Коллекция

СТАРИННАЯ ТАБАКЕРКА

Иван Булыжный долго и, увы, безрезультатно искал своих обидчиков, парней, которые однажды напали на него в кафе «Лира». Как-то ему показалось, что он узнал одного из них в спутнике Кеши Иткина. Но тот разубедил Ивана: смирнейший человек, мухи не обидит, кандидат наук из Курчатовского. «Такой вряд ли стал бы ни с того ни с сего лупить первого встречного по мордасам, — подумал Иван. — Выходит, обознался».

И вдруг, спустя некоторое время, Булыжный снова увидел Кешу в обществе узколицего и теперь уж точно опознал его. Сомнений нет. Тот самый тип, что сидел за соседним столиком и первым нанес удар Ивану, вступившемуся за его хныкавшую малявку.

Встреча произошла на Кутузовском проспекте, в магазине, куда Булыжный заглянул, чтобы купить обои — его комнатенка обветшала и явно требовала обновления. Кеша и узколицый уже приобрели увесистую пачку обоев и, отойдя в сторону, о чем-то горячо спорили. У обоих были расстроенные, встревоженные лица. Потом, видимо придя к согласию, они быстро направились к выходу и уселись в Кешин «Запорожец». Булыжному повезло, ему подвернулось такси, он попросил шофера следовать за «Запорожцем». Тот прикатил на Большую Полянку, свернул в переулок и остановился возле маленького, в одно окошко, домика, казавшегося необитаемым. Здесь Кеша высадил своего спутника и быстро укатил. А тот поволок тюк с обоями к входу в дом. «Такие дома сносить надо, а их еще ремонтируют», — подумал Булыжный, Для него самого это был наболевший вопрос: дом, в котором он жил, уже который год собирались сносить, а тот все стоял и стоял.

Булыжный быстро расплатился с шофером, выскочил из машины и окликнул парня: «Эй ты, стой!» Тот обернулся, на лице у него был такой испуг, что Иван удивился, подумал: «Что это он так? Словно домового увидел…»

— Кафе «Лира» помнишь? — спросил он. К его удивлению, парень даже как будто обрадовался их встрече, но обдумывать причины столь странной перемены — от страха к радости — было некогда. Иван размахнулся и нанес сильный удар, метя в скулу. У него имелось желание подвесить парню такой же живописный фонарь, какой после, драки в кафе долго украшал его собственную физиономию. После второго удара парень упал, веревка, которой был обвязан тюк обоев, порвалась, и рулоны покатились в разные стороны.

— Кто вас подучил напасть на меня там, в кафе? — спросил Иван.

Парень, размазывая по лицу кровь, молчал.

Когда Ивана через некоторое время после этого вызвали на Петровку, он решил: грядет расплата за новую драку. Но разговор пошел о другом.

Допрос вел Сомов. Как всегда, брал быка за рога.

— Гражданин Булыжный! У нас есть сведения, что 5 июня сего года в подъезде дома № 32 на Димитровской улице вы попытались продать по спекулятивной цене гражданке Семеновой табакерку с изображением Наполеона. Вы признаете этот факт?

Булыжный пожал плечами:

— Признаю: продавал. Только вот насчет спекулятивной цены не согласен. Во-первых, о цене мы не успели условиться, ваш товарищ, как беркут, налетел и схватил табакерку. А во-вторых, какая у этой вещи цена спекулятивная, какая нет? Вы знаете? Не знаете. Я тоже.

— А то, что табакерка краденая, — это, надеюсь, вы знаете?

На лице у Булыжного появилось удивленное выражение:

— Краденая? Первый раз слышу. Я, во всяком случае, не крал, это точно.

— Мы это выясним. От кого вы получили табакерку?

— А вот этого я вам не скажу. Это моя личная тайна.

— Как бы вам не пришлось за эту личную тайну поплатиться, — угрожающе проговорил Сомов.

Булыжный исподлобья поглядел на него и ничего не ответил.

Следователь Ерохин, выслушав Коноплева, пожал плечами:

— Далась вам эта табакерка…

Коноплев со своей обычной полуулыбкой — непонятно было, всерьез говорит или шутит, — возразил:

— Вы ошибаетесь. Это не простая табакерка… Первая русская табакерка с изображением Наполеона…

— Мне лично все равно, первая она или последняя.

