошо, теперь он вспомнил. Маленькая мышка, слишком напуганная, чтобы снять маску. Одна из тех, кто стукается локтями. Чего её бояться?
Благодаря берушам, смазанным человеческим жиром — он надевает их по ночам, — его уши так же хороши, как и его зубы, и он слышит слабые звуки, издаваемые кем-то в колледже через усилитель. Он понятия не имеет, что там происходит в колледже, закрытом на лето, не говоря уже обо всех этих нелепых страшилках о том, что Эмили называет Новым Гриппом, но, возможно, это связано с тем чернокожим парнем, который был убит при сопротивлении полиции. Что бы это ни было, он здесь ни при чем. Его это никак не касается.
Родди Харрис, доктор биологических наук, известный диетолог, он же Мистер Мясо, гуляет дальше.
16
Дядя Генри частенько говорил, что Холли всегда приходит раньше всех, и это правда. Она досматривает до половины вечерних новостей, где Дэвид Мьюир разглагольствует о ковиде, только ковиде и ни о чем, кроме ковида, и больше уже не может ждать. Она выходит из квартиры и едет через город, а вечерний свет, всё еще яркий, льется через лобовое стекло и заставляет ее щуриться даже с опущенным солнцезащитным козырьком. Она проезжает через кампус и слышит, как что-то происходит на площади — слова, которые она не может разобрать, доносятся через микрофон или громкоговоритель, — и предполагает, что это очередной митинг BLM.
Она едет по длинной извилистой улице мимо викторианских домов с одной стороны и парка с другой, соблюдая ограничение скорости в 25 миль в час и стараясь слишком не снижать скорость, когда проезжает мимо дома Харрисов. Но она хорошо его разглядывает. Никаких признаков жизни, хотя это ничего не значит. Они могли выйти поужинать, но, учитывая нынешнюю ситуацию в стране — ковид, ковид и еще раз ковид, — Холли сомневается в этом. Скорее всего, они смотрят телевизор или ужинают дома, а может, и то, и другое одновременно. Из-за этой чертовой наклонной подъездной дорожки она не видит, есть ли у гаража два отсека, но она видит его крышу, и она определенно выглядит достаточно большой для двух автомобилей.
Она также осматривает соседний дом с вывеской «ПРОДАЕТСЯ» на фасаде и газоном, который нуждается в поливе. «Об этом должен был позаботиться агент по недвижимости», — думает Холли, и задается вопросом, не является ли этот агент случайно Джорджем Рафферти. На вывеске ничего не указано. В любом случае, ее интересует не агент и не газон. Ее интересует живая изгородь, протянувшаяся по всей длине пустующего участка. До самого гаража Харриса.
Холли едет дальше вниз по холму и останавливается на обочине немного выше детской площадки. Там есть парковка (та самая, с которой похитили Хорхе Кастро), и там полно свободных мест, но ей хочется покурить в ожидании, и она не хочет, чтобы маленькие дети смотрели, как она потакает своей вредной привычке. Она открывает дверь, выставляет ноги и закуривает.
Семь часов двадцать минут. Она достает из кармана телефон, думает о том, чтобы позвонить Изабель Джейнс, и снова убирает его. Ей нужно проверить, стоит ли фургон в гараже Харрисов. Если его нет, Холли скажет Пенни, что она против обращения в полицию — нет доказательств, только несколько косвенных совпадений, которые Харрисы (или их адвокат) могут списать на случайность, — но если есть хоть малейший шанс, что Бонни еще жива, Пенни почти наверняка решит обратиться в полицию. Это даст понять Харрисам, что их вычислили, и они передадут эту информацию тому, кого защищают. И тогда этот человек, этот Хищник, вероятнее всего, исчезнет.
Фургон. Если фургон там, всё будет хорошо.
Большинство детей уже покинули площадку. Трое подростков, два мальчика и девочка, резвятся на маленькой карусели: мальчики крутят, девочка едет, подняв руки и отбросив волосы назад. Холли предполагает, что к ним присоединятся и другие. Что бы ни происходило в колледже на холме, это не представляет интереса для городских мальчиков и девочек.
