Холли

26 июля 2021 года

1

Когда в четверть четвертого Холли заезжает на крохотную парковку магазина "Джет Март", она видит, что мужчина, с которым она хочет поговорить, на дежурстве. Отлично. Она делает паузу, чтобы кое-что поискать в своем айпаде, затем выходит из машины. С левой стороны двери под навесом находится доска объявлений. «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В РАЙОН ДЖЕТ МАРТ!» — гласит она. Она усыпана объявлениями о сдаче в аренду квартир, продаже автомобилей, стиральных машин и игровых приставок, потерявшейся собаке («МЫ ЛЮБИМ НАШЕГО РЕКСИ!») и двух потерявшихся кошках. Там также есть одна пропавшая девушка: Бонни Рэй Даль. Холли знает, кто разместил это объявление, и слышит, как Кейша Стоун говорит: любовь потеряна, но много любви осталось.

Она заходит внутрь. В магазине в настоящее время никого нет, кроме нее и кассира по имени Эмилио Эррера. На вид он ровесник Пита, может быть, чуть моложе. Он вполне расположен к разговору. У него круглое лицо и очаровательная ангельская улыбка. Да, Бонни была постоянной клиенткой. Она ему нравилась, и он очень сожалеет, что она пропала. Надеется, она скоро свяжется со своей мамой и друзьями.

— Чаще всего она приходила около восьми вечера, — говорит Эррера. — Иногда чуть раньше, иногда чуть позже. Она всегда улыбалась и говорила добрые слова, даже если это было просто "Как дела?" или "Что вы думаете о Кавс?[102]", или "Как поживает ваша жена?". Вы знаете, как мало людей находят время для таких вещей?

— Наверное, немногие, — говорит Холли. Сама она не склонна болтать с незнакомыми людьми; в основном обходится словами "пожалуйста", "спасибо" и "хорошего дня". Холли держится особняком, говаривала Шарлотта с легкой гримасой улыбкой, призванной показать, что она ничего не может с этим поделать, знаете ли.

— Немногие, это точно, — говорит Эррера. — Но только не она. Всегда приветлива, всегда с добрым словом. Она брала диетическую газировку, иногда одну из тех сладостей, что лежат на стеллаже. Она была неравнодушна к "Хо-Хос" и "Ринг Дингс", но обычно проходила мимо них. Молодые женщины следят за своей фигурой, как вы, наверное, знаете.

— Было ли что-то необычное в тот вечер, мистер Эррера? Хоть что-то? Может, кто-нибудь на улице наблюдал за ней? Возможно, стоял там, вне поля зрения видеокамеры?

— Ничего особенного, насколько я помню, — говорит Эррера, проявив любезность и немного поразмыслив. — И, думаю, я бы заметил. Мини-маркеты вроде этого, особенно на таких тихих улицах, как Ред-Бэнк-авеню, — идеальные места для грабителей. Хотя на это заведение еще ни разу не покушались, слава Богу. — Он перекрестился. — Но я всегда держу ухо востро. Кто приходит, кто уходит, кто слоняется. В тот вечер не видел ничего такого. По крайней мере, я не помню. Она взяла свою газировку, положила ее в рюкзак, надела шлем и уехала.

Холли открывает свой айпад и показывает ему то, что она скачала перед магазином. Это фотография Тойоты Сиенны 2020 года.

— Помните ли вы фургон вроде этого? В тот вечер или в любой другой? На нем должна была быть синяя полоса внизу, вдоль борта.

Эррера внимательно изучает фотографию, затем возвращает ее.

— Видел много таких фургонов, но ничего не приходит в голову. Именно про тот вечер. Который, как вы знаете, был почти месяц назад, да?

— Да, поняла. Давайте я покажу вам кое-что еще. Это может освежить вашу память.

Она запускает видеозапись с камеры наблюдения, сделанную вечером первого июля, и останавливает ее, когда на заднем плане появляется фургон. Он изучает ее и говорит:

— Вау. Мне следует почистить объектив этой камеры.

«Теперь это, как запирать дверь сарая после кражи лошади», — думает Холли, но не говорит.

— Вы уверены, что не помните такого фургона, может, в другие дни?

— Простите, мэм. Не помню. Фургоны все похожи друг на друга.

Этого Холли и ожидала. Еще одну деталь уточнили.

— Спасибо, мистер Эррера.

— Жаль, что я не смог помочь больше.

