История героя: Огонь наших душ

Глава 32. Жизнь

Некетака, Терраса Перики

Трое разумных стояли над лишенным разума телом дракона, что мирно спало, свернувшись клубком. Один из троих мог бы дрожать в нетерпении, но тысячи лет существования в виде нежити приучили его экономить каждую каплю эссенции, не тратя ее на такие бессмысленные жесты, как имитация непроизвольных и рефлекторных движений. Немертвый дракон Этаоринисфарлас выглядел костяной статуей, и лишь один из обладающих сверхъестественным даром видеть души мог бы наблюдать его нервозность.

Такой разумный присутствовал здесь. Кьелл Лофгрен давно уже приглушил на максимум свое восприятие Видящего — в нем драколич непрерывно мерцал неисправной неоновой вывеской, раздражая третий глаз Кьелла. Гламфеллен, тем не менее, относился к этому с пониманием — сегодня для немертвого дракона наступил поистине волнующий день.

Третий из присутствующих, главный Заклинатель Воды всея Хуана, гильдмастер Текеху, оглядывал окружающую обстановку с едва сдерживаемым недовольством — для того, чтобы впустить в древнюю драконью тюрьму их колоссального гостя, над зданием гильдии пришлось провести некоторое количество весьма неэстетичных и разрушительных строительных работ. Проще говоря, некетаковский филиал гильдии Заклинателей Воды теперь мог похвастаться огромной дырой в крыше и полу обеих этажей. Взвалив на себя заботы о всех Заклинателях, морской годлайк принимал близко к сердцу трудности подопечных мистиков, многие из которых были вынуждены прервать обучение и тренировки из-за этой рукотворной разрухи.

— Вы точно готовы, Текеху? — поинтересовался Кьелл. — Все ли твои согильдейцы используют силу Нгати, а не драконьей души?

— Экера, — кивнул тот, малость приободрившись. Собственноручно возродив древнее мистическое искусство Хуана, морской годлайк был этим заслуженно горд. — Четыре формы Перики по-прежнему используются многими, но для всех моих подопечных не составит труда отказаться от них. Эта трудолюбивая рыбка долго баламутила спокойные воды нашей гильдии, вбивая в ленивые головы Заклинателей знания об истинном искусстве Нгати, — он приосанился, и Кьелл со смехом хлопнул его по плечу — гламфеллен признавал заслуги старого товарища, и чувствовал гордость за него.

— Ну что ж, хватит тянуть тогда, — коротко выдохнул бледный эльф, и заговорил, спокойно и уверенно, обращаясь к драколичу. — Этаоринисфарлас, ложись рядом с безмозглым телом, и погружайся в сон. Постарайся не выходить из него — тебе совершенно точно будет больно, но если проснешься, будет еще больнее. И еще, чем меньше ты будешь сопротивляться, тем легче будет мне, и тем быстрее все закончится. Помни, даже если я ненароком нанесу твоей душе сколько-то повреждений, эссенция Скиориелафаса их исцелит при слиянии. Слияние я тоже подстрахую, хоть сопротивления от этой безмозглой душонки и не должно быть. Как, готов?

— Признаться, я испытываю опасение, Кьелл, — прошептал древний дракон.

— Это нормально, — улыбнулся тот. — Переселение в новое тело у кого угодно заставит поджилки трястись. Не беспокойся, все должно пройти нормально. Тело подходящее, работа для меня почти привычная, со знакомой аниманткой я проконсультировался, и она дала мне несколько отличных советов, в общем, все прогнозы благоприятные, — он подошел к дракону ближе, и дружески похлопал его по костяной морде. — Все пройдет хорошо, верь мне. И еще, могу открыть тебе эмоции, если хочешь — убедишься, что я искренен, и уверен в своих силах.

— В этом нет нужды, Кьелл, я верю тебе, — ответил дракон тихо. — Просто у меня, как ты сказал, трясутся поджилки. Не будем медлить — начнем.

Огромный скелет, движимый эссенцией, стронулся с места. Драколич, подойдя к центру полузатопленной залы, улегся на пол рядом с телом Скиориелафаса, отзеркалив его позу. Два свернувшихся рядом дракона, желтовато-белый костяной и темно-зеленый морской, живо напомнили Кьеллу необычной расцветки символ инь-ян, и он, усмехнувшись неожиданной ассоциации, приступил к делу. Для начала, он подготовил тело морского дракона, используя скипетр Перики, переданный ему Текеху. Кьелл сжал душу Скиориелафаса максимально плотно, давая место будущему обитателю драконьего тела, и удержал ее в этом состоянии с помощью древних якорей эссенции. Затем, он обратил свои силы Видящего и сайфера на тело и душу драколича, и ручеек эссенции последнего начал перетекать в новое вместилище. Кьелл знал, насколько болезненным может быть этот процесс — и по описаниям Идвин, и по собственному опыту, и по свидетельствам Анахару, пережившего подобную операцию. Из-за этого гламфеллен работал так споро, как только мог, без вреда для качества процедуры. Делу посильно помогал и сам Этаоринисфарлас — драколич не сопротивлялся отсечению себя от гигантской филактерии, которой стал его скелет, и перемещению своей души в новое тело. Работа — долгая, трудоемкая, и утомительная, — понемногу спорилась.

***

Кьелл устало выдохнул, перенося последние капли эссенции немертвого дракона в тело дракона живого. Предстояла самая важная часть работы — слияние, и, подождав, пока движение душевных энергий в теле морского дракона немного утихнет, он начал понемногу ослаблять удерживающие обезличенную эссенцию Скиориелафаса оковы. Две могущественных драконьих души сплелись, но не в схватке, и не в эквилибриуме — одна из них просто и безыскусно пожирала другую.

Тело морского дракона встряхнулось раз, потом другой. Кьелл запоздало вспомнил о травме, нанесенной им Скиориелафасу — за всеми заботами, он малость подзабыл, что сломал морскому дракону позвоночник. Но, видимо, регенерация гигантского ящера работала и в его лишенном разума состоянии — дракон медленно поднялся на лапы, и потянулся всем телом, расправляя крылья и моментально заставив просторную подземную залу показаться тесной.

— Как ты себя чувствуешь, Этаоринисфарлас? — устало спросил Кьелл. Текеху поспешно поддержал его под руку, и протянул другу заранее приготовленное адровое зелье, которое тот с благодарностью осушил, кривясь от мерзкого вкуса.

— Я никак не могу понять, почему ты все еще пьешь эти гадкие эликсиры, — отстраненно заметил годлайк, следя за вертящим головой драконом. — Экера, с твоими связями, ты можешь себе позволить продукцию лучших алхимиков Дедфайра.

— Привык, — ответил гламфеллен. — Омерзительный вкус меня даже бодрит. И потом, я их много наварил, еще долго буду допивать, — он благодарно кивнул другу, и вновь повернулся к дракону, все не отвечающему на его вопрос.

— Этаоринисфарлас! — громче спросил он. — Ты меня слышишь? Ты все еще ты?

Дракон, повернувшись к нему, внезапно опустился на четыре лапы, и склонил голову, так, что его огромные глаза оказались почти на одном уровне с лицом Кьелла.

— Я чувствую себя великолепно, — прозвучал его голос в мыслях присутствующих.

Кьелл, подспудно ожидавший, что телепатия ожившего дракона начнет звучать столь же громко и резко, как ментальные крики его собратьев, был приятно удивлен: получив новое тело, Этаоринисфарлас сохранил деликатность мысленного общения. Его голос в разуме Кьелла приобрел лишь чуть больше силы и громкости, по-прежнему не вызывая дискомфорта.

— Я и не представлял, как соскучился по всем маленьким радостям жизни, по истинным чувствам, а не их имитации, — продолжил оживший дракон. — Даже наблюдать, обонять, и ощущать кожей убогую обстановку этой конуры доставляет мне радость. Спасибо тебе, Кьелл, за твой великий дар, дар жизни.