Она снова проверяет часы. 7:30. Она не может ждать слишком долго, если хочет сделать хороший снимок фургона (если он существует), но дневного света еще много. Холли решает подождать до без четверти восемь. Пусть тени немного удлинятся. Но это трудно. Ожидание никогда не было ее сильной стороной, и, конечно, если она будет осторожна, то сможет...
"Нет. Подожди". Голос Билла.
К подросткам на карусели присоединяются другие, и они все вместе уходят в парк. Возможно, они направляются в Тикетс. Возможно, даже в "Драйв-Ин Рок". Холли закуривает еще одну сигарету и дымит, открыв дверь и поставив ноги на тротуар. Она курит медленно и заканчивает к семи сорока. Она решает, что не может ждать дольше. Она тушит сигарету в портативной пепельнице и кладет банку (сейчас заваленную окурками, ей действительно пора завязывать... или хотя бы сократить количество) в бардачок. Достает бейсбольную кепку "Коламбус Клипперс" и натягивает ее на лоб. Запирает машину и идет по тротуару к пустому дому рядом с домом Харрисов.
17
Временная ясность возвращается к Родди, и он думает: "А что, если женщина, которая тревожит Эм, знает о черной девушке?". Он не может вспомнить имя черной девушки — возможно, Эвелин, — но помнит, что она была веганкой и доставляла хлопоты. Говорила ли Эм что-то о Твиттере? Кто-то проверял эту черную в Твиттере?
Оставив пруд позади, он медленно идет по широкой гравийной дорожке, которая выходит к детской площадке. Он садится на скамейку, чтобы отдохнуть перед подъемом на холм к своему дому, а также чтобы избежать любого взаимодействия с подростками, резвящимися на карусели, предназначенной только для маленьких детей.
Через дорогу, примерно в сорока метрах от парковки у детской площадки, сидит женщина с открытой дверцей машины и курит сигарету. Хотя ее облик ему лишь смутно знаком, в голове Родди довольно чётко начинают срабатывать тревожные звоночки. Что-то в ней не так. Очень не так.
Когда это абсолютно необходимо, его разум может проясниться, и Родди сейчас делает усилие. Женщина сидит, опустив голову и положив локти на бедра, время от времени поднимая руку, чтобы сделать затяжку из своей раковой палочки. Когда она заканчивает, то тушит сигарету и убирает ее в небольшую баночку, может быть, коробочку от "Сукретса", и садится прямо. Ему кажется, что он догадался о ней еще раньше, потому что на ней те же самые брюки-карго, что были, когда она приходила в их дом, или очень похожие на них. Но когда он видит ее лицо, сомнений быть не может. Это та самая любительница стукаться локтями, которая приходила к ним и интересовалась Кэри Дресслером. Женщина, которая также расследует дело Бонни Даль, хотя она об этом не говорила.
«У нее возникли подозрения», — сказала Эмили.
«Это может быть серьезно», — сказала Эмили.
Родди считает, что она права.
Он достает телефон из кармана и звонит домой. На другой стороне улицы женщина надевает кепку, низко опуская ее от вечернего солнца (или даже пряча свои глаза). Она запирает машину. Машина мигает фарами. Она уходит. В его руке телефон звонит раз... два... три раза.
— Давай, — шепчет Родди. — Давай, давай.
Эмили поднимает трубку.
— Если ты звонишь, чтобы сказать, что голоден...
— Я не голоден. — На другой стороне улицы стукальщица локтями поднимается вверх по холму. — Та женщина идет, Молли Гивенс или как ее там, и я не думаю, что она пришла задавать вопросы, иначе бы она не стала парковаться на соседней улице. Я думаю, она шпиони...
Но Эмили уже отсоединилась.