— А что насчет этого мальчика? Вы его узнаете? — Она показывает ему фотографию Питера Стайнмана. Это групповой снимок его школьного оркестра, который она нашла в Интернете (в наше время в Интернете найдется всё). Холли увеличила ее так, что Питер, стоящий в последнем ряду с парой тарелок, виден относительно четко. Во всяком случае, лучше, чем фургон на записях с камеры наблюдения "Джет Март". — Он был скейтбордистом.

Эррера всматривается, затем поднимает взгляд, когда входит женщина средних лет. Он приветствует ее по имени, и она отвечает приветствием. Затем он возвращает айпад Холли.

— Как будто знаком, но больше я ничего не могу сказать. Эти ребята на скейтбордах постоянно заходят. Покупают конфеты или чипсы, а потом едут на своих досках вниз по холму к "Уипу". Вы знаете "Дэри Уип"?

— Да, — говорит Холли. — Он тоже пропал. С ноября 2018 года.

— Эй, вы же не думаете, что у нас в районе завёлся какой-то хищник? Типа Джона Уэйна Гейси?

— Скорее всего, нет. Этот молодой человек и Бонни Даль, вероятно, даже не связаны. — Хотя ей становится всё труднее в это поверить. — Полагаю, вы не можете вспомнить других постоянных посетителей, которые вдруг перестали появляться?

Клиентка, женщина по имени Кора, теперь ждет, чтобы заплатить за шесть банок "Айрон Сити" и буханку хлеба.

— Нет, — говорит Эррера, но он больше не смотрит на Холли, которая не является покупателем. А вот Кора — да.

Холли понимает намек, но прежде чем отойти от прилавка, она протягивает Эмилио Эррере одну из своих визиток.

— Там мой номер. Если вы вдруг вспомните что-то, что может помочь мне найти Бонни, позвоните мне, пожалуйста.

— Конечно, — говорит Эррера и убирает визитку в карман. — Привет, Кора. Прости, что заставил тебя ждать. Что там с этим ковидом, а?

Перед уходом Холли покупает банку Фанты. На самом деле она ей не нужна, но Холли хочется проявить вежливость.

2

Холли проверяет Твиттер, как только возвращается в свою квартиру. Там один новый ответ — от Франклина Краслоу (христианина, гордого члена Национальной стрелковой ассоциации США, с девизом «Юг восстанет снова»). Он короткий: «Эллен убила своего ребенка и будет гореть в аду. Оставь нас в покое».

Под «нас», полагает Холли, имеется в виду клан Краслоу из округа Бибб.

Она звонит Пенни Даль. Это не тот звонок, который ей хочется совершать, но пришло время рассказать Пенни о том, во что она теперь верит: Бонни, возможно, была похищена. Возможно, кем-то в фургоне, кто ждал её у бывшего автосервиса. Возможно, кем-то из своих знакомых. Холли подчеркивает слово "возможно".

Она ожидает всхлипываний или рыданий, но их нет, по крайней мере, пока что. Как-никак именно этого боялась Пенни Даль. Она спрашивает Холли, есть ли шанс, что Бонни еще жива.

— Шанс есть всегда, — отвечает Холли.

— Какой-то ублюдок похитил её. — Грубость удивляет Холли, но лишь на мгновение. Злость вместо слез. На ум Холли приходит медведица, потерявшая своего детёныша. — Найдите его. Кто бы ни похитил мою дочь, найдите этого ублюдка. Неважно, чего это будет стоить. Я достану любые деньги. Вы меня слышите?

Холли подозревает, что слезы появятся позже, когда то, что Холли рассказала Пенни, дойдет до ее сознания. Одно дело, когда внутри заперт самый худший страх, который только может испытывать мать, и совсем другое — услышать это вслух.

— Я сделаю всё, что в моих силах. — Это то, что она всегда говорит.

— Найдите его, — повторяет Пенни и завершает разговор, не прощаясь.

Холли подходит к окну и закуривает сигарету. Она пытается придумать, каким должен быть её следующий шаг, и приходит к выводу (неохотно), что у неё его сейчас нет. Она знает о трех пропавших людях и чувствует, что их исчезновения связаны между собой, но, несмотря на определенные сходства, у неё нет доказательств этого. Она в тупике. Ей нужно, чтобы Вселенная снова бросила ей веревку.