— Не, это не я, — рассмеялся тот. — Ну, не только я. И потом, это не дар, а обмен — ты нас защищал все это время. Что, отправишься полетать, разомнешь крылья? Всех, кого надо, мы уже предупредили, никаких неприятных шевелений в страже быть не должно. Разве что зевак набежит, тобой полюбоваться.

— Якоря эссенции все еще держат мою душу, — в ментальном шепоте дракона прозвучала тень удивления. — Пусть я и поглотил энергию предыдущего хозяина этого тела, его долги и обязательства перешли ко мне вместе с его силой.

— Это мы быстро поправим, — потер руки Кьелл, снимая с пояса убранный ранее жезл Перики. — Сейчас я эти долги малость прощу, со всей возможной окончательностью, и ты будешь свободен, как ветер.

— Погоди, Кьелл, — дракон поднес голову к одному из якорей, разглядывая его в упор жемчужно-белыми глазами. — У меня есть предложение к тебе и твоему другу. Не разрушай кандалы на моей душе. Просто… разомкни их.

— Э-э-э… вот сейчас не понял тебя, — ошарашенно ответил гламфеллен. — Зачем? Какой в этом толк, и для кого?

— Эти артефакты — ловушки эссенции, — ментальный шепот дракона, тихий, но предельно отчетливый, зазвучал вновь. — Оковы души — лишь одно из их назначений. Преврати эти оковы в… удобную постель, — тень смеха прозвучала в голосе дракона, — и я продолжу делиться своей эссенцией с древними артефактами, а Заклинатели и дальше смогут черпать из них силы. Ритуалы Перики не утратят силу. Я оставлю свое удобное жилище в городе, и переселюсь сюда — чувствую, сырость и полумрак этого места более по нраву мне, чем я думал поначалу.

— Ну, это здорово, наверное, — Кьелл озадаченно почесал нос. — Но потеря эссенции — крайне неприятный процесс, да и вреда может нанести немало. Со мной самим что-то подобное произошло, даже дважды, и меня до сих пор иногда мучают фантомные боли. Зачем тебе это?

— Я все еще чувствую себя обязанным тебе, Кьелл, тебе и Хуана, — ответил Этаоринисфарлас, и в его голосе зазвучала торжественность. — За величайший дар новой жизни, за беседы с многими разумными, за светящуюся адру, что подпитывала меня, мне не удалось отплатить вам ничем — ни один враг не приблизился к Некетаке за эти месяцы. Мое тело исполнено силы двоих душ, и мощь их бурлит во мне. Я отдам часть моей новой силы, часть того могущества, что переполняет меня, в благодарность за все те блага, которыми Хуана одарили меня, и долг будет оплачен.

— Ну, отказываться было бы странно, — улыбнулся Кьелл. — Погоди, сейчас я отключу кандалы, — он неспешно приблизился к одному из якорей эссенции, и аккуратно коснулся его скипетром Перики. Навершие пирамидки медленно погрузилось внутрь артефакта, и вся конструкция неярко засветилась.

— Пусть долг и оплачен, мы ведь все еще друзья? — продолжил гламфеллен, направляясь к следующему якорю. — Надо сказать, ты — самый приятный в общении дракон из всех, кого я знаю.

— Благодарю, Кьелл, — мысленную речь Этаоринисфарласа снова пронизал смех. — Разумеется, ты и твой народ — друзья мне.

— Мой народ, вообще-то, бледные эльфы, но я тебя понял, — рассеянно ответил тот, отключая очередной якорь. — Что с твоими костями сделаем? — он кивнул на огромный скелет, лишенный всяких следов жизни. — Можем захоронить их. Перенесем все кости обратно в Веба о Тангалоа, и закопаем. Хочешь?

— Я не испытываю ни капли привязанности к былой тюрьме моего духа, — равнодушно отозвался дракон. — Делай с ней, что хочешь. Можешь даже отдать ее ремесленникам.

— Раз так, придумаем что-нибудь, — Кьелл коснулся скипетром последнего артефакта, сковывающего драконью душу. — Все, больше никаких кандалов. Ты как, нормально?

— Все замечательно, — довольно ответил дракон. — А сейчас, настало время ощутить кожей морской ветер, — он напружинился, готовясь подбросить себя в воздух.

— Скажи-ка мне одну вещь напоследок, Этаоринисфарлас, — задумчиво проговорил гламфеллен. — Почему у всех драконов, кроме тебя, телепатия такая резкая и неприятная? Они как сговорились, и беседы с ними словно пилят мои мозги тупой пилой. Ты же вполне нормально разговариваешь. Это из-за твоего опыта?

— Не совсем, Кьелл, — телепатическое послание дракона зазвучало весельем. — Ни одному из моих собратьев не составит труда приглушить их ментальное присутствие. Они просто не желают этого делать. Я же давно отбросил гордыню и пренебрежение к короткоживущим, наблюдая их дела долгими веками. Мне нет нужды подавлять разумных своей речью, и я не желаю делать беседу с другом мучением для него.

— Спасибо, раз так, — улыбнулся эльф. — Ладно, не буду тебя больше задерживать, море и ветер тебя уже заждались, — дракон, кивнув друзьям, стартовал вверх, подняв тучу брызг, и вскоре исчезнув в синеве неба Некетаки.

— Это деяние — необычнее многих, совершенных тобой, Кьелл, — задумчиво проговорил Текеху, принимая от друга скипетр. — Народ Хуана приобрел могущественного друга, и не утратил наследие былого, учение хитроумной Перики. Похоже, в моей гильдии будут изучать два искусства.

— Можешь скинуть этих драконьих учеников на кого другого, — хмыкнул эльф. — Талант для выполнения четырех форм Перики ведь не нужен, так? Только ритуалы. Онеказа подберет группу разумных, ты обучишь их четырем формам, и пусть они дальше сами. Все меньше забот для тебя. Вон, драконье жилище сейчас опустело — могут его занять.

— Драконьи Ученики, — задумчиво огладил анемоноподобные волосы годлайк. — Экера, мне нравится это название, и твоя идея. Я представлю ее королеве при следующей нашей беседе. Или, — он хитро поглядел на друга, — ты хочешь сделать это сам?

— Не, я стараюсь поменьше говорить с ней о делах, — добродушно улыбнулся тот. — Онеказа и так работает без праздников и выходных, еле удается ее раз в неделю от дел оторвать, да нормально отдохнуть вместе.

— Меня никогда не перестанет удивлять то, что ты не пользуешься твоим статусом, — в ухмылке Текеху проглянула толика скабрезности. — Многие из знакомых мне разумных, находясь в столь близких отношениях с королевой, купались бы в богатстве.

— Не такой я эльф, — залихватски махнул рукой Кьелл. — Лучше послушай вот чего. Перики выдумала свои четыре формы, чтобы скрыть утерю Заклинателями пакта с Нгати, так? Но драконы, и их эссенция, не привязаны к какой-то одной стихии. Даже наш близкий воде друг, теперь отзывающийся на длиннющее имя Этаоринисфарлас, вполне себе может пыхать магическим огнем. А значит… — гламфеллен выдержал паузу, заговорщически ухмыляясь. Эта идея не давала ему покоя с того самого времени, как он узнал об истинном источнике силы Заклинателей. А еще, способности Текеху и его товарищей по гильдии сразу напомнили ему одну историю о бодрой девчушке, ее бестолковом брате, и лысом пареньке, умеющем летать.

— Экера, договаривай уже! — не выдержал напряжения Текеху. — А значит что?

— А значит, Драконьи Ученики вполне могут управлять другими первостихиями! — триумфально закончил бледный эльф. — Нужно только разработать ритуалы для них, при участии нашего друга-дракона! Что думаешь?