Родди возвращает телефон в левый передний карман и похлопывает по правому, надеясь, что там есть то, что ему нужно. Обычно он носит эту вещь с собой, когда гуляет в одиночестве, ведь иногда в парке бывают опасные люди. Вещь на месте. Он встает со скамейки и переходит дорогу. Женщина идет быстро (особенно для курильщика), и из-за больного бедра он за ней не поспевает, но всё в порядке, пока она не оглядывается.
«Как много она знает?» — спрашивает он себя. – «Знает ли она о девушке-веганке, Эвелин, Элеоноре, как ее там?»
Если она знает о ней столько же, сколько о Кэри и девушке Даль, то она... она...
— Она может всё испортить, — шепчет он себе.
18
Эмили спешит в кабинет на нижнем этаже. Спешить больно, но она всё равно торопится, издавая хныкающие звуки и прижимая пальцы обеих рук к пояснице, словно пытаясь удержать ее. Самая мучительная боль от радикулита прошла после того, как они поели печень девушки Даль — Родди дал ей львиную долю, и она жадно проглотила ее полусырой, — но она не прошла полностью, как это было после Кастро и Дресслера. Она страшится будущей боли, если та вернется в полную силу, но сейчас надо разобраться с этой любопытной сучкой, не Молли Гивенс, а Холли Гибни.
Как много она знает?
Эм решает, что это уже не так важно. После того, как в уравнение добавилась Эллен Краслоу, ответ стал более или менее ясен. Может, Родди и перепутал ее имя, но в одном он прав: вы не будете парковать машину в четверти мили от дома, если пришли просто позадавать вопросы. Вы будете парковать машину в четверти мили дальше по улице, если лезете в чужие дела.
В их доме установлена самая современная система сигнализации, охватывающая весь периметр дома и участка. Система не вызывает полицию, если ее отключат через шестьдесят минут после первого срабатывания. Когда ее устанавливали, взломщики и незваные гости не были их главной заботой, хотя, конечно, они этого никогда не говорили. Эм включает сигнализацию, переводит ее в режим "ТОЛЬКО ДОМ", затем включает все десять камер, которые Родди сам установил в те счастливые времена, когда ему можно было доверять подобные вещи. Они охватывают кухню, гостиную, подвал (разумеется), переднюю часть дома, боковые стороны, заднюю часть и гараж.
Эмили садится и наблюдает. Она говорит себе, что они зашли слишком далеко, чтобы поворачивать назад.
19
Холли приближается к пустому дому по адресу Ридж-роуд, 91. Она бросает быстрый взгляд вперед и на дальнюю сторону улицы. Она не видит никого и, не колеблясь, потому что тот, кто колеблется, теряется, сворачивает на умирающую лужайку и идет по левой стороне дома, чтобы скрыться от соседнего дома 93.
За домом она пересекает выложенный каменной плиткой дворик и направляется к живой изгороди, отделяющей этот участок от участка Харрисов. Она шагает решительно, не замедляясь. Теперь она вовлечена, и более хладнокровная версия Холли берет верх. Та самая, которая швыряла все эти мерзкие фарфоровые статуэтки в камин дома своей матери. Она медленно идет вдоль изгороди. Благодаря жаркому, сухому лету и отсутствию какого-либо ухода за газоном и участком, по крайней мере, с момента переезда предыдущих хозяев, Холли находит несколько тонких мест. Самое лучшее из них — напротив, видимо, кухни Харрисов, но оно ей не подходит. Худшее — напротив гаража, что логично, но это именно то, которое она собирается использовать. По крайней мере, на ней длинные рукава и длинные брюки.
Она наклоняется и смотрит сквозь живую изгородь на гараж. Это вид сбоку, и она так и не может понять, гараж на одну машину или две, но кое-что интересное она все-таки видит. Там всего одно окно, и оно полностью черное. Возможно, это штора, но Холли думает, что его могли закрасить изнутри.
— Кто это сделал? — бормочет она, но ответ кажется очевидным: тот, кому есть что скрывать.