3

Вечером того дня Джером звонит из Нью-Йорка. Он взволнован и счастлив, и почему бы и нет? Обед прошел успешно, чек передан вовремя. Агент внесет его на счет (за вычетом своих пятнадцати процентов), но он действительно держал его в руке, рассказывает он Холли, и провел пальцами по тисненым цифрам.

— Я богат, Холлиберри. Я чертовски богат!

«Не ты один такой», — думает Холли.

— Ты там случайно не пьян?

— Нет! — обиженно отвечает он. — Я выпил две кружки пива!

— Ну, это хорошо. По такому случаю, я полагаю, ты имеешь право напиться. — Она делает паузу. — Если только не надерёшься и не наблюешь на Пятой авеню, конечно.

— "Бларни Стоун" находится на Восьмой, Холс. Рядом с Мэдисон-сквер-гарден.

Холли, которая никогда не была в Нью-Йорке и не хочет туда ехать, говорит, что это интересно.

Затем, подобно своей младшей сестре и не зная об этом, Джером говорит, что не деньги взорвали его мозг.

— Ее собираются опубликовать! Всё началось с университетской статьи, превратилось в книгу, а теперь ее собираются опубликовать!

— Это замечательно, Джером. Я так рада за тебя. — Она желает своему другу, который однажды спас ей с Биллом жизнь во время снежной бури, всегда быть таким счастливым, но она знает, что так не бывает. Может быть, и к лучшему. Если бы так было, счастье ничего бы не значило.

— Как продвигается дело? Есть какие-нибудь успехи?

Холли рассказывает ему обо всем. Большая часть повествования касается Эллен Краслоу, но она не оставляет без внимания и Тома Хиггинса, выбывшего из списка подозреваемых. Когда она заканчивает, Джером говорит:

— Я бы отдал сто баксов, чтобы узнать, кто была та старушка, которая обчистила трейлер Эллен Краслоу. Да?

— Да. — Холли думает (и с улыбкой), что Джером мог бы позволить себе дать и тысячу, учитывая недавно свалившуюся на него удачу. Да и она, если уж на то пошло, тоже. Она ведь теперь богатая девушка, как в любимой ею песне Холла и Оутса[103]. — Для меня самое интересное — это все темнокожие, живущие в этом трейлерном парке. Неудивительно, потому что он находится на западной окраине Лоутауна, но старушка была белой.

— Что будешь делать дальше?

— Не знаю, — говорит Холли. — А ты, Джером?

— Я останусь в Нью-Йорке еще на некоторое время. По крайней мере, до четверга. Мой редактор — мне так нравится произносить это слово — хочет обсудить некоторые вещи, несколько изменений в рукописи, плюс он хочет устроить мозговой штурм по поводу концепции обложки книги. Он говорит, что руководитель отдела рекламы хочет обсудить возможное турне. Турне! Ты в это веришь?

— Верю, — говорит Холли. — Я так рада за тебя.

— Могу я тебе кое-что рассказать? О Барб?

— Конечно.

— Я почти уверен, что она тоже пишет. И, по-моему, у нее что-то получается. Было бы смешно, если бы мы оба оказались писателями.

— Не смешнее, чем у Бронте, — говорит Холли. — Их было трое. Шарлотта, Эмили и Энн. Все писательницы. Я обожала "Джейн Эйр". — Это правда, но особенно Холли, будучи несчастным подростком, любила "Грозовой перевал". — Не знаешь, что Барбара может писать?

— Наверное, поэзию. Почти наверняка. Она читает только это с тех пор, как стала второклассницей. Слушай, Холли, я хочу прогуляться. Мне кажется, я могу влюбиться в этот город. Во-первых, они осознали проблему — здесь действительно открываются пункты вакцинации.

— Ну, смотри, чтобы тебя не ограбили. Держи свой кошелек в переднем кармане, а не в заднем. И позвони маме и папе.

— Уже позвонил.

— А Барбаре? Ты с ней поговорил?

— Поговорю. Если она не слишком занята своим секретным проектом, чтобы ответить на мой звонок. Люблю тебя, Холли.

Он говорит это уже не в первый раз, но ей всегда хочется от этого плакать.

— Я тоже люблю тебя, Джером. Наслаждайся остатком своего великого дня.

Она заканчивает разговор. Закуривает сигарету и подходит к окну.

Надевает свою "шапочку для размышлений".

Много ей от этого толку.