— Нужно принимать в ряды Драконьих Учеников только истинно верных короне разумных, — мгновенно уловил скрытую проблему Текеху. Все же он был отнюдь не глуп — всего лишь малость легкомыслен, да и то, с принятым грузом ответственности за гильдию, он избавился от большей части своей несерьезности.

— Нельзя допускать утечки ритуалов на сторону, — продолжил годлайк отстраненно. — Это новое искусство должно стать секретом Хуана. Быть может, брать с кандидатов подкрепленную магией клятву?

— Не волнуйся об этом слишком сильно — думаю, Этаоринисфарлас силу как дать, так и забрать может без труда, — весело ответил Кьелл. — Но насчет верных короне разумных, в общем, правильно. Что думаешь насчет новых ритуалов? Сам займешься?

— Мне близка лишь одна стихия — домен моей божественной матери, — сконфузился Текеху. — Я не знаю, с чего и начинать в составлении ритуалов земли, огня, и ветра.

— По идее, ритуал важен только для нашего дракона, — отрешенно почесал нос гламфеллен. — Дракон — источник сил, наполняющих действие. Но было бы нечестно нагружать всем этим одного тебя. Давай соберем всех наших знакомых, причастных к мистическим искусствам — Алота, Фассину, Идвин, даже Ватнира позвать можно, — познакомим их с Этаоринисфарласом, и вместе посидим над этой проблемой с бочонком римсйодды… Кхм. Не то хотел сказать. А впрочем, почему бы и нет? Лишним на нашей встрече друзей, а заодно и научной конференции, алкоголь всяко не будет.

— Экера, — довольно ухмыльнулся годлайк. — Твои слова уже наполняют мое сердце воодушевлением.

Укайзо, две недели спустя

Проснувшись этим утром, Кьелл ощутил некую необычность окружающей обстановки, отличность от большести его былых пробуждений. Повернувшись на бок, он незамедлительно обнаружил ее причину, встретив ожидающий взгляд Онеказы. Она лежала на боку, глядя на него, и косички ее волос раскинулись по белизне подушки темной пенистой волной. Полные губы королевы изогнулись в задумчивой полуулыбке. Она еще не вставала — тонкое одеяло стыдливо прикрывало тело женщины, лишь ее апельсинового цвета плечи были открыты.

— Вот так сюрприз, — обрадованно выдал он, немедленно заключая ее в объятья. — Неужто у тебя сегодня выходной? — и без промедления потянулся к ней губами.

— Подожди, — со смехом попыталась остановить его она, не особо, впрочем, усердствуя, и Кьелл все же припал к губам любимой в поцелуе.

Гламфеллен некоторое время увлеченно целовал свою женщину, наслаждаясь столь приятным пробуждением. Он ограничивался более-менее целомудренными ласками, гладя ее волосы, спину, и плечи — он заметил ее попытку остановить его, и не хотел слишком распаляться. Оторвавшись от ее губ, он спросил:

— Ну так что? Остаемся в спальне?

— Да, — выдохнула она, но тут же поправилась: — То есть нет. Ты мне нужен, таку ароха.

— Я весь твой, — с улыбкой ответил Кьелл.

— Не в этом смысле, — смутилась Онеказа. — То есть, и в этом смысле тоже, но не сейчас. То есть, и сейчас тоже, но… — она раздраженно фыркнула, и замолчала. Кьелл терпеливо ждал, с долей умиления наблюдая ее не прикрытые маской отстраненности эмоции.

— Я хочу, чтобы ты встретил со мной посольство Рауатая, — наконец заговорила она, — и поддержал меня в общении с их дипломатами. Присутствие разумного, чей меч нанес воинской силе ранга нуи столько урона, выведет рауатайских чиновников из равновесия, облегчив мой разговор с ними.

— Посольство Рауатая… — задумчиво протянул Кьелл. — Мы возобновляем отношения?

— В перспективе, — кивнула Онеказа. — Негоже двум державам братских народов подолгу держать обиды. Равное партнерство с береговыми аумауа может стать немалым подспорьем для Дедфайра… — она замолчала, непонимающе глядя на бледного эльфа, вовсю давящегося смехом. Тот, все же сдавшись рвущемуся наружу веселью, расхохотался. Королева глядела на эту неожиданную вспышку веселости с удивлением.

— Когда ждать пауков? — отсмеявшись, спросил гламфеллен. — И фампиров.

— Экера, я не понимаю… ты опять о чем-то иномировом? — удивление Онеказы только росло.

— Не, я о нашем, дедфайрском, — с нарочитой серьезностью ответил эльф. — Ты, несомненно, следуешь моему гениальному плану о нужных Укайзо дипломатических представительствах, а именно, рауатайцев, кристальных пауков, и фампиров. Над всеми ними ты будешь беззлобно и очень дипломатично подшучивать, высылая им подарки и поздравления ко всяким памятным датам: фампирам — на день падения Энгвита, паукам — после каждой зачистки острова от этих неприятных существ, а рауатайцам… тут у тебя дат прибавилось. Выдворение из Некетаки, битва в канале Офеччия, она же провал захвата Укайзо, поражение в рауатайской войне — не только атолл Накаро вспомнить можно, — он не удержал серьезную мину, и вновь засмеялся.

— Прекрати, — Онеказа тоже не сдержала смеха. — Я прошу твоей помощи в серьезном государственном деле.

— Так я тебе и не отказываю, милая, — Кьелл потянулся к ней, и легонько коснулся губами ее щеки. — Аруихи тоже пригласим? Будем втроем этих рауатайцев подавлять.

— Мой брат очень уж несдержан в словах и поступках, — улыбнулась женщина. — В былые времена, я бы воспользовалась его помощью, но теперь, когда ты рядом со мной, в ней отпала нужда — ты лучше контролируешь себя, и полнее понимаешь ситуацию.

— Все, ты меня захвалила, — откинулся на подушки гламфеллен. — Ладно, сейчас я отвернусь, а ты оденешься. Потом моя очередь.

— Я завершу сегодняшние дела пораньше, ароха нуи, — прошептала Онеказа, уловившая и его мысли, и причины внезапной целомудренности. Быстро поцеловав Кьелла, она поднялась с постели.

***

— Вооружение рауатайских кораблей в Дедфайре будет ограничено до минимума, как и тоннаж этих кораблей. Никаких больше тяжелых джонок, пригодных для военного использования. О защите ваших купцов от пиратов можете не волноваться — корона Хуана позаботится об этом, — королева говорила сухим, недвусмысленным языком, отбросив свою извечную цветистость речи, и не менее сухим тоном — она не хотела допустить ни единой возможности двоякого толкования своих требований.

— Основывать колонии даже на пустынных островах вам запрещается, как и попытки оказывать влияние на поселения Хуана, — продолжила она. — Отныне — только торговые фактории. Количество разумных, постоянно проживающих на этих факториях, тоже будет ограничено, как и их вооружение. Все, что калибром крупнее аркебузы, запрещено. Количество оружия — не больше единицы на разумного. Защита ваших торговцев тоже будет в руках Хуана — мы позаботимся о наших партнерах, — королева взяла паузу, скользнув безэмоциональным взглядом по своим визави. Те, рауатайцы в традиционной одежде, безмолвно внимали ей. Их лидер, статный зеленокожий аумауа с гордым и строгим лицом, даже не думал скрывать нарастающее недовольство.

— Рауатайцам запрещается иметь собственные верфи, как и закупать на верфях Дедфайра корабли, вооружением и тоннажем превышающие разрешенные для них, — снова заговорила Онеказа, не меняя тона.

— Но позвольте, королева, как в таком случае нашим купцам ремонтироваться? — лидер дипломатической миссии выступил вперед, и заговорил, быстро и возмущенно. — Этот запрет ставит их в очень невыгодные условия.

