Холли

3 июля 2021 года

1

Последняя "гостья" Харрисов не ест сырой печени, и она пытается экономно пить оставшуюся воду, но в итоге обе бутылки оказываются пустыми. Она проводит пальцем по стакану, собирая последние капли Ка'Чавы, но это только усиливает жажду. Ей также хочется поесть.

Бонни пытается вспомнить, что она ела в последний раз. Сэндвич с тунцом и яйцом, да? Купленный в "Колокольне" и съеденный на улице на одной из скамеек. Она отдала бы что угодно, чтобы вернуть этот сэндвич прямо сейчас, не говоря уже о бутылке диетической пепси, которую она купила в "Джет Марте". Она бы залпом выпила все шестнадцать унций. Только нет ни диетической пепси, ни телефона. Только её шлем и рюкзак (похоже, опустошенный), висящие на стене вместе с инструментами.

Сырая печень начинает казаться ей вполне аппетитной даже после Бог знает скольких часов, проведенных при комнатной температуре, поэтому она подцепляет заслонку в нижней части клетки и выталкивает ее наружу, напоследок подталкивая поднос своими пальцами, чтобы он оказался вне пределов ее досягаемости. «Отойди от меня, сатана», — думает она и сглатывает. Она слышит сухой щелчок в горле и думает, что печень, должно быть, еще полна жидкости. Она представляет, как она стекает по ее горлу, охлаждая его. Хотя в печени полно соли, от чего жажда только усилится. Она возвращается на матрас и ложится, но продолжает смотреть на блюдо с печенью. Спустя некоторое время она погружается в тонкую, навеянную сном дремоту.

В конце концов, Родни Харрис возвращается, и она просыпается. На нем пижама с машинами пожарной службы, а также халат и тапочки, поэтому Бонни ошибочно предполагает, что сейчас вечер. Кроме того, она полагает, что прошел уже целый день с тех пор, как ее накачали наркотиками и похитили. Самый длинный и ужасный день в ее жизни, отчасти потому, что она не знает, что, черт возьми, происходит, но в основном потому, что всё, что у нее было за последние двадцать четыре часа, — это две бутылки воды и стакан Ка'Чавы.

— Я хочу воды, — говорит она, стараясь не хрипеть. — Пожалуйста.

Он берет метлу и пододвигает поднос через заслонку.

— Съешь печень. Потом я дам тебе воды.

— Она сырая и пролежала весь день! И всю прошлую ночь тоже... наверное. Это уже третья ночь? Ведь так?

Он не отвечает на это, а достает из кармана бутылку воды "Артезия" и демонстрирует ее. Бонни не хочет доставлять ему удовольствие, облизывая губы, но ничего не может с собой поделать. После дня, проведенного при комнатной температуре, кусок печени выглядит так, будто он тает.

— Съешь ее. Съешь всю. Тогда я дам тебе воды.

Бонни приходит к выводу, что она угадала наполовину. Это не секс, но это какой-то странный эксперимент. Она слышала, как в колледже говорили, что профессор Харрис немного помешан на том, что он называет "идеальным балансом питательных веществ", и не обращала внимания на это, как на обычную чепуху: этот профессор эксцентричен, тот профессор страдает обсессивно-компульсивным расстройством, третий профессор ковыряется в носу, есть видео на ТикТоке, посмотрите, это уморительно. Теперь она жалеет, что не послушала. Он не просто помешан, он сошел с ума по полной программе. Она думает, что поедание тартара из печени — это наименьшая из ее проблем. Ей нужно выбираться отсюда. Она должна сбежать. А для этого нужно быть умной и не поддаваться панике. От этого зависит ее жизнь.

На этот раз ей удается удержаться от облизывания губ. Она опускается на одно колено и толкает поднос обратно через щель.

— Принесите мне свежий кусок, и я съем его. Но с водой. Чтобы запить.

Он выглядит обиженным.

— Я заверяю, что печень не... не... — Он с трудом подбирает слова, челюсть двигается из стороны в сторону. — Она не повреждена микроорганизмами. На самом деле, как и многие другие куски мяса, телячья печень лучше всего хранится при комнатной температуре. Ты никогда не слышала о выдержанном стейке?

— Она становится серой!

— Вы начинаете доставлять хлопоты, мисс Даль. И вы не в том положении, чтобы торговаться.