Холли поворачивается спиной, прижимает сумку к груди и протискивается сквозь живую изгородь. Она выходит с незначительными царапинами на затылке. Она оглядывается по сторонам. Под карнизом гаража стоит пара пластиковых мусорных баков и мусорный контейнер. Справа от Холли видна подъездная дорожка, ведущая на улицу, и крыша проезжающей машины.
Она подходит к единственному окну, и да, оно замазано черной матовой краской. Она обходит его сзади и находит то, что надеялась найти — заднюю дверь. Она ожидает, что она будет заперта, и так оно и есть. Она достает из сумки футляр из крокодиловой кожи и открывает его. Внутри, выстроившись в ряд, как хирургические инструменты, лежат отмычки Билла Ходжеса. Она осматривает замок. Это «Йель», поэтому она достает отмычку с крючком и вставляет ее в верхнюю часть замочного отверстия — очень осторожно, чтобы не повредить ни один из запорных элементов. Вторую отмычку Холли вставляет в нижнюю часть. Холли поворачивает ее вправо до тех пор, пока она не упирается. Затем ей удается поддеть верхний штырь крючковой отмычкой... она слышит, как он втягивается... и второй штырь... и...
Есть ли третий? Если да, то он не задействован. Это старый замок, поэтому возможно, его там и нет. Медленно, впиваясь верхними зубами в нижнюю губу почти до крови, она поворачивает отмычку с крючком и нажимает. Раздается щелчок, и на мгновение ей становится страшно, что она потеряла один из штырей и придется начинать всё сначала. Затем дверца приоткрывается под давлением двух отмычек.
Холли выдыхает и убирает отмычки обратно в футляр. Она бросает футляр в сумку, которая теперь висит у нее на шее. Она выпрямляется и достает из кармана телефон.
"Будь на месте", — думает она. — "Пожалуйста, будь там".
20
Эмили не может ждать Родди; она знает, что его ненадежный разум может укатить совсем в другую сторону. Три бетонные ступеньки ведут вниз от двери кухни к внутреннему дворику Харрисов. Она садится на самую нижнюю, затем ложится. Бетонная ступенька больно впивается в спину, но ей сейчас нельзя думать об этом. Она отводит одну ногу в сторону и закидывает руку за спину, как она надеется, под неудобным углом. Видит Бог, это действительно неудобно. Похожа ли она на старушку, которая только что серьезно упала? На старушку, которой срочно нужна помощь?
"Я лучше и умнее ее", — думает она. — "Я просто лучше".
21
Фургон стоит там, и Холли даже не нужно проверять, оборудован ли он подъемником шасси, чтобы выдвигать пандус. Над задним бампером прикреплен автомобильный номер штата Висконсин с символом инвалидной коляски, означающий, что это официально аккредитованное транспортное средство для людей с ограниченными возможностями. Свет, проникающий через дверь, тусклый, но более чем достаточный. Она поднимает свой айфон и делает три снимка. Она думает, что одного номера будет достаточно для начала полицейского расследования.
Она понимает, что пора уходить, уже пора, но ей хочется большего. Она бросает быстрый взгляд через плечо — там никого нет — и подходит к задней части фургона. Окна затемнены, но, прижавшись лбом к одному из них и прижав руки к лицу, она может видеть, что находится внутри.
Она видит инвалидную коляску.
«Вот как они это делают», — думает она, ощущая триумф. – «Вот как они заставляют свои жертвы останавливаться. Затем тот, с кем они работают — настоящий злодей — выпрыгивает из фургона и делает всё остальное».
Ей действительно нужно перестать испытывать судьбу. Она делает еще три снимка коляски, выходит из гаража и закрывает дверь. Она поворачивается к изгороди, собираясь вернуться тем же путем, и тут раздается слабый голос:
— Помогите! Кто-нибудь, помогите мне! Я упала, и мне ужасно больно!
Холли не проведёшь. Даже близко не получится. Отчасти потому, что кто-то упал слишком вовремя, но главным образом потому, что ее собственная мать разыгрывала ту же самую карту "ой, как больно", когда хотела, чтобы Холли осталась рядом... или, если не получится, то чтобы ушла с чувством вины, чтобы вернуться поскорее. Долгое время это срабатывало. «А когда это перестало срабатывать», — думает Холли, — «они с дядей Генри провели со мной аферу».
