ИОАНН 18:33–40. Царство Мое не от мира сего

33 Тогда Пилат опять вошел в преторию, и призвал Иисуса, и сказал Ему: Ты Царь Иудейский ? 34 Иисус отвечал ему: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне? 35 Пилат отвечал: разве я Иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал ? 36 Иисус отвечал: Царство Мое произрастает не в мире сем; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда. 37 Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего. 38 Пилат сказал Ему: что есть истина ? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем.39 Есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху; хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского ?40 Тогда опять закричали все, говоря: не Его, но Варавву. Варавва же был разбойник.


Древний мир лучше разбирался в царях, чем мы разбираемся нынче.

Даже в тех странах, где еще сохранилась монархи, королям и королевам приходится жить и работать внутри тщательно выстроенной структуры. Они давно уже не «абсолютные» монархи, но «конституционные». Они могут помаленьку давить на политику, могут выразить свое предпочтение в пользу одного курса и против другого, но если они отважатся на нечто большее, чем «влияние», народ начнет беспокоиться. Нынче монархи должны соблюдать строго определенные границы

Разумеется, в мире осталось еще много мест, где власть распоряжается диктаторски и даже тиранически, не признавая демократических ценностей. В древнем мире такой способ правления был гораздо более принят. Люди знали, как ведут себя цари (и царицы тоже, но поскольку мы говорим об Иисусе, сосредоточимся на царях). Цари правили народом в соответствии со своими желаниями и даже капризами. Они могли кого–то возвысить, кого–то уничтожить. Они казались всемогущими.

Знали люди и о том, как цари становятся царями. Достаточно часто корона переходила от отца к сыну или другому родственнику по мужской линии, но порой происходили перевороты. Если человек не принадлежал к правящей династии, он мог захватить власть лишь с помощью насилия. У евреев это случалось не реже, чем у язычников. За двести лет до того дня, как Иисус предстал перед Пилатом, Иуда Маккавей основал свою династию в результате вооруженного восстания против сирийцев. Он добыл еврейскому народу национальную независимость, а себе и своим потомкам — корону, никогда прежде не принадлежавшую этой семье. За тридцать лет до рождения Иисуса Ирод Великий нанес поражение Парфии, великой империи на востоке, и в благодарность Рим сделал его «царем иудеев», хотя и он также не мог похвастать знатным происхождением.

Итак, когда к Пилату приводят Иисуса и кто–то шепчет, что первосвященники отдают этого человека на суд Рима, потому что он возомнил себя царем, Пилат делает напрашивающийся вывод. Он не разбирается в странных (на его вкус) обычаях иудеев и не имеет ни малейшего желания вникать в них, но ему прекрасно известно, что такое цари, что такое царская власть, каков ее источник и как нормально вести себя для того, кто претендует на верховную власть. Его обязанность – не допускать подобных поползновений на вверенной ему территории. Вот почему он сразу же задает главный вопрос: «Ты царь иудейский?»

Он сам знает, насколько нелепой была бы подобная претензия со стороны бедняка, родившегося в захолустье, и заранее уверен в ответе. Этому человеку удалось собрать жалкую горсть приверженцев, да и те сразу же разбежались. Понятное дело, он вовсе не царь. Но — кто его знает, может быть, он считает себя царем? Может быть, это безумец? Надо выяснить. И Пилат задает свой вопрос.

Но, как нередко бывало и с другими собеседниками Иисуса, на вопрос Иисус отвечает другим вопросом. Откуда взялась у тебя эта мысль? — спрашивает он Пилата. Кто подсказал ее тебе? Пилат отмахивается от встречного вопроса. Он еще раз повторяет: ему и дела нет до нелепых иудейских споров. Иисус наверняка сделал что–то дурное, иначе бы его не привели на суд.

Иисус отвечает довольно странно, как бы и признавая обвинение и придавая ему совершенно иной смысл. Его Царство, говорит он (да, он признал, что обладает царской властью, и Пилат продолжит расследование в этом направлении), — его царская власть происходит не от этого мира. Не следует сжимать перевод до «царство мое не от мира сего», как это порой делают, и понимать это в том смысле, что его «царство» лежит не в этом мире, представляет собой духовную или небесную реальность, которая не имеет ничего общего с нынешним миром. Нет, суть отнюдь не в этом, тем более что Иисус учил своих учеников молиться в том числе и о том, чтобы царство наступило «на земле как и на небе».

Нет, важно подчеркнуть, что царская власть Иисуса происходит не от «мира сего». И это понятно. «Мир сей», как мы постоянно видим у Иоанна, является источником зла и мятежа против Бога. Иисус отрицает подобное происхождение и подобное качество своей власти, но не отрицает связи своего царства с миром, иначе ради чего он сам пришел в этот мир (стих 37), ради чего он был послан и в свою очередь пошлет в этот мир учеников (17:18; 20:21). Его царство происходит не от этого мира, но предназначено для этого мира. В этом принципиальное различие.

Если бы царство Иисуса было «нормальным», люди сражались бы за него и не допустили его ареста. Собственно, это они и попытались сделать, но он остановил их (18:10–11). Петру еще предстоит усвоить тот урок, который в этой сцене Иисус пытается преподать Пилату; чтобы Петр вполне усвоил урок, понадобится воскресение. Тем не менее Иисус с уверенностью именует себя царем, хотя он царь совсем иного типа, нежели Иуда Маккавей, Ирод Великий и тем более римский кесарь. Он царь иного типа — потому–то он и пришел в мир.

Он говорил и нес истину. Истину не добудешь из пробирки, не вычислишь математически. Истину не спрячешь в карман, философы и юристы не могут притязать на обладание ею. Истина — дар, и она, подобно Иисусову царству, происходит не от этого мира — но обитает в нем. Иисус пришел свидетельствовать о истине. Он и есть истина.

Пилат способен воспринимать все вещи только в перспективе мира сего. Насколько ему известно, истина — это меч в его ножнах (пистолет в кобуре, ракета, замершая в шахте). Политическая «истина», моя истина против твоей, мой меч против твоего меча, а в принципе эти противопоставляемые истины мало чем отличаются друг от друга. С точки зрения римского прокуратора, твоя истина против моей — это моя власть против твоей беспомощности, мой крест, на котором повиснет твое нагое тело.

Да, это Истина. Истина Пасхи.

Истина, которая гласит, что один человек умрет, а другой выйдет на свободу. Варавва, разбойник, очередной претендент на престол или сподвижник очередного неудавшегося мессии, тоже ждет казни. Перед лицом политического цинизма, случайно уцелевшего местного обычая, всеобщего непонимания, искажений каждого слова, интриг, заговоров, предательств, отречений, воплощенная Истина принимает на себя смерть, которая предназначалась разбойнику. Разбойник получит жизнь.

В тот момент Пилат ничего не понимает, и даже Каиафа вряд ли способен оценить глубочайший смысл происходящего, но Иоанн хочет, чтобы мы видели это. В этом — суть креста. Таково деяние истины, истины, которая есть Иисус. Иисус умирает — за Варавву, за Израиль, за весь мир.

За вас и меня.

Загрузка...