4

Без четверти девять Родди Харрис возвращается со своего обычного вечернего понедельничного визита в боулинг-клуб "Вышибала". Они с Эмили заботятся о своем здоровье (часто способами, которые бы не одобрило тупоголовое общество), но его некогда крепкие бедра по мере старения стали довольно хрупкими, и прошло уже почти четыре года с момента, когда он в последний раз катал шары по дорожке из твердого дерева. Тем не менее, он по-прежнему ходит туда почти каждый понедельник, потому что ему нравится болеть за свою команду. "Золотые Старички" играют в лиге старше 65 лет. Большинство из тех, с кем он играл в боулинг, когда присоединился к "Старичкам", уже ушли, но осталось несколько человек, включая Хью Клиппарда, когда-то работавшего на факультете социологии. Хью уже под восемьдесят, он неплохо заработал на фондовом рынке и по-прежнему может потрясающе закручивать шары. Жаль только, что в сторону Бруклина.

Эмили выходит из своего маленького кабинета, как только слышит, как захлопывается входная дверь. Он целует ее в щеку и спрашивает, как прошел ее вечер.

— Не самым лучшим образом. Возможно, у нас возникла небольшая проблема, дорогой. Ты же знаешь, что я слежу за твитами и постами определенных людей.

— Веры Стайнман, — говорит он. — И, конечно, Даль.

— Я также время от времени проверяю Краслоу. Их там не так много, и они никогда не говорят об Эллен. Да и никто не спрашивает о ней. Не спрашивал до вчерашнего дня.

— Эллен Краслоу, — говорит Родди, покачивая головой. — Эта сука. Эта... — На мгновение слово, которое он хочет сказать, ускользает от него. Затем оно приходит. — Эта несговорчивая сука.

— Да, она была такой. И некто по имени ФанаткаЛоренБэколл интересуется информацией о ней в Твиттере.

— Спустя почти три года? Почему именно сейчас?

— Потому что я уверена, что ФанаткаЛоренБэколл руководит частным сыскным агентством. Ее настоящее имя — Холли Гибни, фирма называется "Найдем и сохраним", и ее услуги заказала Пенелопа Даль.

Теперь он внимательно слушает, нависая над ее вздернутым лицом. Он выше Эмили на семь дюймов, но она равна ему по интеллекту, а в чем-то и превосходит его. Она... нужное слово опять ускользает от него, но он ловит его, как всегда. Почти всегда.

Эмили хитра.

— Как ты узнала?

— Миссис Даль очень болтлива в социальных сетях.

— Болтушка Пенни, — говорит он. — Эта девушка, эта Бонни, была ошибкой. Хуже, чем этот чертов мексиканец, и у нас есть оправдание этому, потому что...

— Потому что он был первым. Я знаю. Пошли на кухню. Там осталось полбутылки красного вина с ужина.

— Вино перед сном вызывает изжогу. Ты же знаешь это. — Но он идет за ней.

— Только капельку.

Она достает вино из холодильника и наливает – чуть-чуть ему, себе немного больше. Они сидят лицом друг к другу.

— Возможно, Бонни была ошибкой, — признает она. — Но от жары у меня вернулся радикулит... и головные боли...

— Я знаю, — говорит Родди. Он берет ее руку через стол и слегка сжимает. — Моя бедная дорогая со своими мигренями.

— И ты. Я видела, как иногда тебе было трудно подобрать слово. И твои бедные руки, как они дрожали... нам пришлось.

— Теперь у меня все в порядке. Дрожь прошла. И любая... любая умственная туманность, с которой я, возможно, сталкивался... тоже прошла.

Это только полуправда. Дрожь действительно прошла (ну, иногда случается мельчайшая дрожь, когда он очень устает), но по-прежнему иногда случается, что слова танцуют вне досягаемости.

"У каждого иногда бывают такие пустоты", — говорит он себе, когда это случается. — "Ты сам это исследовал. Это временный сбой в цепи, преходящая афазия, ничем не отличающаяся от мышечного спазма, который чертовски болит, а потом отпускает. Мысль о том, что это может быть началом болезни Альцгеймера, просто смехотворна".

— В любом случае, что сделано, то сделано. Если будут последствия, мы справимся. Хорошая новость заключается в том, что я не думаю, что они возникнут. У этой Гибни были некоторые заметные успехи – да, я ее изучила, – но они случались, когда у нее был партнер, бывший полицейский, и он умер несколько лет назад. С тех пор она в основном ищет потерявшихся собак, гоняется за беглыми преступниками и работает с некоторыми страховыми компаниями. Мелкие, ни одной из крупных.