— Вам-то, конечно, все равно, вы не коллекционер. А вот покойный Лукошко в ногах валялся у профессора Александровского: продай да продай. Правда, по своей скупердяйской привычке пытался выманить понравившуюся ему вещицу за полцены.

— А вся цена какая?

— Сотни полторы — не меньше.

— Полторы сотни за какую-то табакерку? Но почему она вас так интересует, эта табакерка?

— Мне кажется, она имеет самое непосредственное отношение к убийству Лукошко.

— Кажется? — Ерохин пожал плечами. — Я такого слова не знаю.

— Ну, не кажется… Я уверен.

— Даже уверены? Это уже интересно.

Булыжный заговорил?

— Нет. Молчит. Даже Сомов не может вытянуть из него ни полслова. Кстати, он настаивает на применении по отношению к Булыжному меры пресечения.

— Вы, конечно, против?

— Как вы угадали?

— Нетрудно. Я, кстати, тоже против. К этой мере надо прибегать в самых крайних случаях. А вот то, что он молчит, это плохо.

— Еще разомкнет уста, я уверен. А пока послушаем, что говорит сама табакерка.

— Говорит табакерка?

— Бывает, что и вещи начинают говорить. Надо только уметь их слушать.

На лице Ерохина появилось обиженное выражение:

— Ну вы-то, конечно, умеете? В отличие от других…

— Вы не правы. Я не переоцениваю своих скромных способностей. Что мы имеем? Вскоре после начала следствия Тихонов пытался задержать в подъезде жилого дома, неподалеку от антикварного магазина, мужчину, продававшего табакерку с изображением Наполеона…

Ерохин фыркнул:

— Пытался задержать! Да ничего не вышло! Гнать надо таких из органов. В шею.

Коноплев поспешил защитить своего питомца:

— Но именно он спустя некоторое время опознал в Булыжном продавца табакерки. Как показал на допросе Пустянский, эта табакерка, похищенная из коллекции Александровского, была им передана Семену Григорьевичу Лукошко.

Коноплев с удовлетворением следил за впечатлением, которое произвело на следователя его сообщение.

— Что? Передал старику Лукошко? А вы молчите?

Коноплев пружинистым шагом прошелся по комнате:

— Если вы это называете молчанием… По-моему, я говорю. И довольно-таки громко!

Ерохин втянул голову в плечи и стал похож на нахохлившуюся птицу.

— Может быть, вы расскажете поподробнее, подполковник? А не будете играть в шарады?

— На одном из допросов Клебанов сказал: ходили слухи, будто Пустянский и коллекционер Лукошко «работали на пару». Лукошко якобы передавал Пустянскому кое-какие сведения о своих собратьях-коллекционерах, а тот его за это благодарил.

— Вот подлец! — воскликнул Ерохин. — И Пустянский это подтвердил?

— Не в полном объеме… Но кое-что узнать удалось.

Коноплев вспомнил, как Долго пришлось биться с Пустянский, прежде чем тот сказал правду о своих отношениях со старым коллекционером. Сначала начисто отрицал, будто между ним и Лукошко имелся сговор. Боялся, что наличие такого сговора явится еще одним доводом в пользу версии, будто бы это он, стараясь избавиться от сообщника, убил коллекционера. Догадавшись об этих опасениях, Коноплев тогда сказал:

— А если я вам скажу, Пустянский: я убежден, что вы старика не убивали, более того — я уже вышел на след подлинных преступников, то, может быть, вы скажете правду?.. Учтите, эти ваши показания чрезвычайно важны не только для успеха следствия, но и для определения вашей собственной участи.

Пустянский, за последние недели побледневший, осунувшийся, тоскливо посмотрел в окно:

— Да разве я, сидя здесь, могу решить, что для меня выгодно и что не выгодно? Вы ведь дело повернуть по-всякому можете, где с вами тягаться!

Коноплев сдвинул брови к переносице:

— Я, кажется, вас еще ни разу не обманывал. Так это или нет?

— Так.

— А вот вы меня обманули. Явились с повинной, а всей правды не рассказали, ее из вас, эту правду, клещами по кусочкам вытягивать приходится.

— Хорошо. Скажу, — после некоторых колебаний произнес Пустянский. — У нас с Лукошко были особые отношения…

— Что значит «особые»? Вы хотите сказать, что он служил вам наводчиком?

— Да нет, что вы! Он и я… Мы разного поля ягоды.

— Так в чем же ваши «особые» отношения состояли?