— Помогите! Пожалуйста, кто-нибудь, помогите мне!
Холли уже почти уходит через изгородь, оставляя женщину — Эмили Харрис, без сомнения — наедине со своими эмоциями, но потом передумывает. Она идет к концу гаража и заглядывает за него. Женщина лежит на ступеньках с приподнятой ногой и согнутой за спиной рукой. Ее халат задрался до середины бедра. Она костлявая, бледная, хрупкая, и, несомненно, страдает. Холли решает устроить небольшое представление. «Мы будем, как Бетт Дейвис и Джоан Кроуфорд в фильме "Что случилось с Бэби Джейн?"[156], — думает она. – «А если выйдет ее муж, то тем лучше».
— Боже мой! — говорит она, подходя к упавшей женщине. — Что случилось?
— Я поскользнулась, — говорит женщина. Дрожь в ее голосе натуральна, но Холли думает, что последовавший всхлип боли — это летний театр. — Пожалуйста, помогите мне. Вы не могли бы выпрямить мою ногу? Я не думаю, что она сломана, но...
— Может быть, вам нужна инвалидная коляска, — сочувственно говорит Холли. — Кажется, в вашем фургоне есть такая?
Глаза Эмили Харрис при этом слегка мерцают, затем она издает стон. Холли думает, что это не фальшь. Этой женщине действительно больно, но она также находится в отчаянном положении.
Холли наклоняется, держа руку глубоко в сумке. Она не сжимает рукоятку револьвера Билла 38-го калибра, но касается его короткого ствола.
— Скольких вы похитили, профессор Харрис? Я точно знаю о четырех, и думаю, что может быть еще один, писатель. И для кого вы их похищали? Вот что я действительно хочу...
Эмили резко вытаскивает руку из-за спины. В ней находится электрошокер "Вайпертек ВТС-989", известный в доме Харрисов как "Вещь номер один". Он выдает 300 вольт, но Холли не дает ей шанса привести его в действие. С того момента, как она увидела Эмили Харрис, так искусно устроившейся на ступеньках дворика, она не доверяла руке за спиной этой женщины. Она выхватывает из сумки револьвер Билла за ствол и одним плавным движением ударяет прикладом по запястью Эмили. "Вещь номер один", не выстрелив, падает, лязгая по декоративным кирпичам.
— Ой! — визжит Эмили. Этот вопль полностью подлинен. — Ты сломала мне запястье, ты сука!
— Электрошокеры в этом штате запрещены, — говорит Холли, наклоняясь, чтобы поднять его, — но я думаю, что это будет наименьшей из ваших проблем, когда...
Она видит, как глаза женщины смещаются, и начинает поворачиваться, но слишком поздно. Электроды Вайпертека достаточно мощны, чтобы пробить три слоя одежды, даже если верхний слой — зимний пуховик, а на Холли лишь хлопчатобумажная рубашка. Электроды "Вещи номер два" проникают через рубашку и заднюю застежку лифчика без проблем. Холли поднимается на носочки, вскидывает руки вверх, как футбольный арбитр, сигнализирующий о хорошем ударе, и рушится на кирпичи.
— Слава Богу, кавалерия подоспела, — говорит Эмили. — Помоги мне встать. Эта пронырливая дрянь сломала мне запястье.
Он так и делает, и, глядя на Холли, Эм начинает смеяться. Это просто дрожащее хихиканье, но достаточно искреннее.
— Это заставило меня на мгновение забыть о спине, вот так-то. Мне нужен компресс и, возможно, один из твоих особых чаев. Она мертва? Пожалуйста, скажи мне, что она не мертва. Мы должны выяснить, как много она знает и рассказала ли она еще кому-то.
Родди опускается на колени и кладет пальцы на шею Холли.
— Пульс слабый, но он есть. Придет в себя через час-два.