Родди потягивает вино.

— Очевидно, у нее хватило ума найти Эллен Краслоу.

Эмили вздыхает.

— Это правда. Но два исчезновения с разницей почти в три года не образуют закономерности. Тем не менее, как ты всегда говоришь – умный человек готовится к дождю, когда светит солнце.

Он всегда так говорит? Он думает, что да, или раньше говорил. Вместе с поговоркой "Одна ласточка весны не делает", так говорил его отец, у его отца был потрясающий небесно-голубой "Паккард"...

— Родди! — Резкость ее тона вернула его к реальности. — Ты витаешь в облаках!

— Я?

— Дай мне это. — Она берет его стакан с каплей вина и выливает его в раковину. Из морозильника она достает стакан для парфе, в котором находится мутное серое вещество. Она поливает его сверху взбитыми сливками из банки и ставит перед ним десертную ложку с длинной ручкой. — Ешь.

— А ты не хочешь? — спрашивает он... но у него уже текут слюнки.

— Нет. Ешь всё сам. Тебе это нужно.

Она садится напротив него, когда он начинает ложкой жадно зачерпывать в рот смесь мозгов и ванильного мороженого. Эмили наблюдает. Это вернет его в строй. Должно вернуть. Она любит его. И он ей нужен.

— Слушай меня внимательно, любовь. Эта женщина поохотится в поисках Бонни, не найдет ничего, возьмет свой гонорар и уйдет своей дорогой. Если она создаст проблему — один шанс из сотни, если не из тысячи, — она не замужем, и, судя по тому, что я прочитала, у нее нет второй половинки. Ее мать умерла в начале этого месяца. Ее единственный живой родственник, дядя, находится в центре по уходу за престарелыми с болезнью Альцгеймера. У нее есть партнер по бизнесу, но он, судя по всему, вышел из строя из-за ковида.

Родди ест немного быстрее, вытирая каплю, стекающую у его рта. Ему кажется, что он уже чувствует большую ясность в том, что он видит, и в том, что она говорит.

— Ты всё это нашла в том Твиттере?

Эмили улыбается.

— Там и еще в нескольких местах. У меня есть свои маленькие хитрости. Это как тот телесериал, который мы смотрим. "Манифест". Где персонажи постоянно говорят "всё взаимосвязано". Это глупое шоу, но то не глупость. Мой посыл прост, дорогой. Это женщина, у которой никого нет. Это женщина, которая, должно быть, чувствует себя подавленной и убитой горем после потери матери. Если бы такая женщина покончила жизнь самоубийством, прыгнув в озеро и оставив предсмертную записку на своем компьютере, кто бы стал поднимать вопросы?

— Ее деловой партнер мог бы.

— Или он мог бы полностью понять. Я не говорю, что до этого дойдет, только...

— Что мы должны готовиться к дождю, пока светит солнце.

— Именно. — Парфе почти закончилось, и, конечно, Родди уже сыт. — Дай мне.

Она берет его и доедает сама.

5

Барбара Робинсон лежит в своей спальне, читая в пижаме при свете ночной лампы, когда раздается телефонный звонок. В руках у нее книга "Каталепсия" Хорхе Кастро. Она не так хороша, как "Забытый город", и ее название кажется нарочито отталкивающим, но в целом неплоха. У самой Барбары книга носит рабочее название "Лица меняются", что не слишком похоже на "Любимые поэтические произведения у камина для молодых и старых".

Звонит Джером из Нью-Йорка. У нее четверть двенадцатого, поэтому в восточном часовом поясе, должно быть, уже наступил завтрашний день.

— Привет, бро. Ты поздно встал и не веселишься, если только не с кучкой немых.

— Нет, я в своем номере. Слишком возбужден, чтобы спать. Я тебя разбудил?

— Нет, — говорит Барбара, садясь в постели и подкладывая за спину дополнительную подушку. — Просто читаю на сон грядущий.

— Сильвию Плат или Энн Секстон[104]? — подкалывает он ее.

— Прозу. Парень, который написал этот роман, некоторое время преподавал в нашем колледже. Что у тебя новенького?

И он рассказывает ей всё то, что уже рассказал родителям и Холли, выплескивая новости в порыве восторга. Она радуется за него и сообщает ему об этом. Она поражается ста тысячам долларов и визжит, когда он рассказывает ей о возможном турне.

— Возьми меня с собой! Я буду твоей девочкой на побегушках!