— Иногда он в разговоре действительно подбрасывал мне информацию. Так, полунамеками, полусловами, будто бы в шутку. Словно бы не догадываясь, что я этим могу воспользоваться. Хитрый был старик.

— Так было и в случае с Александровским?

Пустянский кивнул:

— Разговор начался с одной вещицы, которую Лукошко давно уже выторговывал у Александровского, а тот все артачился, не хотел продавать…

— С табакерки, на которой изображен Наполеон?

Пустянский удивленно вскинулся:

— Вы все знаете?

— Все не знаю… Кое-что, — честно ответил Коноплев. — Но хочу узнать больше.

— Да, очень уж ему не терпелось завладеть этой табакеркой. Когда говорил о ней, прямо дрожал… Я закинул удочку: может, могу помочь? Сначала он надо мной посмеивался: чек, мол, вы можете помочь? Александровский-де вам не по зубам. Его сокровища, как в сказке, далеко упрятаны. Табакерка в шкатулке, шкатулка в сейфе, ключ от сейфа в синей вазе, а ваза в книжном шкафу на самом виду стоит. Никому и в голову не придет, что до заветного ключа рукой подать.

— Все так и оказалось?

— Да, все так и оказалось.

— Веселый старик.

— Да, негодяй, каких мало, — сказал Пустянский. И тотчас же спохватился: — Только я его не убивал! На что он мне?

— Верю, верю. Хотя и других грехов на вас немало.

Пустянский тяжело вздохнул:

— Уж скорей бы суд! Чтобы знать свою судьбу.

— Скоро узнаете. Но мы отвлеклись от дела. В награду за полученные сведения вы поднесли Лукошко табакерку на блюдечке с голубой каемочкой? В то самое единственное ваше посещение квартиры Лукошко?

— Да…

— И он, не моргнув глазом, принял ваш дар?

Пустянский усмехнулся:

— Не так он был прост, этот старик… Увидел меня и говорит: «Что там у вас, молодой человек?» — «Да вот, — говорю, — табакерка. Удалось достать по случаю…» Он поглядел и спокойненько так: «Милая вещица. Могу приобрести, только много не дам». Я уже понял, куда он клонит, подыгрываю: «Давайте, сколько не жалко». — «А мне, — говорит, — не жалко пятнадцати». Так я и ушел с пятнадцатью рублями в кармане… А табакерке, между прочим, цена в десять раз дороже!

Следователь Ерохин терпеливо выслушал рассказ Коноплева о разговоре с Пустянским и, побарабанив по лбу кончиками пальцев, сказал:

— И все-таки не могу поверить. Из-за какой-то паршивой табакерки пойти на сговор с Пустянским, взять тяжкий грех на душу…

— Паршивая табакерка? Я вам сейчас прочту отзыв специалистов о коллекции табакерок, которая осталась после Лукошко. Слушайте:

А вот табакерки с изображением Наполеона у него не было… Представляете, как ему не терпелось ею завладеть? Он предлагал за нее Александровскому любые деньги, тот продать отказывался, да еще посмеивался над Лукошко. Вот тот и решился…

— Ну хорошо. Допустим, вам удалось установить: табакерка с изображением Наполеона перекочевала из коллекции Александровского в коллекцию Лукошко. Но я не понимаю, что это нам дает?

Коноплев ответил:

— Табакерка с изображением Наполеона не просто ценная вещица… Это нечто гораздо большее. Это — вещественное доказательство. Доказательство преступного соучастия Лукошко в ограблении Александровского. Этой табакеркой могли шантажировать старика. Если это так, становится понятным стремление избавиться от табакерки, сбыть ее с рук.

Сощурив один глаз, как при упражнениях в тире, следователь выстрелил вопросом:

— Так что же выходит: табакерка покинула коллекцию Лукошко после его смерти, а не до?

Коноплев до того забылся, что зааплодировал:

— Браво! Вы попали в самую точку. Это имеет решающее значение: когда табакерка покинула квартиру Лукошко — до его убийства или после. Если до, то она нас не интересует, если после…

Ерохин насупился:

— Вы мне, пожалуйста, подполковник, отметок за поведение не ставьте. Даже пятерки мне ваши не нужны… А отвечайте на поставленные вопросы.

— Извините, — Коноплев склонил голову, пряча улыбку. — Я убежден, что после. И могу точно сказать, когда именно — 28 мая в 19 часов 33 минуты.