— Нет, не придет, — говорит Эмили, — потому что ты сделаешь ей укол. И не валиум, а кетамин. — Она кладет здоровую руку на поясницу и потягивается. — Кажется, спине даже стало лучше. Может, мне стоило раньше попробовать терапию бетонными ступеньками. Мы выясним всё, что нам нужно, а затем убьем ее.
— Наверное, это конец, — говорит Родди. Его губы дрожат, глаза влажные. — Слава Богу, у нас есть таблетки...
Да. Есть. Эмили принесла их. На всякий случай.
— Может быть, да, а может быть, и нет. Не спеши нас хоронить, любимый, не спеши. В любом случае, ее шпионские игры закончились. — Она наносит Холли жестокий и злобный удар по ребрам. — Вот тебе за то, что суешь свой нос не в свое дело, сучка. — Затем обращается к Родди. — Возьми одеяло. Нам придется тащить ее. Если она сломает ногу, когда мы будем спускать ее по лестнице в подвал, тем хуже. Она не будет долго мучиться.
22
В девять часов вечера Пенни Даль сидит на крыльце своего небольшого аккуратного домика Кейп-Код в пригороде Апривер, примерно в двенадцати милях к северу от центра города. День выдался жарким, но сейчас прохладно, а здесь приятно. Несколько светлячков — не так много, как в детстве Пенни, — выстраивают беспорядочные узоры над лужайкой. Ее телефон лежит у нее на коленях. Она ждет, что он зазвонит в любую минуту. Она ждет обещанного звонка от ее частного детектива.
К девяти пятнадцати, когда звонка всё еще нет, Пенни начинает раздражаться. Когда его нет и в девять тридцать, она закипает. Она платит этой женщине, и даже больше, чем может себе позволить. Герберт, ее бывший, согласился внести свою лепту, что облегчает бремя, но всё равно деньги — это деньги, а встреча — это встреча.
В девять сорок она звонит на номер Холли и попадает на голосовую почту. Коротко и ясно: "Вы позвонили Холли Гибни. В данный момент я не могу ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте короткое сообщение и номер для обратного звонка".
— Это Пенни. Вы должны были связаться со мной в девять часов. Перезвоните мне немедленно.
Она завершает звонок. Наблюдает за светлячками. У нее всегда был короткий запал — об этом могли бы свидетельствовать и Герберт Даль, и Бонни, — и к десяти часам она уже не просто кипит, а бурлит. Она снова звонит Холли и ждет сигнала. Когда он звучит, она говорит:
— Я подожду до десяти тридцати, потом лягу спать, и можете считать, что наши деловые отношения прекращены. — Но эти безобидные слова недостаточно выражают ее гнев. — Вы будете уволены. — Она с силой нажимает на кнопку завершения разговора, как будто это поможет.
Наступает десять тридцать. Затем без четверти одиннадцать. Пенни ощущает, что она промокла от росы. Она звонит еще раз и получает очередную порцию голосовой почты.
— Это Пенни, ваш работодатель. Бывший работодатель. Вы уволены. — Она собирается завершить звонок, но тут ей приходит в голову еще одна мысль. — И верните мои деньги! От вас не было никакого толка!
Она гордо шествует в дом, бросает телефон на диван в гостиной и идет в ванную чистить зубы. Она смотрит на себя в зеркало — слишком худая, слишком бледная, выглядящая на десять лет старше своего возраста. Нет, на все пятнадцать. Ее дочь пропала, возможно, мертва, а ее первоклассный детектив, наверное, выпивает где-то в баре.
Она плачет, когда раздевается и ложится в постель. Нет, не пьет в баре. Некоторые суперсыщики, несомненно, пьют, но только не эта мышь с ее маской на всё лицо и о-очень актуальным приветствием локтями. Скорее всего, она сидит дома и смотрит телевизор с выключенным телефоном.
— Совсем про меня забыла, — говорит Пенни в темноту. Никогда в жизни она не чувствовала себя так одиноко. — Глупая сука. Пошла она.
Она закрывает глаза.