— Может быть, воспользуюсь твоим предложением. Что у тебя нового, Барбарелла?

Она тоже хочет рассказать ему всё, но потом сдерживается. Пусть это будет день Джерома.

— Барб? Ты еще там?

— Всё, как обычно, всё по-старому.

— Не верю. Ты что-то задумала. Что за большой секрет? Выкладывай.

— Скоро, — обещает она. — Правда. Расскажи, что нового с Холли. Я как-то отмахнулась от нее на днях. Мне неловко за это. — Но не слишком. Ей нужно написать эссе, вот, что важно, а она не очень-то продвинулась. Не очень? Она даже не начинала.

Он перечисляет всё, заканчивая рассказом об Эллен Краслоу. Барбара говорит "да", "вау" и "ага" во всех нужных местах, но она слушает только вполуха. Ее мысли снова вернулись к тому проклятому эссе, которое должно быть отправлено по почте до конца месяца. И она хочет спать. Она не связывает исчезновения, о которых рассказывает Джей, с тем, о котором ей рассказала Оливия Кингсбери, хотя роман Хорхе Кастро лежит на ее одеяле.

Он слышит, как она зевает, и говорит:

— Я тебя отпущу. Но с тобой приятно разговаривать, когда ты действительно внимаешь.

— Я всегда внимаю тебе, мой дорогой брат.

— Лгунишка, — говорит он, смеясь, и завершает разговор.

Барбара откладывает книгу Хорхе Кастро в сторону, не подозревая, что он — часть небольшого и крайне неудачливого клуба, и гасит свет.

6

Этой ночью Холли снится её старая спальня.

По обоям она догадывается, что это та самая спальня на Бонд-стрит в Цинциннати, но в ее воображении это еще и музейная выставка. Повсюду маленькие таблички на латыни, обозначающие предметы, ставшие экспонатами. LUDIO LUDIUS[105] рядом с аудиосистемой, BELLA SIDEREA[106] около мусорного ведра, CUBILE TRISTIS PUELLA[107] на кровати.

Поскольку человеческий разум специализируется на взаимосвязях, она просыпается с мыслями об отце. Это случается нечасто. Да и зачем? Он давным-давно умер, и даже когда был дома, он был не более, чем тенью. А дома он бывал редко. Говард Гибни работал коммивояжером в компании «Рэй Гартон Фарм Машинери, Инк.» и разъезжал по Среднему Западу, продавая комбайны, уборочные машины и тракторы «Рэй Гартон ТруМэйд», все ярко-красного цвета, чтобы никто не путал сельскохозяйственную технику «Гартон» с оборудованием компании «Джон Дир»[108]. Когда же он бывал дома, Шарлотта следила за тем, чтобы он не забывал, кто, по ее словам, поддерживает домашний очаг. Может быть, в центре страны он и был динамо-машиной продаж, но дома он становился настоящим мистером Милкетостом[109].

Холли встает и идет к комоду. Записи её трудовой жизни — жизни, которую она сама создала для себя — находятся либо в "Найдем и сохраним" на Фредерик-стрит, либо в её маленьком домашнем кабинете, но некоторые другие записи (некоторые экспонаты) она хранит в нижнем ящике этого комода. Их не так много, и большинство из них вызывают воспоминания, которые представляют собой смесь ностальгии и сожаления.

Вот грамота, врученная ей за второе место в конкурсе ораторов, в котором участвовали ученики нескольких городских начальных школ (это было тогда, когда она была еще достаточно юна и уверенна в себе, чтобы выступать перед большой аудиторией). Она читала поэму Роберта Фроста[110] "Починка стены", и, похвалив ее, Шарлотта сказала, что она могла бы занять первое место, если бы не споткнулась на полуслове.

Вот фотография, сделанная на Хэллоуин с отцом, когда ей было шесть лет, он в костюмчике, а она в костюме привидения, который сшил отец. Холли смутно вспоминает, что обычно на праздник ее брала мать (часто таская ее из дома в дом[111]), но в тот год она заболела гриппом. На фотографии Говард Гибни улыбается. Наверное, Холли тоже улыбается, хотя из-за накинутой на голову простыни это невозможно сказать.

"Но я улыбалась", — шепчет Холли. — "Потому что он меня не тащил, чтобы поскорее вернуться домой и посмотреть телевизор". К тому же он не напоминал ей о необходимости благодарить каждый дом, а просто предполагал, что она это сделает. Как она всегда и делала.

