История героя: Огонь наших душ

Глава 22. Хмель

Некетака, Змеиная Корона

Кьелл с удивлением смотрел на свиток из скрепленных вместе пальмовых дощечек — самый обычный носитель информации, используемый Хуана сплошь и рядом. Значки аэдирского, покрывающие его, тоже были обыденными донельзя, пусть и немного неаккуратными, выдавая написавшего их в привычке к другому письму. Не менее обычной была и небольшая схема одного из прибрежных городских кварталов, и проходящая через нее линия пути, ведущего к укромному пляжу на окраине. Даже доставлен был этот свиток одним из неоднократно виденных ранее Кьеллом дворцовых слуг, поднявшимся ему навстречу, как только он спустился со второго этажа «Королевского Отдохновения», таверны, что приютила его вчера. Скучно глядящий аумауа передал бледному эльфу свиток, отговорился от всех вопросов Кьелла незнанием, что содержимого письма, что отправителя, и двинулся по своим делам.

Необычным было содержание свитка. Оно гласило следующее:

«Приди на отмеченный на карте ниже пляж не раньше шестого часа вечера. При себе имей:

рисовое вино

сладости, те же, что прислал в последний раз, и любые другие по твоему вкусу

пальмовые камни

Храни место этой встречи в тайне, если хочешь, чтобы она повторилась.»

Кьелл в сильнейшем замешательстве оглядел свиток. Сонная одурь не желала отступать, и метафорические шестеренки его мозга вращались с большим трудом, не желая осмыслять это странное послание.

«Грузите апельсины бочками,” растерянно подумал он. «Графиня изменившимся лицом бежит пруду. Ну, и карта сокровищ напоследок. Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка местного рисового ликера, сладкого, как жидкий сахар. Как только Онеказа его пьет?»

Мелькнувшее в мыслях имя потянуло за собой воспоминания о концовке вчерашнего вечера, и странных словах Аруихи о некоей «помощи». Все вдруг резко стало понятным. Гламфеллен нервно рассмеялся, сжав дощечки свитка в кулаке, и двинулся в сторону Королевской Бухты. Ему предстояло посетить виноторговца, и снова отыскать в хитросплетениях портового района магазинчик «Дульчас мес Ристецце[1]», где он, казалось, бесконечность назад покупал вайлианские сладости, для отправки в качестве знака того, что два высокопоставленных вайлианца вот-вот умрут. Адресат той посылки, как оказалось, не забыла ее.

***

— А ты не торопился, — раздался такой знакомый голос, и Онеказа повернулась к Кьеллу, невольно замершему от восхищения.

Она стояла у самой воды, и тихая зыбь ласкала её босые ноги. Лучи клонящегося к горизонту солнца окружали фигуру женщины ореолом света. Одежда Онеказы, простая и белая, резко контрастировала с её оранжевой кожей: уже виденная эльфом повязка, удерживающая вместе косички её волос, свободная блуза, оставляющая открытыми плечи и полоску подтянутого животика, и юбка чуть выше колен.

«Афродита, выходящая из морской пены,” подумал гламфеллен, любуясь открывшимся ему зрелищем. «Теперь я точно знаю, как именно напишу её портрет. Версию Боттичелли я переплюну влегкую, причём без капли обнаженки.»

— Застрял в толпе разумных на мосту, извини, — ответил он, подходя ближе. Он заметил расстеленную на песке циновку, и поставил принесенную корзинку рядом с ней.

Подойдя, женщина опустилась на тростниковую поверхность циновки, и приглашающе махнула ему рукой. Кьелл устроился рядом, поражаясь своему спокойствию — словно все его заботы, волнения, и тревоги превратились в пар под лучами жаркого тропического солнца. Поддавшись внезапно посетившей его озорной мысли, он потянулся к Онеказе, и аккуратно заправил несколько выбившихся из-под повязки косичек за остроконечное ушко, попутно погладив ушную раковину, щеку, и подбородок женщины.

— Что? — спросил он с невинным видом, в ответ на её удивлённый взгляд. — Я не хотел, чтобы волосы лезли тебе в глаза.

Она с хитрой улыбкой покивала, и, протянув руку, расстегнула несколько пуговиц на его сорочке. Её длинные пальцы проникли под ткань, погладив кожу на его груди. Сердце бледного эльфа замерло в сладком томлении, настолько чувственным и эротичным ему показалось это немудреное прикосновение.

— Что? — повторила она его вопрос, весело улыбнувшись. — Тебе же жарко, вот, даже пот выступил, — снова потянувшись к нему, она стерла невидимую капельку пота с его лба. Не прерывая контакта с кожей, пальцы женщины скользнули вниз, пройдясь по его щеке, подбородку, и шее.

— Сдаюсь, — ответил Кьелл, когда вновь обрел способность дышать. — Ты запросто меня пересмущаешь, сомнений нет, — потянувшись к женщине, он завладел её ладонью, аккуратно сжав её.

— Что ты делаешь с моей рукой? — с улыбкой спросила Онеказа.

— Знаешь, все вокруг слишком нереально, слишком хорошо, — ответил гламфеллен, мечтательно улыбаясь. — Ты слишком нереальна, слишком прекрасна. Словно сон о воплотившейся мечте. Мне нужно ежесекундно убеждаться в твоей реальности. Иначе я буду все время бояться, что вот-вот проснусь, и увижу над головой потолок своей каюты.

— Спасибо, — чуть улыбнулась она, придвигаясь ближе. Запах Онеказы — все те же притирания, и все тот же резкий аромат, — коснулся его обоняния. — Это очень милый комплимент, пусть и странный. Странный, как многие твои мысли, те, что я никак не могу понять, — серьёзно сказала она, внимательно глядя на него. Полюбовавшись её изумрудными глазами, Кьелл спросил:

— Хочешь, я расскажу тебе свой самый большой секрет? Никто его ещё не знает, ты будешь первой.

— Конечно, — нескрываемое удовольствие отразилось на её лице. — Говори скорее.

— Две из моих прошлых жизней прошли не на Эоре, — улыбнулся гламфеллен. — Они были совершенно не похожи ни на что, известное здесь. Эти жизни были очень разными, с одной только общностью — они прошли в мирах, населённых исключительно людьми. Все те странности, что ты слышала в моих мыслях — оттуда.

— Так вот почему ты иногда думаешь о себе, как о человеке, — удовлетворенно отметила Онеказа. — Твоё воинское искусство — тоже оттуда?

— Именно, ты все поняла правильно. Ты — редкая умница, ты знаешь?

— Предпочитаю, чтобы мне это говорили, — рассмеялась она. — Покажешь мне, что в твоей корзинке?

— Тебе понравилось воздушное печенье? — спросил он, кладя удерживаемую им ладошку женщины себе на колено, и берясь за крышку корзины. — Что-то вайлианцы все же делают хорошо, а?

