47 Говорю вам истину, тот, кто верит, имеет жизнь вечную.48 Я — хлеб жизни.49 Ваши праотцы ели манну в пустыне, однако они умерли.30 А этот хлеб, сходящий с небес, таков, что человек, который ест его, не умрет. 31 Я – живой хлеб, пришедший с небес. Кто ест этот хлеб, тот будет жить вечно. Этот хлеб – тело Мое, которое Я отдаю ради жизни мира.52 Тогда между иудеями начался спор: — Как это Он может дать нам свое тело, чтобы мы его ели V.53 Иисус сказал им: — Говорю вам истину, если вы не будете есть тела Сына Человеческого и не будете пить Его крови, то в вас не будет и жизни.34 Каждый, кто ест тело Мое и пьет кровь Мою, имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день,55 потому что тело Мое — это истинная пища, и кровь Моя — это истинное питье. 56 Тот, кто ест тело Мое и кто пьет кровь Мою, тот находится во Мне, и Я в нем.57 Как живой Отец послал Меня и как Я живу благодаря Отцу, так и тот, кто питается Мной, будет жить благодаря Мне. 58 Хлеб этот пришел с небес, и он Tie таков, как тот, который ели ваши праотцы, которые умерли. Тот, кто питается этим хлебом, будет жить вечно.59 Иисус сказал это, когда учил в синагоге в Капернауме.
Меня очень трогает почти забытый эпизод из жизни царя Давида той поры, когда он сражался с филистимлянами, захватившими его родной город Вифлеем. Среди отважных и верных соратников Давида трое выделялись своим мужеством и готовностью к любому подвигу, чего бы ни поделал их царь. Однажды, в жаркий день, у Давида пересохло в горле и он вздохнул вслух: напиться бы сейчас воды из колодца в Вифлееме! Неосуществимое желание, ведь город был в руках врагов! Но троих храбрецов такие пустяки не остановили. Они пробились сквозь отряды филистимлян, зачерпнули воды из вифлеемского колодца и вернулись к Давиду.
Но Давид не стал пить эту воду. Жажда справедливости взяла верх над физической жаждой. «Боже избави, чтобы я стал пить кровь мужей, рискнувших ради глотка воды своей жизнью», воскликнул он (2 Цар 13:17; 1 Пар 11:19). Он не пожелал извлечь выгоду из преданности своих воинов, готовых умереть за него, и вылил воду на землю.
В устах верующего еврея выражение «пить кровь» звучит особенно сильно, ведь один из строжайших пищевых запретов в иудаизме — как раз предписание не пить кровь и даже не употреблять мясо с кровью (Левит 17:10–14). Сложная система кошерного забоя скота разрабатывалась с целью избавиться от крови, чтобы ни капли ее не попало едокам вместе с мясом убитого животного. Вот почему Давид воспользовался таким образом: пить добытую такой ценой воду — все равно что пить кровь. Он не может, он не станет, не будет пить ее.
Этот культурный контекст помогает нам понять, что означают немыслимые слова Иисуса, призывающего учеников «пить Его кровь». Если вы хотите получить пользу от Моих дел, вам нужно «пить Мою кровь» и «есть Мою плоть» — вот что означают эти слова. «Каждый, кто ест тело Мое и пьет кровь Мою, имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день». На фоне рассказанного выше эпизода с Давидом мы понимаем, что Иисус не приглашал своих последователей к каннибальской трапезе и не предлагал им нарушить еврейский закон, вкушая мясо с кровью. Он имеет в виду то же, что подразумевал Давид, когда отказался «пить кровь» своих товарищей, то есть получать выгоду от их риска. Иисус, потомок Давида и Мессия, поступает как истинный царь: Он сам жертвует жизнью, буквально отдает свою кровь, чтобы друзья получили пользу от Его смерти. Они будут «пить Его кровь», их жажда будет утолена Его смертью.
Конечно, можно было бы «спиритуализировать» метафоры еды и питья, чтобы они обозначали исключительно духовное событие: медитацию, созерцание, благодарное воспоминание. Все это существенно, но Иоанн, как Павел в 1 Кор 10 и 11, настаивает: речь идет также о вполне реальном «вкушении». Тот глагол, который в стихах 54–58 мы переводим как «есть», в греческом подлиннике звучит конкретнее: «жевать», «кусать», этим же словом обозначается тот звук, который производят животные, пожирая пищу. Вероятно, среди первых христиан были люди, еще помнившие, как Иисус произнес эти слова по–арамейски, и (что вполне естественно) эти люди проявляли склонность «спиритуализировать» смысл этих слов, но Иоанн, переходя на греческий язык, намеренно подбирал такие выражения, которые раз и навсегда устраняют всякую двусмыслицу.
Проще всего было бы предположить, что Иоанн принял эти слова за указание на грядущую евхаристию, трапезу Господню, таинство, в котором душа и тело Иисуса мистически предлагаются верующим, но исследования последних веков опровергли такое понимание. Иоанн даже не описывает трапезу Тайной вечери, как не описывает он крещение Иисуса. Полагаю, столь важные эпизоды он выпускает не потому, что придает им мало значения, но потому, что считает необходимым показать их в контексте всего евангельского повествования. И здесь, после кормления в пустыни (причем, как и в других Евангелиях, действия Иисуса над хлебом (ст. 11) описываются в выражениях, напоминающих Тайную вечерю), обнаруживается длинное рассуждение, причем кульминацией этой речи служат слова Иисуса: для полного единства с Ним верующие должны «жевать» Его плоть и пить Его кровь.
Кто откликнется на этот призыв, станет народом истинного Исхода. В первом Исходе предки современных Иисусу евреев ели тот хлеб, который давал им Бог, и все же умирали. Но тот хлеб жизни, который и есть сам Иисус, Его Тело, преломляется в Его смерти, насыщая всех, и те, кто вкусит Его, не умрут, но будут иметь жизнь вечную ныне и в будущем и воскреснут в последний день.
Загадочные слова Иисуса вызвали в народе смущение (стих 52). Многих они смущают и сегодня. Но «сакраментальная» идея красной нитью проходит через Евангелие от Иоанна. Слово стало плотью (1:4), и теперь Бог таким же плотским способом распространяет Слово на все творение.
Следующий отрывок напомнит нам о необходимости соблюдать тончайший баланс. Не следует считать, что таким образом к таинству причастилось все творение и все сделалось «сакраментальным» или святым, как будто и не было греха и бед, и весь опыт тварного мира каким–то образом указывал на пришествие и присутствие Иисуса. Такой образ мыслей прямиком ведет к пантеизму, обожествлению природы, идолопоклонству.
И не следует воображать, будто человек, без всякой веры и внутреннего трепета принимающий причастие, уже «магически» спасен — раз и навсегда. Бог поругаем не бывает. Нет смысла есть и пить без веры, без духа (стихи 63–64).
Но пребывает истина: «Бог так возлюбил мир» (3:16) и возлюбленный Им мир, однажды приняв ставшее плотью Слово, теперь жаждет, подобно тому как прекрасный хрустальный бокал жаждет наполниться выдержанным вином, до краев наполниться присутствием Божьим (ср. Рим 8:18–25). Иоанн (и многие другие раннехристианские авторы) принимал хлеб и вино евхаристии как предвестие той великой минуты, и его первые читатели, скорее всего, именно так истолковывали стихи 53–58. Более полное понимание текста требует от нас определенного поступка, а именно: сделать то, что сам Иисус велел делать «в память обо Мне» (Лк 22:19; 1 Кор 11:25).