Но ей нужна не грамота, не фотография с Хэллоуина, не прессованные цветы и не некролог ее отца, тщательно вырезанный и сохраненный. Ей нужна открытка. Когда-то их было больше — не менее дюжины, — и она решила, что остальные потерялись. После того как она узнала, что ее мать солгала насчет наследства, ей пришла в голову менее приятная мысль: мать украла эти сувениры о человеке, которого Холли едва помнит. О человеке, который был под каблуком жены, когда был дома (что случалось редко), но который был добрым и забавным в те редкие моменты, когда оставался один со своей маленькой дочкой.

В старших классах он четыре года изучал латынь и выиграл свою собственную награду — первое место, а не второе — за двухстраничное эссе, написанное на этом языке. Эссе называлось "Quid Est Veritas—Что есть истина?". Несмотря на решительные, почти категорические возражения Шарлотты, Холли сама взяла в старших классах латынь и изучала ее два года — всё, что предлагалось. Она не блистала, как ее отец в свои дни до начала карьеры коммивояжера, но училась на твердую четверку и помнила хорошо, что "tristis puella" — это грустная девочка, а "bella siderea" — звездные войны.

Теперь она думает — и это стало ясным для неё сейчас, — что она взяла латынь как способ достучаться до отца. И он отозвался, не так ли? Присылал ей открытки из таких мест, как Омаха, Талса и Рапид-Сити.

Стоя в пижаме на коленях перед нижним ящиком, она перебирает эти немногочисленные остатки своего прошлого грустной девочки, думая, что пропала даже последняя открытка, не сворованная её матерью (которая полностью вычеркнула Говарда Гибни из своей жизни), а потерянная ею по собственной глупости, вероятно, когда она переезжала в эту квартиру.

Наконец, она находит её, застрявшую в щели на задней стенке ящика. На лицевой стороне открытки изображена арка «Ворота Запада» в Сент-Луисе. Послание написано на латыни, несомненно, ручкой компании «Рэй Гартон Фарм Машинери». Все его открытки, адресованные ей, были написаны на латыни. Переводить их было и трудом, и удовольствием. Она переворачивает её и читает сообщение.

Это было его единственное достижение, которым он гордился даже больше, чем продажей нового трактора за сто семьдесят тысяч. Однажды он сказал ей, что является единственным в Америке продавцом сельскохозяйственной техники, который знает латынь. Он сказал это так, чтобы услышала Шарлотта, и она ответила смехом. "Только ты можешь гордиться тем, что говоришь на мёртвом языке", — сказала она.

Говард улыбнулся и ничего не ответил.

Холли берет открытку в постель и читает её ещё раз при свете настольной лампы. Она помнит, как разгадала сообщение с помощью латинского словаря, и теперь бормочет перевод. "Дорогая Холли! Я люблю свою маленькую девочку. Повеселись с мамой. Скоро буду дома. Твой отец".

Не осознавая, что она делает, Холли целует открытку. Почтовый штемпель слишком размыт, чтобы прочитать дату, но она уверена, что открытка была отправлена незадолго до того, как её отец умер от сердечного приступа в номере мотеля на окраине Давенпорта, штат Айова. Она помнит, как её мать жаловалась и скулила на стоимость доставки тела домой по железной дороге.

Холли кладет открытку на тумбочку, решив, что утром вернет ее в ящик комода. «Экспонаты», — думает она. – «Экспонаты музея».

Она печалится от того, как мало воспоминаний осталось у неё о своём отце, и с тупой злостью осознаёт, что тень её матери почти полностью вытеснила его. Могла ли Шарлотта украсть другие открытки, как она украла наследство Холли? Пропустила эту, быть может, только потому, что более юная и гораздо более робкая версия Холли использовала её как закладку или положила в ранец (в шотландскую клетку, разумеется), который она тогда повсюду носила с собой? Она никогда не узнает. Проводил ли он столько времени в дороге, потому что не хотел возвращаться домой к своей жене? Этого она тоже никогда не узнает. Зато она знает, что он всегда был рад вернуться домой к дорогой Холли.

Она также знает, что они вдохнули немного жизни в мёртвый язык. Это было их общее дело.

Холли выключает свет. Засыпает.

Ей снится Шарлотта в старой спальне Холли.

— Помни, кому ты принадлежишь, — говорит Шарлотта.

Она выходит и запирает за собой дверь.