— Понравилось, — засмеялась она, не убирая руки. — Но давай сегодня не будем о вайлианцах, и всех прочих, как ты говорил, помехах. Сегодняшний день — наш с тобой, и больше ничей, — ее пальцы, лежащие на бедре Кьелла, легонько погладили его.

— Ты — удивительная. Не знаю, читаешь ли ты мои мысли сейчас, но вот желания мои ты угадываешь необычайно точно, — с серьезным видом ответил он, разливая рисовое вино по рюмкам. Протянув одну из них Онеказе, он с запоздалой тревогой спросил:

— Ты хорошо себя чувствуешь? Ничего такого, — он сделал неопределенный жест, — не ощущаешь?

— Я давно не чувствовала себя лучше, — ответила женщина с нежной улыбкой. — Не беспокойся о вчерашнем. Просто будь со мной здесь и сейчас.

— Ты была со мной с самого момента нашей встречи, — признался мужчина, задумчиво глядя на нее. — Если не перед глазами, то в мыслях. А однажды… — он рассмеялся странному воспоминанию, посетившему его. — Когда я возвращался с Мотаре о Кози, я посетил одно занятное местечко. Было это, дай боги памяти… — он, подумав, назвал дату своей высадки на Мертвую Льдину. — Вокруг меня были снег, лед, и жуткий холод, ну просто домой, в Белое Безмолвие, попал, да и только. Я упомянул тебя в разговоре, и подумал: до чего же странно выглядела бы моя прекрасная королева среди этих льдов. И тут я увидел тебя, словно наяву. Я даже пообщался с тобой мысленно, пусть и недолго, — он рассмеялся, и пригубил вино. Сладость рисового ликера прошла мимо его ощущений — то наслаждение, что он испытывал сейчас, овладело им слишком полно, слишком всеобъемлюще. — Бывает же, а?

— Постой, — убрав ладонь с колена Кьелла, Онеказа озадаченно тронула подбородок. — Я помню тот день. Я вымоталась тогда, как, наверное, устают занимающиеся переноской грузов ропару. И мне привиделось что-то приятное… Экера, именно так! — воскликнула она. В голосе королевы звенело веселье. — Мне привиделся ты, спрашивающий, все ли у меня хорошо! — она засмеялась, хлопнув рукой по циновке.

— То есть как, неужто и вправду я тогда видел тебя, и говорил с тобой? — недоверчиво отозвался гламфеллен. — Будь я увлекающимся ученым, начал бы нас с тобой исследовать, ага.

— Как именно? — с легкой игривостью спросила Онеказа, кусая воздушное печенье.

Ее розовый язычок слизнул с полной губы крошки, и Кьелл помимо воли задержал на нем взгляд. Он не впился в ее губы поцелуем немедленно только потому, что спешить не было никакой нужды. Он пока не хотел прерывать их духовную близость ради близости плотской, так как сомневался, что сможет отпустить Онеказу, столь прекрасную и желанную, и продолжить их разговор, а ему хотелось взять от этого вечера больше, чем несколько минут беседы.

— Не знаю, но это точно было бы скучно и неприятно, — улыбнулся он. — Один из моих товарищей после анимантического обследования весь день ходил, словно пыльным мешком ударенный. Тебя когда-нибудь били пыльным мешком? — смех женщины снова пролился серебристым ручейком на этот дурацкий вопрос.

— Меня однажды стукнули по голове водяным конструктом, — серьезно ответила она. — Дараку с детства был щедро одарен Нгати, и так же щедро одарял всех результатами своих упражнений в ее священном искусстве, — она фыркнула, рассмеявшись. — Экера, я плакала навзрыд. Он почти сразу начал извиняться, но кто бы его слушал… Сейчас он важничает — один из сильнейших Заклинателей Воды, как же! Но я помню его мелким негодяем, швыряющимся водяными сферами в соседских девочек, — она проказливо улыбнулась.

— Так, Дараку, Дараку, — задумчиво повторил Кьелл. — Надо бы записать, — он озабоченно охлопал свои вечно пустые карманы, потом перевел ищущий взгляд на корзинку с закусками, и, наконец, на удивленно глядящую на него Онеказу. — У тебя письменных принадлежностей не найдется случайно?

— Зачем? — недоуменно улыбнулась женщина.

— Ну как же, — отвечал Кьелл с серьезной обстоятельностью. — Я запишу это имя, чтобы не забыть. Как только выдастся свободный вечерок, я найду этого Дараку, и как следует набью ему лицо. За твои слезы, неважно, как давно они высохли, он обязан отплатить реками крови из носа, и синяками максимальной площади. Думаю, вид енота-полоскуна подойдет этому обидчику будущих королев, — не удержавшись, гламфеллен прыснул. Онеказа вторила его смеху.

— Я ему давно отомстила, но я рада, что ты готов защищать меня от угроз нынешних, и даже минувших, — отсмеявшись, заявила женщина, добавив: — мой прекрасный рыцарь. Ведь так правильно?

— Правильно что? — ответил Кьелл удивленно. — Не, мне лестно, хоть и непонятно, но все-таки?

— Ты назвал меня «моя прекрасная королева» сегодня, и называл меня так в мыслях едва ли не каждую нашу встречу, — серьезно ответила женщина. — Я правильно ответила на это обращение? Это ведь что-то чужеземное, да? Аэдирское, быть может?

— Настолько же, насколько и я — «что-то чужеземное», — засмеялся эльф. — Понятия не имею, откуда я взял мои обращения к тебе. Ну, разве что «прекрасная» понятно с первого взгляда, — он взглянул в ее глаза, завораживающие его своей изумрудной глубиной. Она не отвела взгляд, улыбаясь ему.

— А подобные встречи, «свидания»? — спросила она, и ее контральто приобрел еще больше так волнующих Кьелла грудных ноток. — Чья это традиция?

— Хуана не ходят на свидания? — удивился он. — У тебя не было ничего такого, до этого вечера?

— Однажды было нечто похожее, но намного скучнее, — засмеялась она.

— Я была тогда совсем ещё босоногой девчонкой, — с улыбкой продолжила Онеказа, глядя в сторону заката. — Я и Тамати, соседский парень, украли у моего отца кувшин рисового вина и распили его, укрывшись на холме за нашим селением. По-моему, Тамати хотел напоить меня, чтобы переспать со мной, но сам перестарался и напился так, что уснул прямо там. Я же пошла домой, и мне даже удалось дойти. Я заснула на полу, едва ли не у дверей, — Она рассмеялась. — Знал бы ты, как мама меня вздула на следующий день…

— А что же Тамати? — спросил Кьелл, любуясь её профилем.