— Не, можно и не запрещать, — Кьелл уловил тень нарождающегося недовольства королевы, и высказался, лениво и расслаблено, прежде чем заговорил кто-либо иной. — Но зачем тогда тянуть время и ждать, пока вы понастроите тяжелых джонок на дальних островах, и вооружите их контрабандными пушками? Давайте сразу выведем флоты в море, и подеремся как следует. Или нет, — он вперился холодным взглядом в рауатайского дипломата. — Флот в море выведете вы. Навстречу ему выйду я один. Двадцать джонок уже удирали от меня, теряя штаны, после того как я очистил две из них от экипажа за несколько минут. Мне интересно, как долго продержится сотня? Или сколько там у вас во флоте — две, три?

Гламфеллен намеренно преувеличивал — даже перераздутому военному бюджету островной империи две, и тем более три сотни линейных кораблей были не по карману. На рауатайского дипломата его короткая речь подействовала самым негативным образом — оскорбленно вскинувшись поначалу, он, похоже, вспомнил, кто обращается к нему, и раздраженно прикрыл глаза, не говоря ни слова.

— Кьелл, пожалуйста, — королева подняла руку в останавливающем жесте. Ее голос был ровным, но достигший эльфа эмоциональный посыл был полон веселого одобрения. — Не нужно принимать дипломатические переговоры за поле боя. Но надо сказать, — она обратилась к дипломатам, — в словах Видящего из Некетаки есть здравое зерно. Вы же не планируете нарушить договор еще до его заключения?

— Разумеется, нет, королева, — с едва скрываемым раздражением отозвался рауатаец. — Мы примем ваши условия.

— Хорошо, — ответила Онеказа доброжелательным тоном, и бесстрастно продолжила: — Но это не все из них. Вашим купцам запрещается иметь собственные оружейные мастерские в Дедфайре, а также закупать здесь любые количества оружия. Любого. Продавайте, но не покупайте. Все же оружие, привезенное для продажи, будет храниться на складах под контролем короны Хуана…

— Это возмутительно! — недовольно прервал ее рауатайский чин. — Вы загоняете наших торговцев в невозможные рамки! Никто и никогда не ставил Рауатаю таких условий!

На этот раз, недовольство королевы полыхнуло немедленно и ярко, и Кьелл отозвался, вторя ему, но высказался еще спокойнее и добродушнее, чем раньше:

— Хорошо, не будем загонять вас в рамки. Провозите сколько угодно ваших переодетых солдат в Укайзо и Некетаку, и вооружайте их на месте. Хоть полками провозите, мне плевать. Где тысяча, там и больше. Я всех их отправлю домой, пусть и в слегка разобранном виде.

— Мы не собираемся никого провозить и вооружать! — взорвался чиновник. — Королева, может быть, мы закончим переговоры без посторонних?

Здесь Кьеллу уже не требовались побудительные эмоции Онеказы. Он медленно встал со своего кресла, стоящего рядом с ее троном, и расслабленной походкой прошествовал к рауатайцу, остановившись совсем рядом с ним.

— Токомару, правильно? — дружелюбно поинтересовался он, и продолжил, не дав открывшему рот чиновнику ничего сказать. — Ты, видимо, считаешь свой статус дипломата несокрушимым щитом, Токомару, раз взялся оскорблять из-за него принявших тебя разумных, — он выдержал короткую паузу, и снова заговорил, тихо и спокойно:

— Я знаю очень точно, сколько долей секунды мне потребуется, чтобы забрать твою голову. А ты хочешь это узнать, тактильно и прямо сейчас? — он ленивым движением положил ладонь на рукоять меча. Рауатайский чиновник непроизвольно попятился.

— Ты извинишься перед королевой, — жестко сказал Кьелл. — За дерзкий тон, приставший не дипломату, но наглецу, и за неуместные попытки указывать ей, кого привечать в своем окружении, а кого изгонять из него. И ты извинишься передо мной, за оскорбительное поведение. Иначе…

Никто не увидел, как цзянь с изображением Кохопа и Тангалоа на гарде покинул ножны. Никто же не заметил и момент, когда он вернулся в них. Прозвучал короткий свист, перед лицом рауатайца взблеснуло серебряным, и белый в чёрную полоску тюрбан Токомару медленно распался на полосы ткани, соскользнувшие с невредимой головы дипломата.

— Ты почувствовал это, Токомару? — ласково спросил Кьелл. — Именно так ощущается прошедшая совсем рядом смерть. Я не слышу твоих извинений! — внезапно повысил он голос.

— Я… я прошу прощения за мою дерзость, ваше величество, — зачастил рауатаец. На его висках выступили бисеринки пота. — И ты прими мои извинения, Видящий из Некетаки. Я был непозволительно груб.

— Так-то лучше, — гламфеллен вновь был спокоен и доброжелателен. — И помни, Токомару: Дедфайр проживет без Рауатая. Дедфайр также переживет и недовольство Рауатая, и его откровенную агрессию. Мы уже ее пережили. Но вместо того, чтобы отвечать злом на зло, мы готовы забыть о нанесенных вами обидах, ради мирного сосуществования. Цени это, — он развернулся и прошел обратно к своему креслу. Удобно устроившись на нем, он спокойно обозрел нервно переглядывающихся рауатайцев.

— Я все же отвечу на заданный тобой вопрос, дипломат, — раздался бесстрастный голос Онеказы. — Здесь нет посторонних. Более того, я не приказываю Видящему из Некетаки…

«Еще как приказываешь, а я с огромным удовольствием подчиняюсь,” подумал Кьелл, вспомнив некоторые моменты, не имеющие ни малейшего отношения к дипломатии и государственным делам. Ответное телепатическое касание королевы было полным веселья и нежности.

— …Я могу лишь просить его, — продолжила она все так же спокойно. — Он — друг короны Хуана, а не ее подданный. Все ваши претензии к нему вы можете высказать ему лично. Но продолжим…

Дипломатическая битва закончилась сокрушительной победой Онеказы по всем фронтам. Кьелл вставил еще несколько реплик в продолжившуюся беседу королевы с рауатайцами, но его помощь требовалась все реже — обретший вежливость Токомару больше не осмеливался спорить с королевой так же нахально, как и ранее, и мгновенно сникал, когда Кьелл отвечал на его робкие возражения. Когда группа рауатайцев уже собиралась уходить, внимание бледного эльфа привлек один из них. Пусть он и был согбен преждевременной старостью, и лицо его было еще более обрюзгшим, чем в их последнюю встречу, эльф мгновенно узнал его, и поднявшись, шагнул в его сторону.

— Кана, — окликнул он старого знакомца. Тот поднял на бледного эльфа печальный взгляд.

— Тебе что-то нужно, Кьелл? — его тон был спокойным, с ноткой грусти.

— Я знаю, что любые мои слова будут для тебя пустыми и бессмысленными, — тихо обратился к нему гламфеллен, — но я обязан их сказать. Верь мне, я сделал бы по-другому, если бы мог.

— Сочту это извинениями, Кьелл, — безрадостно улыбнулся аумауа. — Ты изменился, и заметно.

— Любовь меняет нас разительно и непредсказуемо, — гламфеллен встретил взгляд былого соратника спокойно, пусть и с толикой грусти. — Воля небес, Кана. Мы, смертные, можем лишь следовать ей. Я никогда не был рад тому, что воля небес развела нас по разные стороны баррикад.

— Тот Кьелл, которого я помню, не испытывал большого пиетета перед богами и их волей, — с тенью удивления поглядел на него немолодой чантер. — И уж тем более, он не стал бы оправдывать богами свои решения.

— Я не о богах сейчас, Кана, — ответил эльф. — Боги, порождения разумных, и сами подчиняются воле небес. Но не будем устраивать философскую дискуссию. Я не жалею ни о едином своем деянии, что я совершил ради любви, и не забрал бы ни одно из них обратно. Но мне жаль, что, волею небес, моя любовь сделала нас противниками.

— А твоя любимая… — медленно проговорил Кана, с нарождающимся пониманием в глазах.