У Ерохина полезли на лоб глаза от удивления:

— Почему именно в 19.33?..

— 28 мая, возвращаясь с работы, я подошел к дому, где жил Лукошко, и увидел в окне на пятом этаже свет.

— В запечатанной квартире?

— Да, в запечатанной. Сургуч на дверях не тронут, я в этом убедился.

— Значит, кто-то проник в квартиру, не потревожив сургуча?

— По всей видимости.

— И вы утаили этот факт от следствия?

Ерохин гневно буравил Коноплева своими близко посаженными глазками.

— Тогда это еще не было фактом! Я решил, что меня ввел в заблуждение свет скользнувших по окнам фар проезжавшей по улице машины. Сургуч, как я уже сказал, был на месте, а в духов я, будучи материалистом, не верил.

— А сейчас верите?

— Сейчас я начинаю подозревать, что сын убитого Дмитрий Лукошко 28 мая, проникнув в квартиру по черной лестнице через пожарный балкон, унес оттуда не только скрипку Вильома, но и табакерку с изображением Наполеона.

Минуту Ерохин сидел молча, собираясь с мыслями.

— Сделаем допущение, — наконец проговорил он. — Все было так, как вы сказали. Для чего, спрашивается, была подменена скрипка Вильома? Чтоб заплатить Зайцу долг чести?

— Нет… Срочно понадобились деньги.

— Табакерка тоже могла быть похищена с этой целью.

— Не думаю. Скрипка стоит пять тысяч. А табакерка — сто пятьдесят рублей. Стали бы вы рисковать из-за рублей, если бы вам нужны были тысячи? Нет, табакерка финансовых проблем не решала. Ее взяли из других соображений.

Ерохин откинулся на спинку стула:

— Не кажется ли вам, подполковник, что мы бегаем по кругу за собственным хвостом?

— Не кажется. Развязка близка.

Все эти последние недели Иван Булыжный жил как во сне. С того самого дня, как Нина неожиданно появилась на пороге его комнатенки, жизнь его полетела вперед с ужасающим ускорением, даже дух захватывало. Чем все это может кончиться, над этим Иван не задумывался. Он всецело отдался своей любви.

Человек своенравный и строптивый, Иван почему-то всецело подчинился диктату этой женщины. Нина приходила и уходила, когда хотела. Разговоров о любви, на которые вдруг потянуло обычно сдержанного Булыжного, она терпеть не могла. Объяснила кратко:

— Надоело. Пустые слова. Я их столько слышала!

Он мысленно представил себе длинную череду ее прежних поклонников, и у него портилось настроение.

Как-то раз она иронически спросила:

— Уж не задумал ли ты меня ревновать?

Пришлось разубеждать, хотя ревность грызла его душу. Попробовал заговорить об их будущем. Она ответила?

— Пока хорошо — будем вместе. Станет плохо — не взыщи.

Его привычные представления о любви были перевернуты с ног на голову. Нина относилась к их отношениям, как ему казалось, с мужским легкомыслием. В себе же он с удивлением обнаружил черты почти женской привязанности.

— А что будем делать с Митей? — спросил он ее.

Она удивилась:

— С Митей? А при чем тут Митя?

— Но он же твой муж!

— Ты думаешь, я этого не знаю?

Его возмутил ее легкомысленный тон, он грубо сказал:

— Ты должна порвать с ним!

— Зачем?

— Как зачем… — он почувствовал, что краснеет. — Разве ты не хочешь, чтобы мы… были вместе?

— Мы и так вместе.

— Я имею в виду другое. Ты не хочешь, чтобы мы поженились?

Она ответила:

— Нет, не хочу. Ты не такой человек, которого бы я мечтала иметь своим мужем.

Ивану захотелось обидеть ее:

— Что — мало зарабатываю?

Он думал, Нина смутится, но она ответила просто:

— Мало зарабатываешь. Много пьешь. Но не это главное. Я уже давно не вижу идеала семейной жизни в роскоши, довольстве и сытости… Это было и прошло. Я поумнела. Меня бы теперь, пожалуй, устроил и рай в шалаше.

Он осклабился:

— Так в чем же дело? Милый есть, шалаш тоже.

Нина не поддержала шутки, заговорила всерьез:

— Ты максималист. Мы с тобой едва знакомы, а ты уже хочешь завладеть мной целиком. Я нужна тебе вся, с потрохами. Но стоит тебе во мне разочароваться, и ты тотчас же скомандуешь: «Полный назад». До тех пор, пока нас ничто не удерживает друг возле друга, кроме чувства, это не вырастает в проблему. Но вступить с тобой в брак — это все равно, что войти в клетку к тигру. Б-р-р!