— Мне запретили с ним общаться, — отмахнулась женщина, — но он все равно был скучным. Я и имя его помню только из-за этого случая. Твоя очередь, — она лукаво улыбнулась, посмотрев на Кьелла. — Расскажи мне что-нибудь такое… личное.

— Помнишь тот день, когда мы встретились? — неожиданно для себя сказал он, не в силах больше сдерживать неодолимое притяжение к этой необычайной женщине. Он придвинулся ближе к ней, заглядывая в ее глаза, и продолжил, чувствуя, как громко стучит его сердце:

— Два глупца в дипломатских чинах стояли перед твоим троном и галдели, как чайки над коркой хлеба, но это было совершенно неважно. Я стоял тогда перед тобой, застывший, как истукан, и смотрел только на тебя. Вся остальная Эора перестала существовать для меня тогда, — он прерывисто выдохнул. — Я ещё и думал при этом всякую чушь и ерунду… Ты ведь читала те мои мысли? — Онеказа, зачарованно слушавшая его, с опозданием кивнула.

— Да, — ответила она, внимательно глядя на него. — Я и сама тогда думала всякое. Например, «а он красавчик. Ему и правда так нравятся мои губы? Интересно, он хорошо целуется?»

Кьелл подался вперёд, коснувшись её губ своими, и поцеловал её, нежно-нежно. Она ответила сразу, словно ждала этой секунды уже долгое время. Притянув женщину к себе, он целовал ее, забыв обо всем на свете, чувствуя только сладость ее губ, и ласки рук, обнимающих его. С трудом оторвавшись от неё, он хрипло спросил:

— Ну как? Хорошо ли?

— Не распробовала, — выдохнула Онеказа. Раскрасневшаяся, с припухшими губами, в эти мгновения она казалась ему прекраснее, чем когда-либо. Её ладони гладили плечи и спину Кьелла, не собираясь их отпускать. — Повторишь? — прошептала она, и Кьелл снова приник к её губам. Весь остальной мир перестал существовать для него, совсем как в ту, первую их встречу. Внезапно она отстранилась, и когда он машинально потянулся следом, положила руку ему на грудь, останавливая.

— Подожди, — прошептала она.

— Что-то не так? — хрипло спросил он.

— Все так, — она улыбнулась, гладя его по щеке, — Все замечательно…

Он накрыл её ладонь своей и поцеловал её запястье, затрепетавшее в его руке, но не в неприятии, а в нетерпеливом ожидании. Она сама потянулась к нему, и коснулась было его губ в поцелуе, но тут же отстранилась.

— Постой, — снова прошептала она то ли ему, то ли себе, — Пожалуйста… Я должна попросить тебя об одной вещи.

— Все, что угодно, — выдохнул он.

— Убери свои ментальные щиты, пожалуйста, — она улыбнулась несколько нервно. — Ты ведь веришь мне?

— Целиком и полностью, — ни секунды не сомневаясь, ответил он. — Постой, у меня есть ментальные щиты? — удивление даже несколько отрезвило эльфа.

— Да, и очень прочные, — ответила Онеказа. — Я не могу прочитать ничего глубже поверхностных мыслей. Ты снимешь их? Для меня.

— Да, — сказали его губы прежде, чем он это понял. — То есть, подожди. Дай мне минутку, чтобы с ними разобраться.

Он нехотя отстранился от неё, сел поудобнее, прикрыл глаза, и попытался отрешиться от всего, даже от присутствия любимой женщины рядом с ним. Старательно регулируя дыхание, он успокоил бешено колотящееся сердце, а следом — и разум.

«Я — лист, влекомый ветром. Я — кристально чистая вода горного озера. Я — горный пик, открытый всем ветрам. Нет ничего, кроме Я, и Я — единственное, что существует.»

Он понятия не имел, как снимать эти ментальные щиты, о которых узнал только что, и поэтому применил мантры, которые использовал для очищения разума. Он избавился от всех мыслей, всего белого шума в голове, и некоторое время просто сохранял в целости эту кристально-чистую пустоту. Потом он вдохнул и выдохнул энергию мира, полностью расслабившись, и открыл глаза.

— Получилось? — спросил он Онеказу. — Щиты убраны?

Она не ответила. Она застыла в неудобной позе, посреди движения, и в её глазах Кьелл видел те чувства, что меньше всего хотел видеть, меньше всего ожидал видеть в ней этим счастливым вечером. Неверие. Обида. Страх. Он отшатнулся, словно от удара — все эти эмоции были направлены на него.

— Я не могу ответить на твои чувства, Кьелл, — сказала Онеказа чужим голосом. — Ты слишком многого от меня хочешь. Как королева Хуана, я принадлежу себе намного меньше, чем моему народу. Ты же вольная птица, и можешь лететь, куда угодно. Найди себе другую. Прости, что дала тебе ложную надежду.

«Что происходит? Как же так? Что я сделал?» Эти мысли, беспомощные и хаотичные, метались под черепом Кьелла. Сам того не заметив, он произнёс последнюю фразу вслух.

— Ничего плохого, — ответила Онеказа, не глядя на него. — Просто я не могу дать тебе то, чего ты хочешь от меня. Прости — добавила она пустым голосом.

Вид любимой женщины, не желающей смотреть ему в глаза, причинял ему едва ли не физическую боль. Он обратился к своему душевному восприятию, чтобы отстраниться от этой болезненно неприятной картины, и увидел их души — тянущиеся друг к другу, соприкасающиеся потоками эссенции, словно обнимая друг друга. Их души были много ближе, чем тела.

— Наши души связаны, — сказал он зачем-то. — Я не вижу, где кончается одна, и начинается другая.

— Это не имеет никакого значения, — ответила Онеказа слишком поспешно, слишком решительно. — Мы не можем быть вместе, Кьелл, прости.

Его мир словно заполонила пустота. Она была внутри него, и снаружи, прикрыв его чувства мертвящим пологом.

«Если любишь кого-то — отпусти, так ведь?» грустно подумал он. «Отпускаю…» Он заметил замешательство во взгляде Онеказы, брошенном на него, и мелькнувшую в нем тень сомнения. Впрочем, она вскоре опять сменилась страхом.

— Я продолжу поддерживать тебя всеми своими силами, — сказал он ей. — Мой меч по-прежнему на твоей стороне, и на стороне Хуана. Я остановлю Эотаса, клянусь тебе, и не позволю никому покуситься на твою жизнь и твой трон. — он тяжело вздохнул, и добавил. — Пусть мне нет места в твоём сердце, ты не ушла из моего.

— Ты ничего не должен мне, Кьелл, — ответила Онеказа печально. — И я попытаюсь расплатиться со своими долгами тебе.