— Моя любимая сидит на троне Хуана, — просто ответил Кьелл на этот полузаданный вопрос, — и я жизнь положу ради нее.

— Я до последнего ожидал, что ты опровергнешь это мое подозрение, — аумауа покачал головой, и в его глазах показалось неподдельное удивление. — Значит, все могло бы быть по-другому, ответь ты на чувства моей непутевой сестренки?

— Могло. Но… — эльф с грустной улыбкой пожал плечами.

— Воля небес, да? — прищурился Кана, и озадаченно хмыкнул. — Мне нужно будет обдумать эту концепцию. Что же, Кьелл, я вынужден откланяться — мои старые кости заранее ноют, предчувствуя, как я буду догонять моих товарищей-дипломатов. Прощай, — он развернулся было, чтобы уйти, но остановился, вновь обратив к Кьеллу лицо, на котором виделся вопрос. — Тот необычный монумент в бухте… Он ведь твоих рук дело?

— Именно, — улыбнулся эльф. — Ошибок в рауатайском тексте нет? Сам знаешь, как оно бывает с переводчиками.

— Нет, все три надписи идентичны, — рассеянно ответил аумауа. — Но скажи мне, что такое эта «духовная табличка»?

— Алтарь, — гламфеллен задумчиво посмотрел на горизонт. — Кенотаф. Дань памяти об умерших, и место, где можно выказать им уважение. Кстати, хорошо, что напомнил — мне нужно сходить туда, и разжечь перед ней благовония.

— Пожалуй, я тоже сделаю это, — задумчиво наморщил лоб Кана. — Это традиция Хуана? Я не слышал о подобном раньше.

— Нет, это обычай из моей прошлой жизни, — Кьелл ностальгически улыбнулся. — Вообще-то, духовная табличка должна быть маленькой, легкой, и стоять в доме сделавшего ее. Но я не хотел нести те смерти ни в свой дом, ни в дом моей любимой. Впрочем, Укайзо теперь, в некотором роде, тоже дом мне, так что традиция не нарушена, — он кивнул своему собеседнику. — Ладно, Кана, не буду тебя больше задерживать. Бывай.

— Прощай, — отозвался тот, и двинулся к выходу из сада на крыше. Кьелл направился обратно к своему креслу рядом с троном, и уселся на него, в задумчивости глядя на королеву.

— Кем был тебе тот рауатаец? — тихо спросила она.

— До боя в Укайзо — старым другом, — ответил он, и в его голосе проскользнула меланхолия. — Сейчас — не знаю. Надеюсь, что мы больше не будем врагами: Кана — хороший разумный.

— Я хочу для наших держав только мира, — ободряюще улыбнулась Онеказа. — Быть может, вы снова станете друзьями.

— Я убил его сестру, — отрешенно ответил эльф. — Сомневаюсь, что он мне это простит, — лицо королевы поникло.

— Не грусти из-за этого, милая — я оплакал ее более чем достаточным образом, — Кьелл потянулся к руке Онеказы, лежащей на подлокотнике трона, и накрыл ее своей. — Лучше скажи мне, был ли я хорошим шутом? — он хитро улыбнулся.

— Шутом? — глаза женщины округлились в неподдельном удивлении. — Экера, я бы никогда… — она запнулась, и спросила растерянным тоном: — Ты же не всерьез, ароха нуи?

— О, мой рабочий день как шута уже закончился, — улыбнулся эльф. Он был доволен и тем, что его шуточка удалась, и возможностью наблюдать столь редкую эмоцию любимой. — Я серьезен, как гробовая доска. Именно шуты традиционно высказывают те мысли, что неуместно говорить вслух правителю. Сегодня я выполнял именно эту роль. Как, удалось? — он довольно засмеялся.

— Экера, твои шутки порой совершенно абсурдны, — растерянно ответила Онеказа. Она озадаченно моргнула, и вдруг лукаво улыбнулась. — И что, Аруихи тоже был моим шутом?

— Именно, — довольно ответил Кьелл. — Но он с этой тяжелой ношей не справился, и был изгнан на более простую должность главнокомандующего нашими военными силами, ну и всякое прочее по мелочи. Он теперь отдыхает, расслабляется, и, можно сказать, лентяйничает после тяжких шутовских деньков. Это ведь очень трудно — улавливать желания правителя, — королева рассмеялась.

— Кажется, я знаю, как мне подшутить над братом, если у меня возникнет такое желание, — с хитрой улыбкой произнесла она.

— Ой, — растерянно выдал гламфеллен. — Я только что подставил моего ученика. Зная тебя, — он с нарочитой сердитостью воззрился на женщину, — ты ему еще и расскажешь, кто тебя надоумил подколоть его подобным, — Онеказа ответила невинной улыбкой.

— Это ляжет на мою карму огромным и черным пятном, — тяжело вздохнул эльф. — Ладно, что у тебя еще сегодня запланировано? В городе недавно появился новый театр под открытым небом, некие Колченогие Комедианты. Они сейчас дают пьесу об Эотасе. Я думал тебя сводить, инкогнито. Как, хочешь?

— Конечно, — улыбка королевы искрилась удовольствием. — Я закончу к четырем, или даже немного раньше. Мы успеем на их сегодняшнее представление?

— Должны, — довольно улыбнулся Кьелл. Встав с кресла, он поцеловал женщину в щеку. — Тогда, до четырех, милая.

Укайзо, королевский дворец, несколько дней спустя

Они сидели на подушках в саду на крыше, и наслаждались теплым вечером и компанией друг друга. Кьелл перебирал струны гитары, напевая тихую песенку без слов.

— Та-а-ди-да-та, та-ади-да, — мурлыкал он, с улыбкой глядя на свою женщину.

Онеказа же напряженно о чем-то думала. В одной ее руке была сжата забытая керамическая рюмка с рисовым вином, а другая рассеянно поглаживала колено Кьелла. Она довольно хорошо изучила своего мужчину — сайфер огромной силы, как-никак, — и прекрасно знала, что он и сам любит руками, и с большим удовольствием принимает ласки от нее.

— Ты импровизируешь? — отвлеченно спросила она, погруженная в свои мысли.

— Нет, — эльф от удивления прекратил играть. Его пальцы замерли над струнами, породив на редкость немелодичную ноту. Сморщившись, как от зубной боли, Кьелл накрыл струны ладонью, и отложил гитару в сторону.

— Ты разве не слышишь эту песню в моем разуме?

— Ничего не слышу, — все так же рассеянно ответила женщина. — Она недостаточно на поверхности. Ну, то есть… ты ведь понимаешь, о чем я, да?

— Конечно, — он чмокнул ее в щеку, улыбнувшись. — Но я разве не говорил тебе? Все песни, что я знаю — чужие. Несмотря на все мои дареные таланты в музыке и рисовании, в стихосложении я — полный ноль. И строчки толком не зарифмую, куда уж мне песни сочинять. С музыкой то же самое — играю только в путь, а сочинять не могу.

— По твоим словам, ты и в государственных делах — полный ноль, — Онеказа, наконец, отвлеклась от своих мыслей. На ее полных губах промелькнула улыбка. — А ведь именно благодаря твоим советам Хуана сильнее, чем когда-либо со времен великой империи.

— Хорошо, тогда минус, — не стал спорить Кьелл, хотя был другого мнения о своих государственных способностях. — Минус сто процентов стихотворного навыка, со стопроцентной же вероятностью неудачи в рифмовании, так-то.

— Я заметила, ты часто выражаешь такие эфемерные вещи, как чувства, умения, и знания, в числах и процентах, — Онеказа внимательно посмотрела на него. — За этим есть какой-то иномировой секрет?

— Никаких секретов, — мотнул головой гламфеллен. — Чушь, ерунда. Что-то вроде затянувшейся шутки из другого мира, которую я уже и не объясню толком.