Бонни хватается за голову, как будто она болит. Что так и есть, из-за голода и жажды. Не говоря уже о страхе.

— Я пытаюсь идти вам на встречу, вот и все. У вас, наверное, есть какая-то причина для того, что вы делаете, я полагаю...

— У меня есть вполне веские причины! — кричит он, повышая голос.

— ... и я согласна сделать то, что вы хотите, но только не этот кусок. Я не буду!

Он поворачивается и топает обратно вверх по лестнице, остановившись лишь один раз, чтобы посмотреть на нее через плечо.

Бонни сглатывает и прислушивается к сухому щелчку в горле. "Звучу, как сверчок", — думает она. — "Умирающий от жажды".

2

Эмили находится на кухне. Ее лицо искажено от боли, и она выглядит на свой возраст. Даже больше, чем на свой возраст. Родди шокирован. Что за напасть после всего, что они сделали, чтобы задержать старение! Несправедливо, что их специальное питание, столь насыщенное полезными веществами, продлевающими жизнь, так быстро перестает действовать. Между Кастро и Дресслером прошло три года, между Дресслером и мальчиком Стайнманом — тоже три года (плюс-минус). Теперь у них есть Бонни Даль, и прошло не только менее трех лет, но симптомы старости (он считает их симптомами) медленно подкрадываются уже несколько месяцев.

— Она ест?

— Нет. Она говорит, что съест, если я дам ей свежий кусок. У нас есть один, конечно, после девушки Часлам мне показалось разумным держать лишний кусок под рукой...

— Краслоу, Краслоу! — Эм поправляет его ворчливым голосом, ей совершенно не свойственным... по крайней мере, когда они вдвоем и ей не так больно. — Отдай его ей! Я не могу больше выносить эту боль!

— Еще чуть-чуть, — успокаивает он. — Пусть будет более жаждущей. Жажда делает скот податливым. — Он светлеет в лице. — И она может съесть этот. Она вытолкнула его через щель, но я заметил, что на этот раз она оставила его в пределах досягаемости.

Эмили стояла, но теперь она садится, морщась и охая. Жилы на ее шее проступают.

— Хорошо. Если так должно быть, пусть так и будет. — Она колеблется. — Родди, а эта наша диета действительно что-то дает? Не было ли это всё время нашим воображением? Какое-то психосоматическое лекарство, которое находится в наших умах, а не в наших телах?

— Когда прекращается твоя мигрень, это тоже психосоматика?

— Нет... по крайней мере, я не думаю...

— А твой радикулит! Твой артрит... и мой! Думаешь, мне это нравится? — Он поднимает руки. Костяшки пальцев распухли, и он может выпрямить пальцы лишь с усилием. — Ты думаешь, мне нравится искать слова, которые я прекрасно знаю? Или заходить в свой кабинет и понимать, что я не помню, зачем я туда пришел? Ты же видела результаты своими глазами!

— Раньше это длилось дольше, — шепчет Эмили. — Вот что я хочу сказать. Если она съест печень сегодня вечером... тот кусок, который лежит там сейчас, или тот, что в холодильнике... тогда завтра?

Родди знает, что сорок восемь часов было бы лучше, а девяносто шесть до сбора урожая — оптимально, но девушка Даль молода, и пробуждение ее собственной печени должно произойти быстро, ускоряя поступление жизненно важных питательных веществ в каждую часть ее тела с каждым ударом ее здорового молодого сердца. Они знают это по Стайнману.

Кроме того, ему невыносимо видеть, как страдает его жена.

— Завтра вечером, — говорит он. — При условии, что она поест.

— При условии, — говорит Эмили. Она вспоминает о той несговорчивой стерве. Непримиримой сучке-вегетарианке.

После стольких лет Родди научился читать ее мысли.

— Она не такая, как та черная девчонка. Она более или менее согласилась поесть, если я дам ей воду...

— Более или менее, — говорит Эм и вздыхает.

Родди, кажется, не слышит ее. Он смотрит вдаль так, что она всё больше и больше беспокоится. Он как будто отключился от сети. Наконец, он говорит:

— Но я должен быть осторожен. Она не задала достаточное количество вопросов. На самом деле она едва что спрашивала. Как и Часлоу. Ни мольбы, ни криков. Так же, как и Часлоу. Нельзя допустить ошибки.