— Брось, — он встал. — Ты тоже ничего мне не должна. Если ты не хочешь меня видеть, мы можем общаться через посланцев. Если тебе неприятны мои мысли, я смогу закрыть их. Кажется, я понял, как.

— Нет, — ответила она с все тем же мимолетным сомнением. — Я буду рада видеть тебя в моем дворце и городе. Не скрывай мысли, в них никогда не было неприятного для меня.

— Хорошо. Прощай, Онеказа, — сказал он, и добавил, тише:

— Прощай, моя любовь.

Она потянулась было к нему, и в её взгляде промелькнули отблески прежних чувств, тех, что он видел в её прекрасных глазах до этого проклятого вечера, но они быстро исчезли, сменившись все теми же страхом и отчуждением.

— Прощай, Кьелл, — сказала она неживым голосом, и отвернулась.

***

«Платонически любящий свою даму сердца рыцарь, да?» с горечью думал Кьелл, идя по улицам Некетаки. «Я как знал. Видимо, это тоже кармическое возмездие — за гордыню и пренебрежение к разумным этого мира. В глубине души я считал себя выше них, даже тех, кто явно умнее и талантливее меня — как же, моя жизнь началась в более развитом мире, а ещё я легко могу любого из них побить, ха-ха. Что значат знание и сила, если та единственная, на чью пользу я хочу их обратить, не желает меня знать? Она шарахалась от меня, как от чумного. Что же я сделал, где ошибся, с чем напортачил? Откуда этот страх в её глазах?» Он задумчиво огляделся. Ноги привели его в Королевскую Бухту. Рядом виднелось здание трактира «Дикий Жеребец».

«Отвергнутые влюбленные тоскуют и напиваются, так ведь?» подумалось ему. «С тоской у меня полный порядок, можно поставить галочку напротив. Может, и второй пункт выполнить? Традиция, как-никак. В конце концов, весь цивилизованный мир считает, что каждый сын моего народа беспробудно пьянствует с утра до ночи.» Шутка не принесла ему ни капли радости. «Я чувствую себя совсем как тогда, когда я охотился на того злосчастного убийцу. Интересно, если бы он добился-таки своего, мне было бы хуже, чем сейчас, или нет? Стоп. Прекратить,” зло приказал он себе. «Не смей, ты, тряпка, размазня, ничтожество. Я не буду желать ей зла, даже умозрительно. То, что я каким-то образом отвратил ее от себя, не ее вина. Ладно,” он вздохнул, «остается просто делать для нее, что могу. В духе мифических рыцарей дамы, ха. А сейчас — напьюсь.»

Он свернул в сторону «Дикого Жеребца». У его бармена должно было оставаться несколько бутылок врер чиоры.

***

— Эдер, Константен, зайдите ко мне через пять минут, — обратился Кьелл к своим ближникам с порога кают-компании. Те, оторвавшись от своих занятий — первый от игры в карты, второй — от беседы с Фассиной, — согласно кивнули.

«Эдер как выбор первого собутыльника не вызывает сомнений — мой давний бро запросто поддержит меня в трудную минуту, как делал это всегда,” думал бледный эльф, двигаясь в направлении своей каюты. Представляло убрать карту со стола, организовать еще два сидячих места, и раздобыть в одном из дальних рундуков рюмки. «Он, по-моему, самостоятельно взял на себя эдакую роль сильного старшего брата при умном младшем, то есть мне, ха. Хотя, в свете всего произошедшего, мой ум под сомнением.» В раздумьях, он вошел в капитанскую каюту, и принялся накрывать на стол.

«А вот со вторым тиммейтом по литрболу — заминка. Алот, конечно, верный друг, но слабоват печенью — свалится от пары рюмок крепкого. Паллежина, во-первых, женщина, и мужской солидарности не проявит, а во-вторых, я ее бешу. Текеху, выпив, захочет пойти по бабам, а я — не в настроении. С Майей все ясно, и к поиску утешения в ее объятиях я не готов, и вряд ли буду готов когда-нибудь. Фассине не хочу по мозгам ездить своими проблемами — она, на деле, девушка добрая, но в общение с разумными умеет слабо, и способна на два варианта действий максимум — нафырчать на меня, или поплакать со мной в обнимку. Рекке душевный тип, выпить любит и умеет, и вроде бы есть в нем что-то исконно-посконное, но мы так и не сблизились толком за это время. Ватнир — бро ненамного меньше Эдера, особенно учитывая все наше сходство характеров, но у него самого проблем по горлышко, плакаться ему о чем-то — лицемерное свинство. Идвин начнет прикалываться и флиртовать, чем вгонит меня в еще большую тоску. В команде полно хороших разумных, стойких к зеленому змию — один Беодул чего стоит, но пить с ними — терять остатки капитанского авторитета. Так что остается Константен, с которым мы успели съесть пару пудов соли пополам с не одной собакой, и который способен хлестать врер чиору банками. А еще, у него имя почти русское, за что ему бонус плюс пять к скиллу выпивания.»

Кьелл закончил почти одновременно со стуком в дверь.

— Вы вовремя, — встретил он на пороге двух друзей, но тут же раздраженно сморщился. — А, нет, важное забыл. Не в службу, а в дружбу — сбегайте на камбуз за закусками. Что угодно холодное и готовое к употреблению подойдет — вяленая рыба там, солонина. Сами смотрите.

— Закусками? — непонимающе спросил Константен. Гламфеллен молча отступил в сторону, указывая на выстроившуюся на столе небольшую батарею бутылок: округлые и светящиеся эссенцией — с врер чиорой, большие, зеленого стекла — с ромом, и одинокая, мутная и квадратная — с кукурузным спиртом из Дирвуда, редкость для Дедфайра, отысканная Гинтелем в дальнем углу кладовой. Дварф понимающе закивал, и двое будущих собутыльников направились в сторону камбуза, вскоре вернувшись с парой подносов разнообразных мясных и рыбных продуктов. Устроив их в компанию к бутылкам, товарищи расселись за столом.

— Зная тебя, подозреваю веский повод, или хотя бы причину, — глубокомысленно заметил Эдер.

— Да, Кьелл, что случилось? — не отстал Константен. — Праздник, что ли, какой-то?

— Скорее, поминки, — сумрачно ответил бледный эльф, наполняя рюмку Константена врер чиорой. — Эдер, тебе дирвудскую кукурузовку лить? Специально для тебя купил.

— Странно было бы отказываться от такого знака уважения, — хмыкнул блондин. — Лей, конечно. Ну, а все-таки, с чего пьянка? Вроде никто не помер недавно. Что-то в Некетаке стряслось?

— Угу, — кивнул гламфеллен, наполняя питьевую емкость друга эорским аналогом виски. — Мои нежные чувства были отвергнуты. Давайте, что ли, за любовь? — и, подавая пример, выпил содержимое своей рюмки залпом. Травяной алкоголь, отдающий свежестью корицы и лакричной сладостью, мягко скользнул по пищеводу, даря внутренностям приятное тепло.