— Когда-нибудь ты расскажешь мне больше о твоих жизнях в других мирах, — задумчиво улыбнулась аумауа.

— Спрашивай что угодно, когда угодно, — просто сказал он. — На что смогу — отвечу. Но не на все — память в дырах, чем дальше, тем хуже.

— Ну тогда, — ее улыбка приобрела лукавое выражение, — расскажи мне, что такое «консорт».

— Наложница или наложник правителя, — удивленно ответил он. — Привилегий чуть больше, чем у слуг и мебели, но ненамного. Их дети от правителя обычно стоят в линии наследования, но их номер — шестой… фигурально, — добавил он, увидев непонимание на лице королевы. — Официальные наследники, с двумя царственными особами в родителях, идут перед ними. Я — твой консорт, фактически, — добавил он с улыбкой. — Социальный статус сомнительный, бонусов от положения никаких, но зато все внимание и нежность королевы — мои, — словно подчеркивая свои слова, он поцеловал ее в губы. — А что это ты этим заинтересовалась?

— Так… — она неопределенно махнула рукой. — А что такое тогда «принц-консорт»?

«Принц-консорт — это сраный ковбой, жаждущий поджениться на доченьке богатого, и от этого чуть менее сраного ковбоя,” подумал он, улыбаясь. «По крайней мере, у О.Генри — так.»

— Консорт, за которого королева выскочила замуж, — ответил он вслух. — Статусом и привилегиями уже повыше, и дети, часто, официальные наследники. Но фактической власти — немного, разве что если должность какую занимает. Реальной же власти… ночная кукушка всегда много чего в уши своей половинке накукует.

— Моя… ночная кукушка пока что… накукует мне в уши полезнейшие вещи, — улыбнулась Онеказа. — Значит, чтобы ты стал моим принцем-консортом, мне нужно выйти за тебя замуж?

— Так. Стоп. Стоп-стоп-стоп, — он машинально поймал ее ладонь, лежащую на его колене. Женщина с улыбкой высвободилась и переложила его руку на свою коленку, продолжив скользить кончиками пальцев по его бедру. Гламфеллен даже не заметил этого. — Ты же не хотела. Боялась, и все такое. И потом, у Хуана сплошь и рядом свободные отношения. Ты порылась в моих мозгах на тему семьи поосновательнее? — его тон не был обвинительным, скорее недоверчивым. Он давно уже привык, что его женщина ну вот совсем не уважает приватность внутренней стороны его черепушки, и даже находил в этом некую пикантность. Можно было обмениваться с ней всяким где угодно, когда угодно, и о чем угодно. Но он совсем не ожидал, что Онеказа заговорит о браке, причем не как о чужеземном курьезе или пережитке древности, а о чем-то, что может случиться с ними.

— Нет, — светло и спокойно улыбнулась королева, — просто я провела с тобой достаточно времени, чтобы понять — ты никогда не захочешь от меня ничего, что причинит мне вред, или даже неудобство.Так что вряд ли это «замужество» — такая уж неприятная вещь. А раз так, почему бы и не попробовать?

— Так, — Кьелл поднялся, а потом опустился на одно колено перед удивленно смотрящей на него женщиной, и торжественно произнес:

— Онеказа, любовь моя, радость моя, счастье мое, ты выйдешь за меня?

— Эм, хорошо? — с непонимающей улыбкой ответила женщина. — Это опять какой-то ритуал?

— Самый лучший, — горячо заверил ее Кьелл. — Так, кольца, где взять кольца, — он суматошно охлопал свои карманы, в которых сроду ничего не держал. — О, нашел! — он выхватил из руки Онеказы давно забытую рюмку, щедро заливая себя вином, поспешно зажег на пальцах едва видимый клинок Божественного Меча Шести Меридианов, и в два легких движения срезал с рюмки два керамических ободка, меньший из которых торопливо ткнул Онеказе в ладонь. Та только тихо смеялась, наблюдая за этой катавасией.

— Теперь мы должны надеть их друг на друга, на безымянный палец. Черт, это же на свадьбе… неважно, давай!

Женщина, все так же хихикая, пристроила на его пальце чересчур большой фарфоровый ободок. Он аккуратно проделал то же самое с ее пальчиком. Потом он обнял ее и страстно поцеловал.

— Теперь мы обручены — связаны чуть прочнее, чем обычные любовники, — сказал он, сжимая ее в объятиях. — Эти кольца… гм, да, ну и кольца. Наверное, если бы я почаще читал твои мысли, я бы не был настолько неготов. В общем, кольца — обручальные, они, как бы, наше обещание пожениться. Открыто их нося, мы говорим всем — у нас уже почти что есть наша вторая половинка, не приставайте к нам, а то он или она побьет вам лицо… Хм. Или что-то в этом роде. Извини, это у меня от волнения, — он счастливо и немного обескураженно улыбнулся.

— Я понимаю, — она погладила его волосы. — И правда, а почему ты так мало читаешь мои мысли? Я очень редко чувствую твое ментальное присутствие. И еще, поцелуй тоже часть ритуала?

— Поцелуй — нет, мне просто захотелось, — он засмеялся. — А что до мыслей… Привычка, наверное. Когда ты все еще была далекой и недоступной королевой на троне, в которую я был влюблен, не особо надеясь на взаимность, я побаивался — вдруг чего нелестного там найду, или тебе не понравится, что я вот так вот запросто лезу тебе в голову. Некоторые разумные болезненно реагируют. Одна девчонка, еще в Белом Безмолвии, таких колотушек мне выдала…

— Может быть, пойти войной на гламфеллен? — с преувеличенной серьезностью заявила Онеказа. — Как завоюем их, найду твою обидчицу, повелю выдать ей плетей… Потом казню, конечно, — она состроила максимально напыщенную физиономию, но не удержала ее долго — рассмеялась.

— Не, если мы завоюем гламфеллен, все мои соотечественники переедут к нам, — покачал головой Кьелл. — Укайзо заполонят бледные эльфы. Будут бить священных китов Ондры, напиваться римсйодды и хулиганить, и вообще нарушать беспорядки где ни попадя. Теплый климат ударяет им в голову. Ты думаешь, чего я подшучиваю непрерывно над все и вся?

— Экера, теплый климат Дедфайра, а ранее Дирвуда, ударил тебе в голову? — приподняла брови Онеказа.

— А вот и нет! — вскричал Кьелл, — Я всегда был такой раздолбай! Ну может, в одной-двух прошлых жизнях я был трагическим героем. В одной так вообще, я был рыцарем печального образа, сложившим голову в попытке мести за даму сердца.

— И как, отомстил? — с непонятной интонацией произнесла Онеказа.

— Отомстил, — с неожиданной серьезностью ответил эльф. — Знаешь, я долго боялся за тебя. Тогда, после нападения Спатта Ругиа. Когда ты рассказала мне, как была испугана. Я не хотел выходить в море. Хотел в одиночку пойти на штурм и ВТК, и Медной Цитадели, на всякий случай. Поэтому и сорвался тогда, с теми Принчипи и огром — слишком уж долго боялся подобного. Очень не хотелось снова… мстить, — горько признался он, и вздохнув, продолжил. — Та женщина умерла ужасной, мучительной, и долгой смертью, из-за того, что один безумный выродок решил покуражиться. Я не смог исцелить ее раны — оказался слишком слаб. Я ненавижу быть слабым с тех пор.

— Тебя не было рядом, когда ее ранили? — понимающе спросила Онеказа, обнимая его.