— Тогда не допускай, — говорит Эмили. Она берет его за руку. — Я завишу от тебя. А ту девушку звали Краслоу.

Он улыбается ей.

— В этом году мы не будем праздновать 4 июля, дорогая, но шестого...

Его улыбка расширяется.

— Шестого числа мы пируем.

3

Родди возвращается в подвал в десять часов вечера, после того как помог Эмили подняться по лестнице. Теперь она лежит в постели, где будет бодрствовать и мучиться от боли почти всю ночь, получив в самом ее конце час или два некрепного и неудовлетворительного сна. Если ей вообще удастся заснуть. Он уверяет себя, что ее сомнения относительно священных приемов пищи вызваны не рациональным мышлением, а болью, но это всё равно беспокоит его.

Он держит на тарелке запасной кусок печени, увидев по видеозаписи, что Даль продолжает отказываться от первой порции. Ему бы хотелось, чтобы у них было больше времени, как для пробуждения питательных веществ ее организма, так и потому, что нехорошо уступать требованиям пленницы, но Эмили не может долго ждать. Скоро она потребует, чтобы он отвез ее к врачу за обезболивающими таблетками, а это верная смерть.

Он ставит тарелку и говорит Даль выдвинуть пластиковый стакан от Ка’Чавы. Даль делает это, не спрашивая зачем. На его вкус, она действительно слишком похожа на ту женщину Чесли. В ней есть настороженность, которая ему не нравится и которой он не будет доверять.

Из кармана халата он достает бутылку "Артезии" и наливает немного — совсем немного — в стаканчик. Затем берет метлу и начинает подталкивать стаканчик в ее сторону. Ему нужно быть аккуратным, чтобы не опрокинуть его. Меньше всего ему хочется, чтобы эта маленькая горькая комедия превратилась в фарс. Она поднимает заслонку и вытягивает руку.

— Просто передайте ее мне, профессор.

Самый верный признак того, что он теряет контроль над ситуацией, — это если бы он согласился. Но он хихикает и говорит:

— Думаю, что нет.

Когда чашка оказывается достаточно близко, она хватает ее и жадно пьет. Два глотка — и всё.

— Съешь печень, и я дам тебе остальное. Откажешься — и не увидишь меня до завтрашнего вечера. — Пустая угроза, но Даль об этом не знает.

— Обещаете, что дадите мне оставшуюся воду?

— Торжественно клянусь. При условии, что тебя не стошнит. А если тебя вырвет в туалете после моего ухода, Эм это увидит. Тогда у нас будут неприятности.

— Профессор, у меня уже неприятности. Вы не согласны?

Она беспокоит его всё больше и больше. И немного пугает его. Смешно, но так оно и есть. Вместо ответа он с помощью метлы заталкивает печень. Даль не колеблется. Она берет ее, вгрызается зубами в сырую мякоть, отрывает кусочек и жует.

Он зачарованно смотрит на крошечные капельки крови на ее нижней губе. 5 июля он обваляет эти губы в неотбеленной муке и обжарит их на маленькой сковородке, возможно, с грибами и луком. Губы — прекрасный источник коллагена, а ее губы сотворят чудеса с его коленями, локтями и даже скрипучей челюстью. В конце концов, эта проблемная девушка будет стоить всех этих хлопот. Она пожертвует частью своей молодости.

Она откусывает еще кусочек, жует, глотает.

— Не ужасно, — говорит она. — У нее более густой вкус, чем у соленой печени. Плотный какой-то. Наслаждаешься, наблюдая, как я ем, придурок?

Родди не отвечает, но ответ утвердительный.

— Я не выберусь отсюда, правда? Нет смысла говорить, что я не расскажу ни одной живой душе, и всё такое, верно?

Родди готов к этому. Он удивленно расширяет глаза.

— Конечно, выберешься. Это правительственный исследовательский проект. Будут проведены определенные тесты, и, конечно, тебе придется подписать соглашение о неразглашении, но как только ты это сделаешь...

Его прерывает ее смех, который одновременно веселый и истеричный.

— Если я в это поверю, то вы можете мне продать мост. В Бруклине, в хорошем состоянии. Просто дайте мне чертову воду, когда я закончу.

Наконец, ее голос дрожит, а глаза начинают блестеть от слез. Родди испытывает облегчение.

— Сдержите свое обещание.