— Ох, соболезную, Кьелл, — горестно крякнул Константен, приканчивая свою рюмку и отирая бороду и усы. — Что случилось-то? Или не хочешь говорить?

— Да нет, как раз за этим вас и пригласил — поплакаться, — задумчиво ответил эльф, наново наполняя свою рюмку. — Давайте за друзей, — приподнял он емкость в тосте.

— Мы с тобой, командир, — кивнул Эдер. — Пусть в подобных боях все посложнее, чем с иным драконом, — троица дружно выпила.

— Ну, по тебе не скажешь, — засмеялся гламфеллен. Врер чиора потихоньку начинала действовать, наполняя голову пьяным добродушием, и отодвигая в сторону все горести. — Вон как ты с Ирреной устроился. Твоя каюта уже чуть ли не семейным гнездышком стала.

— Ха! — воскликнул Константен. — Представь, Кьелл, вчера она прямо на палубе выговаривала ему за пепел от белолиста на простынях. Такими выражениями сыпала — заслушаешься!

— Да, она такая, — добродушно хмыкнул дирвудец. — Прямо огонь. А ведь когда нанимал ее, глядела испуганным олененком. Да и прочим морякам слово сказать боялась. С того самого дня в Порту Маже она переменилась, просто не узнать.

— В этом есть доля моей вины, — улыбнулся Кьелл. — Помните тот сайферский прием, что я применяю на матросах, чтобы они резвее бегали?

— Ты и на нас его кидаешь частенько, в пеших походах, — склонил голову дварф. Эдер тоже согласно покивал. — А что с ним?

— Он — моя придумка, — хихикнул гламфеллен. — Я опробовал его первый вариант на Иррене, когда мы плыли на шлюпке к Порту Маже. Ты еще назвал ее тогда криворукой растяпой, Эдер, помнишь? Так вот, вместе с силами ей прибавилось то ли храбрости, то ли аппетита, и она чуть ли не сразу на тебя набросилась, — Кьелл рассмеялся.

— Что ж тогда наши разнополые матросы друг на друга не бросаются? — непонимающе спросил Константен.

— Я разобрался, и отключил тот эффект, — ответил бледный эльф. — Там все дело было в тонких фракциях эссенции… не буду забивать вам головы. Давайте лучше еще по одной — за изобретательность, — друзья выпили.

— Даже не знаю, что об этом думать, — почесал пшеничного цвета бороду Эдер. — С одной стороны, ты промыл бедняжке мозги. С другой, сайферские штучки так долго не держатся, разве нет?

— Эффект моего воздействия закончился даже до того, как мы высадились на берег тогда, — авторитетно заявил Кьелл. — Я самую малость эссенции ей влил. Так что не волнуйся за искренность своей вайлианской драгоценности — если я чего и сделал, так только подогрел то, что уже там было. Можно сказать, она выпила для храбрости, и начала к тебе приставать, — хихикнул эльф.

— Ну если так, давайте еще раз за друзей, — ответил на это блондин. — И за их помощь, особенно нежданную, непрошенную, и ненужную, — друзья выпили снова. — А как у тебя с Фассиной, Константен? Все нормально? Она частенько к тебе бегает вечерами, а при всех — фыркает, как лошадь, что нашла в своем сене колючку.

— Это у нее нервное, — добродушно улыбнулся дварф. — Она столько лет общалась с недоумками-импами, идиотами-покупателями, и никуда не годным учителем, что вел себя похлеще иного рабовладельца, что и забыла, как разговаривать с нормальными людьми. Все у нас хорошо, даже подумываем о будущем, том, в котором будут обещанные тобой, Кьелл, златые горы. Они же будут?

— А как же, — успокаивающе кивнул тот. — Хрен знает, когда, но будут. В крайнем случае, как заборем Эотаса, продам джонку, и раздам деньги вам всем. Сам осяду здесь, в Некетаке, и буду учить молодежь, как бить разумных кулаком во всякие места. Эдера, вон, в помощь возьму, он в этом деле спец, — гламфеллен пьяно рассмеялся.

— Закуси, командир, — протянул ему сушеную рыбу блондин. — А то отключишься, так и не поведав нам о своей беде.

— Хм, и точно, — эльф впился в рыбешку зубами. Вновь нахлынувшая от слов друга тоска и избыточный хмель схлестнулись в смертном бою, и взаимоуничтожились, слегка протрезвив его. — У нас с Онеказой было свидание сегодня днем. Все шло лучше, чем я мог себе представить. Знаете, когда мы с вами бродили по Мертвой Льдине, я, как оказалось, умудрился с ней пообщаться, телепатически. Сегодня она почти слово в слово пересказала мне мой тогдашний вопрос к ней.

— Я слышал о таком, — вставил Константен, нахмурившись. — Это называется связь душ, или что-то вроде того. С разумными, у которых она приключилась, творится всякая дичь, обычная для легенд. Мстительные драконы, обиженные боги, и все такое.

— А про Видящих в твоих легендах было? — заинтересовался Кьелл. — Может, мы такому более подвержены?

— Не знаю, — развел руками дварф. — Это так, сказки, что мне матушка на ночь рассказывала. Боги знают, есть ли в них хоть капля правды.

— А, ну ладно, — пожал плечами эльф. — Так вот, о чем я? Ага. Мы поговорили, поцеловались разок, и она попросила меня убрать ментальную защиту, которую я все это время, оказывается, держал. Тоже сюрприз, да. Я убрал, и она меня прогнала. Вот беда, — он махнул очередную рюмку, наполнил емкость снова, и опрокинул и ее тоже, не чувствуя вкуса.

— Погоди, — задумчиво глянул на него Эдер. — У тебя что, какие-то странные вкусы в постельных делах, которые ты прятал под той защитой?

— Не, я — редкий традиционалист, — меланхолично ответил Кьелл. — Текеху меня этим даже подколол при знакомстве. Никак не пойму, чем я ее мог обидеть — я, признаться, из тех, что возносят свою женщину на пьедестал, и целуют ей ноги. А она меня откровенно боится теперь.

— Может, она не поняла чего? — грустно хмыкнул Константен. — Или ты какую местную традицию нарушил, не знаючи? У Хуана много всяких странных обычаев. Знаете про Испытание Водами?

— Это где нужно поплавать в шторм? — приподнял брови Эдер. — Это еще что. Алот мне давным-давно рассказывал про хаэмнег, древнюю аэдирскую традицию. Человек и эльф, причем, оба уже семейные, женятся между собой. Странно, правда? И все аэдирцы вполне нормальным такое считают. Может, и у Хуана что подобное есть?