— Нет, — гламфеллен задумчиво улыбнулся, — я и не знал ее. Ну, видел мельком один раз, но не испытал к ней никаких чувств. Она была просто солдатом вражеской армии. Но в тот момент, когда она умирала, а я не мог исцелить ее, она простила меня. Она простила мою подругу, что прервала мои отчаянные попытки исцеления из страха за меня, и не помогла мне из ревности. Я понял, что мог бы полюбить ее… я уже полюбил ее, но этого-то как раз и не понял. Не понял, что именно тогда вся моя жалость к этой женщине переплавилась в любовь. Она попросила меня вынести ее к солнцу, чтобы увидеть его в последний раз. Там, под закатными лучами, я смотрел в ее тускнеющие глаза, в которых не было ничего, кроме спокойной радости, и чувствовал что-то, чего не понимал. Потом я похоронил ее, отправился мстить, и умер вместе с ее врагом. Я знал, что иду на смерть — враг был на порядок сильнее, но я не мог по-другому, — беспомощно улыбнулся он.

— Значит, твоя любовь убила тебя? — глаза Онеказы были полны грусти.

— Выходит, что так, — Кьелл печально кивнул. — Скверная история для дня нашего обручения, а? Нам бы веселиться и праздновать…

— Нет, — женщина коснулась губами его щеки. — Это прекрасный подарок. Я узнала о тебе больше, чем за все эти месяцы просеивания твоих мыслей и памяти. Не вспоминай о своей даме сердца с болью и стыдом: это воспоминание — светлое. Пусть ваша любовь прожила всего миг, а ваши жизни вскоре оборвались, вы провели вместе то недолгое мгновение, и были счастливы. Это большее, чем есть у многих разумных.

— Онеказа, — мужчина посмотрел на нее со странным выражением на лице. — Я тебе говорил, что ты очень умна?

— Несколько раз, — женщина улыбнулась. — Экера, обычно ты поешь хвалебные оды моей красоте.

— Ты очень полно восприняла всю мою философию, все то, что сделало меня мной, — покачал головой он, — и с ее помощью, с помощью основы моего образа мыслей, показала мне один из худших моментов моих жизней так, что он стал источником радости и спокойствия. Ты пугающе умна и проницательна. — он продолжил, все с тем же странным выражением. — Ты знаешь, что многие мужчины боятся умных женщин? Особенно если сами менее умны?

— Ты просто не мог взглянуть на это воспоминание под нужным углом, — неожиданно серьезно сказала королева, — Оно для тебя слишком личное, и очень долго было болезненным.

— Нет-нет, не отвлекайся. Тебе известен этот прискорбный факт? О том, что умные женщины пугают и подавляют многих мужчин своим умом?

— Н-нет, — непонимающе взглянула на него она, — То есть, теперь да… Но к чему это ты?

— К тому, что я не из таких! — вскричал он, рассмеявшись. Он повалил ее на подушки и принялся целовать, она, хохоча, отбивалась.

— Вот уж не знаю, за что к такой бестолочи, как я, пришло такое счастье, как ты, — сказал он, прекратив их шутливую битву. — Интересно, что бы было, если бы я не встретил тебя, или не полюбил?

— Это та история, в которой Эотас был бы главным героем, — улыбаясь, ответила она.

— Гм, а ведь правда, — почесал подбородок Кьелл. — Это все равно была бы интересная история — ведь в ней была бы ты, прекрасная и мудрая королева, борющаяся за выживание своего народа с многочисленными, сильными, и безжалостными врагами. Она могла быть вдохновляющей — если бы ты победила, вопреки всему. Могла быть грустной, проиграй ты. Но на конец истории это бы не повлияло — Эотас, этот непобедимый главный герой, которого автор его истории тащил сквозь все возможные препятствия, старательно прикрывая от невзгод, все равно исполнил бы свой план, ввергая Эору во мрак на долгие века. Даже твоя звезда померкла бы в этой тьме.

— К счастью, в моей истории появился другой герой, — сказала Онеказа с хитрой улыбкой, — Который уничтожил ужасного Эотаса. В одиночку, да-да. И в одиночку же не дал моей звезде угаснуть, — ехидство прорывалось сквозь притворную невинность ее тона, как река в половодье сквозь хлипкую плотину.

— Эй, я не хвастаюсь! — возмутился Кьелл. — Ни разу я этим не хвастался, женщина, не инсинуируй мне тут!

— Но хочешь, несомненно хочешь, — плотина была безжалостно сметена, ехидство прорвалось наружу. Кьелл хотел было возмутиться опять, но на этот раз Онеказа обняла его и со смехом увлекла на подушки.

— Все равно я тебя люблю, мой хвастунишка, — улыбаясь, сказала она.

— Угу, и я тебя, — гламфеллен перевернулся на спину, глядя на сияющие в ночной тьме звезды. Звезды, уже давно переставшие быть чужими для него. — Я вот давно хотел тебе рассказать кое о чем, но все никак не находилось подходящего момента. В общем, у меня все же найдется для тебя подарок на обручение.

— В твоей памяти я отыскала одну странную фразу. По-моему, она из песни, но ты ни разу мне ее не пел, — женщина погладила его по груди. — Вот послушай, она подходит к этому моменту — «лучший мой подарок — это ты»!

Кьелл натуральным образом заржал, колотя ладонями по подушкам.

— Эй, — возмутилась Онеказа, впрочем, тоже улыбаясь, — я же серьезно, и даже любя!

— Ну, разница в росте у нас примерно такая же, — сдавленно ответил эльф и снова захохотал. — Извини, я просто не ожидал. Держи полное воспоминание, — и он телепатически отправил ей контекст выданной женщиной фразочки. Та несколько сконфузилась, но потом и сама рассмеялась.

— Ну надо же. Странные вещи делают разумные в других мирах, — тут она посмотрела на Кьелла с непонятным выражением, и внезапно игриво куснула его за плечо.

— Так, — он задумчиво оглядел мелкие капельки крови, выступившие в месте укуса, и многообещающе глядящую на него Онеказу. — Этот ролеплей мы потом, в спальне, попробуем. Да, я объясню тебе, что такое ролеплей. Да, я, в кои-то веки читаю твои мысли — уж очень неожиданную вещь ты сейчас сотворила. Нет, я понятия не имею, зачем я все это проговариваю вслух. — он помотал головой, словно стряхивая свое странное состояние. — Давай я все-таки расскажу тебе, что хотел. Как ты, наверное, знаешь, я люблю читать новости — я рассказывал тебе про мой вечный информационный голод. В одном из вайлианских новостных листков я наткнулся на ничем не примечательную статейку — какой-то анимант из Старой Вайлии вывел для местного нобиля новую породу лошадей, получил за это кучу денег, честь ему и хвала. Казалось бы чушь, ерунда, анимант переквалифицировался в конезаводчика, но чем-то меня эта инфа зацепила. Я навел справки об этом человеке. Его, кстати, зовут Эдоаро Изизарри. Так вот, он не просто вывел новую породу — она получилась здоровой и способной размножаться. Все еще ничего особенного? Не совсем. Он вывел эту породу, скрестив лошадь и осла.

— Такое делают достаточно часто, и без анимантии, — пожала плечами женщина. — Постой-ка…

— Да, именно. Мулы неспособны размножаться. Но этот человек сотворил с ними нечто, что избавило их он этого недостатка.

— Все равно не понимаю, почему ты об этом рассказываешь, — медленно проговорила Онеказа. Она смотрела на него, приподнявшись на локте, с внимательным ожиданием — ее интуиция была достаточно остра, чтобы дать ей понять: вся эта прелюдия ведет не к очередной шуточке, а к чему-то важному.

— Видишь ли, я загадывал далеко вперед, но с того самого вечера в Светящейся Купальне я размышлял о биологической несовместимости наших видов. О том, что эльфы и аумауа не могут иметь детей, — пояснил он.

— Так значит ты думаешь… — медленно проговорила она. В ее глазах проступало понимание.

— Погоди, — поспешно произнес он, — Дай мне договорить. Я списался с ним. Он считает, что это возможно. Он переедет сюда, как только я получу твое согласие, и начнет работать с нами, а также с другими добровольцами. Я не представлял, сколько в Дедфайре разновидовых пар… — бледно улыбнулся он.