— У Хуана — свободные отношения, — горестно ответил Кьелл. — Да ты и сам слышал от Икавы, что у них, да как, помнишь? На Текеху нашего погляди, он просто-таки воплощение этой их традиции.

— Может, Текеху нам поможет? — предложил Константен. — Пригласим его сюда, вольем в него пару стаканов для разговорчивости, и выспросим, с чего это женщины Хуана могут прогонять искренне влюбленных в них мужчин. Всем, у кого есть глаза, было видно, как ты по ней сох, капитан.

— От Текеху дождешься разве что предложения сходить в «Дикого Жеребца», развеяться, — отозвался Эдер, подергивая ус. — Лучше из команды пригласить кого, у нас на корабле полно Хуана. Как насчет Петеры — палубного матроса, зелененького такого?

— Не, с командой пить — авторитет терять, — отрицательно покачал головой Кьелл, что вызвало у него легкое головокружение.

— С нашими пьяницами и дебоширами ты его только приобретешь, — засмеялся Константен.

— Не, я обязан поддерживать образ несгибаемого и строгого капитана, у которого отсутствует большая часть признаков разумного, — хмыкнул гламфеллен. — Давайте лучше хлопнем еще по рюмочке.

Они продолжали выпивать, травя байки, далеко за полночь. Эдер, как ни странно, отключился первым, засопев на своем рундуке, и Константен, простившись с Кьеллом, поволок сраженного зеленым змием товарища к его каюте — сдать с рук на руки Иррене. Гламфеллен же улегся на койку и позволил пьяной сонливости взять верх.

Некетака, несколько дней спустя

Кьелл шел по Змеиной Короне с тяжелым свертком на плече, но тяжесть его ноши ни в какое сравнение не шла с грузом, что поселился у него на душе. Ему было нужно во дворец Каханга по нескольким причинам, и визит, что принес бы ему радость совсем недавно, сейчас превратился в тягость — его душевные раны все еще были свежи.

Мерзкое настроение бледного эльфа усугублялось недавними разговорами, с представителем ВТК, и с хазануи — оба высказали ему нечто оскорбительное до отвратности, искренне считая, что оказывают Кьеллу услугу. Он сам не знал, как удержал тогда на привязи свой гнев — видать, никак не отпускающая тоска пригасила пламя чувств. Эти беседы были связаны с Онеказой, и не сообщить ей о них было бы неприемлемо.

А еще, вчерашний сон снова обратился видением, в котором боги выспрашивали, со своей неизменной бесцеремонностью, об успехах бледного эльфа в выяснении планов Эотаса, и торопили с очередным результатом. Предстоял новый этап противостояния с богом, и, к счастью, Кьелл был почти уже к нему готов — заказ, сделанный мастеру-кузнецу Марихи, нуждался лишь в нескольких финальных штрихах. Дождавшись его, можно было выходить в плавание. Благо, одна из причин его визита во дворец Каханга снимала никуда не исчезнувшее беспокойство за жизнь Онеказы, которую Кьелл по-прежнему любил, пусть любовь эта и приобрела изрядную толику горечи.

Гламфеллен беспрепятственно прошел мимо матару, охранявшего вход во дворец, и с некоторым удивлением обернулся к этому разумному — рослому тяжеловесу с округлыми щеками, держащему копье и ростовой щит.

— А ничего, что у меня сверток с потенциальным оружием? — с тенью заинтересованности спросил стражника Кьелл.

— Тебя во дворце все знают, Видящий, — удивленно ответил аумауа. — Ты — друг Хуана, и друг наших правителей. Никто не ожидает от тебя зла. А что, в свертке и правда оружие?

— Угу, сабля, подарок для Аруихи, — рассеянно ответил эльф. — Глянешь?

— Незачем, Видящий, — улыбнулся страж дворцовых ворот. — Если она предназначена принцу, я ее еще навидаюсь.

— Скорее всего, — кивнул гламфеллен, и глянул на своего собеседника с толикой интереса. — Как тебя зовут, приятель? Я вижу тебя стоящим на часах чаще других, и до сих пор не знаю твоего имени.

— Аноа, — добродушно ответствовал матару. — Охрана наших ранга — что-то вроде традиционного дела моей родни. Меня не было на посту в тот день, когда Принчипи прорвались внутрь, — посерьезнел стражник, — но будь уверен, Видящий — такой позор я допустил бы, только лежа хладным трупом.

— Ну, жив, и хорошо, — отрешенно ответил эльф. — Бывай, Аноа, — стражник, дружелюбно улыбаясь, помахал ему рукой.

***

Аруихи, как всегда по уши в делах, нашелся быстро — дворец был малолюден по утреннему времени, и огонек души здоровяка-аумауа, все так же пышущий едва обузданной силой, был отчетливо виден Кьеллу издалека. Войдя в кабинет принца, гламфеллен молча уселся рядом с ним, ожидая, пока тот закончит исписывать очередной свиток.

— Что с Онеказой? — не отрываясь от кисти и дощечек, спросил принц. — Она после вашей встречи сама не своя.

— Не знаю, — грустно ответил бледный эльф. — Она меня боится, веришь? Что-то прочитала в моей памяти.

— Экера? — в крайнем удивлении воззрился на него аумауа. Его кисть замерла посреди штриха, превращая аккуратную руну в кляксу. — Я тебя знаю, Кьелл, и ты не замыслил бы против нее зла. Ведь… не замыслил бы? — еще недоверчивее спросил он.

— Не, — покачал головой тот. — Никогда и ни за что. Но она считает по-другому. Ладно, не будем о грустном, — встряхнулся он. — Давай, стирай заляпанное поскорее, и заканчивай с делами. Мне нужен минимум час твоего времени, и возражения не принимаются.

— Заляпанное? — приподнял бровь Аруихи. Его взгляд остановился на свитке, и аумауа раздраженно выругался, отрывая от него испорченную дощечку. — Сейчас, Кьелл, погоди немного.

***

Они стояли во внутреннем дворике дворцового комплекса, обращенном к обрыву с одной стороны, и прикрытом зданием дворца с другой — Кьелл настоял на приватности. Гламфеллен, в дополнению к свертку на плече, нес одну из деревянных тренировочных сабель, прихваченную в одной из дворцовых зал, используемых воинами для тренировок.

— Не понимаю, почему бы нам не устроиться в одной из тренировочных комнат, хотя бы той, где ты взял саблю? — с сомнением спросил принц.

— Предпочитаю тренировки под открытым небом, — с ностальгией ответил Кьелл. — Начнем с обязательного — ритуалов. Отныне каждый раз, когда ты видишь меня, ты обязан приветствовать меня словом «учитель», и вот таким вот поклоном, — он продемонстрировал ему традиционный для воителей Поднебесной поклон. — Повтори-ка.

— Я уважаю тебя и твое воинское мастерство, Кьелл, но есть ли в этом нужда? — спросил Аруихи, нем не менее, кланяясь. — Я же не прошу у тебя традиционных почестей Хуана.

— Ну так и я для Хуана, максимум, друг, — резонно возразил гламфеллен. — Локти подыми, глаза при поклоне не опускай. Так кланяются и другу, и врагу — всем, кому ты пожелаешь выказать уважение. Ты обучишься моему мистическому искусству, а значит, обязан перенять все его ритуалы. В их соблюдении кроется сила, которую не ждешь от простых и, на первый взгляд, лишних вещей. Это тоже урок, так что запоминай.

— Да… учитель, — с небольшой задержкой отозвался принц, и поклонился.

— Правильно, — с удивлением отметил Кьелл. — Ты даже не иронизируешь. Молодец, ученик.

— Мои первые учителя палками вбили в меня уважение к воинским искусствам, — зубасто ухмыльнулся принц. — Будешь проверять мои успехи?

— Обязательно, — шагнул к нему гламфеллен, и положил пальцы на запястье его правой руки. — Проделай-ка все упражнения, что я тебе оставлял, по порядку. Расслабься, не напрягай ни одной мышцы, только энергоканалы должны работать, — тот сосредоточенно кивнул, и читаемый Кьеллом ток его энергии резко ускорился. Эльф довольно улыбнулся, но тут же согнал с лица эмоции — гениев, как он помнил, вредно перехваливать.

— Сгодится, — наконец, отпустил пульс Аруихи он. — Еще неделька, и можно начинать практику Искусства Ревущего Тигра.

— Мне нужно будет ненавидеть кого-то? — почесал шрам на щеке аумауа.

— Если хочешь, — пожал плечами Кьелл. — Или быть абсолютно спокойным. Или хотеть в туалет, — Аруихи прыснул, застигнутый этой фразой врасплох. — Я серьезно, — ровным тоном продолжил эльф. — Ты сам нащупаешь нужное состояние сознания — твоя ци подскажет его тебе вернее, чем я. С кем менее талантливым пришлось бы проходить через долгий процесс эмоциональной подготовки, провести пару схваток не на жизнь, а на смерть, возможно, даже, применить алхимию, но тебе костыли не понадобятся — ты уже готов летать. Но это все потом. Следующие упражнения я тебе покажу перед уходом. Сейчас — время подарков, — гламфеллен артистичным жестом сорвал ткань со снятого с плеча свертка, и протянул скрываемое им принцу. — Вот, примерься. Эта штука должна стать тебе продолжением руки.

— Тяжелая, — Аруихи держал за рукоять изогнутый клинок, толстый и широкий, расширяющийся еще сильнее у острия. Приспособленную под полуторный хват рукоятку сабли, и сжимающую ее руку, надежно прикрывал круглый щиток гарды, а лезвие украшала гравировка — тигр, оскаливший пасть. — Кажется неудобной. Почему бы не использовать обычную саблю? У тебя, в тот день, отлично получилось, до сих пор кровь на стенах второго этажа видна, — он зубасто оскалился.

— Эорские сабли — мусор, — отмахнулся Кьелл. — Придуманы под среднего бойца средних размеров. На меня не ориентируйся вообще, я в тот день был сам не свой. Но даже так, я чувствовал, насколько никчемным был тот коготь… то есть, та сабля. Этот клинок тебе, во-первых, по руке, а во-вторых, его форма и конструкция проверены тысячелетиями успешного применения. Вытяни-ка руку вместе с саблей, — бледный эльф довольно осмотрел протянутые вперед руку и оружие, и кивнул. — Длина клинка примерно равна длине руки, глазомер меня не подвел. Не опускай руку, кстати — это твое первое упражнение с саблей, будешь знать, какие мышцы тебе нужно будет разработать как следует. Стой так, и смотри внимательно — я покажу тебе первую форму сабельных техник Громового Удара, она называется «падение грома». Если успеем, я тебе и вторую форму дам, она зовется «тысяча громовых ударов раскалывает небеса». Не пытайся пока встроить их в свой боевой стиль, или применять их в спаррингах — только неправильные рефлексы наработаешь. Просто практикуй формы, и жди, когда к тебе придет их понимание, — бледный эльф, встав в поле зрения Аруихи, принялся медленно демонстрировать позиции и движения приемов, используя захваченную ранее деревянную саблю.

— Этот стиль фехтования тоже относится к мистическим искусствам, — размеренно говорил он, плавно перетекая из одной стойки в другую. — Пробуй практиковать его в дождь и грозу под открытым небом. Чем больше молний и грома будет вокруг — тем лучше. Пытайся понять, как соотносятся название приема, и его выполнение — это облегчит тебе понимание стиля. Если ты сможешь во время тренировки с саблей выполнять упражнения с ци — еще лучше. Не бойся следовать воинским инстинктам в своей практике — на сухую теорию нужно опираться, но не ставить ее во главу угла. Все, опусти руку, сейчас ты мне покажешь движения первой формы, а я тебя поправлю, если нужно.

— Да, учитель, — уже более уверенно ответил Аруихи, и поклонился, не выпуская саблю из рук. Кьелл довольно улыбнулся. Он начинал понимать, отчего учитель Сяо-Фаня радовался его успехам, как своим — сейчас он ощущал схожие чувства.

***

Вместо запланированного часа, он потратил на Аруихи больше двух — и дав-таки ему вторую форму сабельных техник Громового Удара, и подождав, пока он запишет начальные упражнения Искусства Ревущего Тигра. Возможно, Кьелл попросту наслаждался вдруг осознанной учительской гордостью, а может быть — оттягивал неприятный по многим причинам разговор с Онеказой, но, как бы то ни было, ему все же пришлось подняться на крышу дворца Каханга, и заглянуть в изумрудные глаза той, кто ждала его там.

— Приветствую вас, моя королева, — привычно поклонился он ей, чувствуя ностальгию по тем приятным минутам, которые обычно предваряло подобное обращение.

Он спокойно и ровно обратился к все молчащей Онеказе, излагая ей ту надуманную причину, по которой поднялся в сад на крыше — инфекционная болезнь среди жителей Желудка, опасная и быстро распространяющаяся. Эта новость устарела месяцы назад — Кьелл узнал ее еще до отплытия на Мотаре о Кози. Никакой опасности давным-давно не было, он лично купил достаточно лекарства и отнес его добрейшей реадсеранской старушке, что сообщила ему о болезни. Бабушка совершенно подвижническим образом жила в Желудке и бесплатно лечила ропару уже несколько лет.

Кьелл продолжал описывать детали уже предотвращенного кризиса, ожидая реакции королевы на протелепатированное ей «нужно поговорить с глазу на глаз. Аруихи тоже можно позвать.»