Кьелл никак не мог предугадать ее реакции на эти слова — Онеказа взвизгнула, точно испуганная девчонка, а потом расплакалась. Громко, навзрыд.

— Родная моя, если ты не хочешь рисковать, мы не будем, — осторожно сказал он, в замешательстве гладя ее волосы. — В конце концов, ты уже даришь мне столько счастья каждый день, что куда уж больше…

— Глупенький, — улыбнулась она сквозь слезы. — Приглашай скорее этого вайлианца, я отдам в его распоряжение всю Башню Провидцев в Некетаке, или построю такую же для него здесь, в Укайзо… Я боялась, что рано или поздно ты захочешь детей, видела это мелькающим на грани твоего сознания, боялась, что это встанет между нами стеной… но я и представить себе не могла, что ты зайдешь настолько далеко, чтобы вместо ожидаемого отчуждения подарить мне очередной кусочек счастья…

— Ничего еще не известно — может, с разумными местре Изизарри не сможет добиться результатов, — задумчиво проговорил Кьелл. — Не надо слишком настраиваться заранее.

— Все равно, — улыбка не покидала лица Онеказы, — Мы преодолеем эти трудности, так или иначе.

— Угу, — отрешенно кивнул гламфеллен. — Обязательно. Пойдем спать, достаточно на сегодня впечатлений. — он аккуратно стер с ее лица последние слезинки, поднялся, и вдруг легко подхватил ее на руки.

— Тебе точно не тяжело? — сконфуженно улыбнулась она. — Мы, наверное, так странно выглядим сейчас…

— Мне нравится, — пожал плечами эльф, и произнес с шутливым апломбом. — А еще, никто и ничто не помешает мне носить мою невесту на руках!

— Экера, только попробуй уронить меня или стукнуть об косяк, и твой кругозор будет очень внезапно расширен насчет этого, — пригрозила Онеказа, улыбаясь.

— Поправка, — Кьелл сосредоточенно кивнул, — никто и ничто, кроме самой моей невесты. Но я надеюсь, она и сама не захочет.

— Может быть, — завозившись, она устроилась поудобнее, обвив руками его шею. — Но тогда сейчас же прекрати думать об этих своих прыжках-полетах со мной на руках. Такого я точно не захочу.

Кьелл только прижал ее к себе покрепче, и направился к лестнице. Сегодня он не хотел выпускать свою любимую из рук.

Укайзо, королевский дворец, месяц спустя

— Экера, как долго это продлится? — пробормотала Онеказа сквозь зубы.

В одном белье, облепленная многочисленными проводами, она чувствовала себя крайне некомфортно. Впрочем, Кьелл понимал, что не телесные неудобства были причиной ее раздражения, а волнение о результатах сегодняшнего обследования. Он успокаивающе накрыл ее ладонь своей. Местре Эдоаро Изизарри — седобородый, высоколобый, с венчиком белоснежных волос, окружающим блестящую лысину, — поднял голову от управляющей панели сложной анимантической машины, близоруко щурясь.

— Пер компланканет, я же говорил, никакого физического контакта во время обследования! Это создаёт Ваэль знает сколько помех!

— Простите, местре, моя вина, — поднял руки Кьелл. — Больше не повторится.

Старый вайлианец некоторое время недовольно кривился, но все же сменил гнев на милость.

— Эх, молодость… Помню, я и моя Альбетта так же не могли держать руки при себе, — он смущенно почесал переносицу. — Правда, она больше прикладывалась к моему лицу, и на изрядной скорости, хе-хе!

— Если он не закончит побыстрее, я последую её примеру, — прошипела Онеказа. Кьелл сосредоточился и протелепатировал ей столько успокаивающих и ободряющих эмоций, сколько смог, сбившись лишь в самом конце — его вдруг занял вопрос, является ли влечение к полуобнаженной женщине в медицинских датчиках кинком, и применимо ли вообще понятие кинка к разновидовой паре.

Неизвестно, что из этого помогло, но женщина глубоко задышала, прикрыв глаза, и заметно расслабилась. А вскоре местре Изизарри издал довольный возглас и, подбежав к Кьеллу, принялся снимать с него датчики.

— Бельфетто! Гелларде! Отличный корпус данных, аймикос, вы ближе к своим новорожденным панитс[1], чем вы думали!

Королева облегченно вздохнула, и с излишней аккуратностью начала снимать провода со своего тела. Кьелл, наоборот, оживился.

— Как скоро вы сможете начать процедуры, местре?

— Задайте мне этот вопрос через две недели, аймико, и я дам вам точный ответ, а сейчас мне нужно поработать с данными, ак! Но я уже могу сказать, следующий год будет для вас многообещающим… И, возможно, полным забот! — старик лукаво подмигнул.

Онеказа устало улыбнулась, набрасывая на плечи халат. Гламфеллен привлек её к себе, и женщина с готовностью ответила на объятия, опираясь на него.

— Совсем уже недолго осталось, — шепнул он ей, и почувствовал прикосновение её тёплых губ к своей щеке.

Они попрощались с местре Изизарри, и Кьелл повел Онеказу к ее опочивальне — королеве явно требовалась передышка. Впрочем, и сам эльф находился в несколько растрепанных чувствах от услышанного.

— Следующий год, — задумчиво повторил он. — Милая, нам срочно нужно придумывать имя. Имена.

— Имена? — женщина растерянно усмехнулась. — Не слишком ли ты спешишь, ароха нуи?

— Не, — отозвался он. — Пола ребенка мы ведь не знаем. Девочку я бы назвал именем Хуана, — мечтательно улыбнулся он. — Что-то вроде Ароха или Атаахуа — твоя дочка обязательно будет и любимой, и красивой, совсем как ты.

— Тогда мальчика назовем именем гламфеллен, — весело отозвалась Онеказа. — Можно назвать его в честь твоего отца — Берси. Или деда по матери — Сигвар.

— В честь папы не будем, — прыснул Кьелл. — И так опасность того, что его раздолбайство и ветреность передаются по наследству, слишком высока, не надо искушать судьбу. А вот дед… Очень уж у него имя воинственное. Не боишься, что мелкий пойдет по пути воина, следом за папой?

— Экера, если наш сын будет похож на тебя, я буду только рада, — нежно улыбнулась королева.

Они вошли в опочивальню, и одновременно растянулись на кровати, некоторое время безмолвно глядя в потолок.

— Я боюсь, — тихонько призналась Онеказа. — Что все вдруг закончится. Что ни маленькая Атаахуа, ни малыш Сигвар так и не родятся. Что ты исчезнешь. Что однажды я просто проснусь, одна, в моем старом дворце в Некетаке, и в очередной раз пойду выслушивать очередной доклад о чужеземцах, притесняющих Хуана. Странно, правда? — Кьелл молча взял ее за руку, аккуратно сжав ее пальцы.

— Помнишь? — спросил он. — Для меня это сработало тогда. Нет-нет, любимая, — поспешно добавил он, уловив тень, набежавшую на ее эмоции, — то воспоминание — одно из лучших в моей жизни, а все неприятное, что произошло позже, я благополучно забыл, веришь? Ведь все закончилось хорошо, — повернувшись набок, он притянул ее к себе и поцеловал, нежно-нежно, совсем как в первый их вечер вместе. Женщина ответила на его поцелуй, гладя его спину и плечи. Когда он оторвался от её губ, Онеказа счастливо улыбнулась, и прижалась к эльфу всем телом, обнимая его.

— Ароха ахау ки а коэ[2], — прошептала она. — Любимый мой. Ты ведь не оставишь меня?

— Ни за что, — шепнул Кьелл, отвечая на ее объятия. — Я ведь тоже тебя люблю. Больше всего на свете.

Примечания

[1] Панитс/panits (вайл.) — маленькие. Здесь — малыши, дети.

[2] Ароха ахау ки а коэ (хуана) — люблю тебя.