Королева так и не ответила на его мысленное послание. Дослушав эльфа, она отдала несколько тихих распоряжений стоящим рядом придворным, что тут же заспешили прочь, и внезапно отпустила всех остальных. Когда они остались вдвоём, она вопросительно посмотрела на бледного эльфа.

— О чем ты хотел поговорить, Кьелл? — её тон был спокойным и ровным, а выражение лица — нейтральным, но что-то в её языке тела насторожило эльфа.

«Она напряжена, и вполне определённым образом. Похоже, прочитала в моих мыслях истинную причину этого визита. Она считает меня угрозой, и решила взять удар на себя,” это понимание породило в его сердце укол боли и горя, но он справился с собой.

— У меня есть для тебя оскорбительная и неприятная новость, которую я все же считаю нужным тебе сообщить, — стараясь успокоиться, произнёс он. Гламфеллен даже начал регулировать дыхание, пытаясь унять тоскливо заходящееся сердце. — Видишь ли, сегодня со мной связались Канта Ниччезе и хазануи Кару, оба в разное время и независимо друг от друга, но с одним и тем же предложением. Оба хотели купить мою верность.

— И чем же? — тон Онеказы был все таким же ровным, но напряжение в её голосе росло. Она ожидала его ответа, и он ей заранее не нравился.

— Тобой, — просто ответил Кьелл. — Кару любезно поведала мне, что если Дедфайр станет доминионом Рауатая, то королева станет ему не нужна, достаточно будет наместницы. В наместницы Кару прочит себя. А уж наместнице не составит труда приказать простой женщине по имени Онеказа стать моей наложницей. Нирро же был ещё лаконичнее и незамысловатее. В обмен на помощь в твоём низложении, он обещал подарить мне тебя, в цепях. У республиканских вайлианцев ну очень лёгкое отношение к обращению разумных в рабство, как я заметил.

— И что же ты им ответил? — напряжение в голосе Онеказы достигло пика. Её длинные пальцы сжали подлокотники малого трона, словно она готовилась выбросить себя из него в резком прыжке.

— Согласием, на оба предложения, — тускло ответил Кьелл. Королева дернулась было, но замерла, остановленная его следующими словами. — Я очень хотел забрать обе глупые головы, выплюнувшие в меня эту мерзость. Посмевшие угрожать моей любимой женщине, да ещё и выставлять это благом для меня. Но я вспомнил твои слова о сильных врагах. Быть может, если они посчитают меня на крючке у них, мы вместе сможем их сколько-нибудь ослабить.

Онеказа не ответила на это ничего. Все то напряжение, делавшее её похожей на натянутую струну, оставило королеву в один момент. Её била крупная дрожь, а изумрудные глаза смотрели в никуда с бессмысленным облегчением.

— Ты что… ты всерьез считала, что я согласился взаправду? Я знаю, ты боишься чего-то, что отыскала в моей памяти, это трудно не заметить. Но… Ты настолько низкого мнения обо мне? — устало спросил Кьелл. В его голосе не было и грана обвинения — только непонимание.

— Прости меня, Кьелл, — ответила Онеказа бесцветным голосом. — Я не знаю, чему верить, и что думать. Я делаю одну ошибку за другой. Тебе будет лучше, если ты просто забудешь обо мне.

— Не могу, — криво улыбнулся он, — Слишком уж ты запала мне в душу, Онеказа. Помнишь, я просил тебя не опасаться меня? Прошу снова — не нужно. Если говорить о моем отношении к тебе, для меня очень мало изменилось с того вечера, веришь?

— Я верю тебе, — грустно ответила женщина. — Но для меня изменилось слишком много. Прости, — добавила она тихо.

— Ладно, — он повернулся к выходу.

— Пригласишь обратно слуг? — попросила Онеказа.

— Нужно отменить общую тревогу и эвакуацию? — печально пошутил Кьелл.

— Ну… да, — ещё печальнее ответила королева. — Я прекрасно знаю, насколько ты силен и опасен. Прости меня и за этот страх. — гламфеллен провел ладонью по лицу. В конце концов, этого стоило ожидать.

— Я не хотел тебе говорить сначала, но теперь вижу — лучше сказать, — он снова повернулся к ней. Его охватило странное спокойствие, сродни той финальности, что исходила от сущности его богини-патронессы. — Я отплываю через несколько дней. Надеюсь, мы сможем выжать хоть что-нибудь из ВТК и рауатайцев за это время, но дольше тянуть я не смогу. Эотас скоро прибудет к предпоследнему пункту своего назначения, за которым его уже не остановить. Я обязан встретить его у Пепельной Пасти, — он безрадостно усмехнулся. — Меня ждёт испытание, достойное самой Магран — пламя и лава, множество агрессивных огненных гигантов, и один близкий к непобедимости сверхгигант с комплексом мессии. Мне нужно сделать всё, чтобы он там и остался, навсегда, — он тяжело вздохнул. — Иначе мне придётся смотреть, как рушится мир, в котором живёшь ты.

Глаза Онеказы прояснились, но почти сразу же наполнились слезами.

— Это же верная гибель, — прошептала она. — Ты идёшь на смерть.

— Может быть, — он пожал плечами. — Может быть, и нет. И разумные, и боги этого мира уже составили обо мне определённое мнение. Для первых я — исполнитель, наемник, фигура на игровой доске. Для вторых — удобный инструмент. Через несколько дней я отправлюсь в путешествие, которое покажет, способен ли я на что-то большее, или же все они правы. Покажет, являюсь ли я лишь незначительным персонажем в истории, где Эотас — главный герой, либо же кем-то большим. Не беспокойся обо мне, Онеказа, — он улыбнулся, спокойно и безмятежно. — Я не иду умирать, я иду побеждать. Ради будущего. Ради тебя.

— Ты вернёшься? — в её голосе звучали сдерживаемые слезы. — Вернись, прошу тебя.

— Если ты просишь, то я обязательно вернусь, — его лицо все так же не было омрачено ничем. — Ты только жди меня, ладно? И не бойся, ничего не бойся. Ты сильная, и справишься с любыми вызовами.

Онеказа не ответила на его слова. Она словно и не слышала их. Кьелл повернулся, оставляя королеву наедине с её мыслями, но одна из этих мыслей нагнала его на полпути к выходу. «Вернись. Вернись ко мне,” эхом отозвалось мысленное послание Онеказы в разуме Кьелла.

— Я не сказал бы «нет», даже если бы хотел, — ответил он тихо, больше для себя, чем для неё. — Конечно же, я вернусь к тебе, — не оборачиваясь, он двинулся прочь.

Примечания

[1] Дульчас мес Ристецце — «Кондитерская Ристецце», где "Ристецце" - имя владельца.