Он невесело усмехнулся:

— Я-то тигр? Да я по сравнению с тобой чувствую себя беспомощным котенком.

Неожиданно в лице ее появилось что-то трогательное, на глазах выступили слезы. Он еще никогда не видел ее такой — милой и беззащитной.

— Ты правда меня любишь?

Что-то подтолкнуло Ивана. Он шагнул, обнял Нину, стал покрывать ее лицо поцелуями. Она расплакалась. Донесся ее шепот:

— Мне кажется, что меня никто… никто по-настоящему не любил… Я такая несчастная…

Ивана подхватила большая теплая волна. До чего же он любил эту женщину!

…Когда Нина попросила Булыжного продать повыгоднее старинную табакерку, ему и в голову не пришло отказаться.

Нине срочно понадобились деньги — надо было отдать полторы сотни за вельветовое платье-балахон (подумать только, такие деньги — за хлопчатобумажную тряпку!), а в доме ни копейки. Митя зарплату приносит от случая к случаю, на Ивана надежда тоже плоха, сам у нее трешки стреляет.

Однажды дома она стала рыться в ящике Митиного стола и там, в дальнем уголке, среди каких-то коробочек из-под лекарств и спичечных коробков обнаружила завернутую в старую, порыжевшую от времени газету табакерку. При взгляде на эту вещь в ней тотчас же вспыхнуло раздражение против мужа. В его руках полумиллионная коллекция, а он боится к ней притронуться, все чего-то ждет, выжидает. Ей захотелось чем-нибудь досадить этому мямле, рохле, она сунула обернутую в газету табакерку в сумочку и, встретившись с Булыжным, обратилась к нему с просьбой «превратить ее в деньги». Мысль, что дорогую для Мити вещь (была бы недорогой — не прятал бы в ящике стола) продаст не кто иной, как его личный враг Булыжный, доставила ей странное удовольствие.

Охотно взявшись оказать Нине услугу — продать старинную вещицу, Иван, однако, вскоре пришел к выводу, что сделать это не так-то просто. Конечно, стоит ему обратиться к Кеше, и все в мгновение будет устроено. Но иметь какие-либо дела с этим подонком Ивану не хотелось. Поэтому он отправился в комиссионный магазин на улице Димитрова и занял место в очереди сдававших вещи на комиссию. Какой-то старичок с седой бородой клинышком взял у него табакерку из рук:

— Разрешите?

Поднес к близоруким глазам, воскликнул:

— Какая прелесть! Однако, молодой человек, вам здесь за нее гроши дадут. Советую продать любителю, отвалит сотни три, не меньше.

— А где его взять, этого любителя? Может, вы купите?

На что старичок грустно ответил:

— Я уже давно, молодой человек, не покупаю, а продаю.

Их разговор услышала проходившая, мимо молоденькая продавщица. Она сделала глазами знак Булыжному: мол, идите за мной. Завела в какой-то закуток, взглянула на табакерку, сказала:

— Одна женщина просила меня подыскать ей что-либо в этом роде… Я ей позвоню. А вы зайдите завтра, спросите Люсю из секции фарфора. Я вам скажу, что делать дальше.

— А комиссионные кому? — поинтересовался Иван.

— Мне. Десять процентов от продажной цены, потом занесете. Думаю, не обманете?

«Вот дрянь какая!» — подумал о девице Иван. Буркнул:

— Не обману!

На другой день Люся назвала номер дома, в подъезде которого состоится купля-продажа, и время — два часа дня.

Чем закончилась эта операция для Булыжного, мы уже знаем: оставив злополучную табакерку в руках лейтенанта Тихонова, он позорно бежал, унося в кармане лишь обрывок старой газеты, в которую была завернута переданная ему для продажи вещь.

Что делать? Булыжный выклянчил на работе в кассе взаимопомощи 175 рублей и при встрече вручил их Нине.

— Продал?

— Продал.

На полученные деньги Нина тотчас же приобрела понравившееся ей платье. Радость покупки была, однако, сильно омрачена скандалом, который закатил ей муж, обнаружив пропажу табакерки.

Сам того не замечая, Митя вея себя точно так же, как вел себя в подобной ситуации отец, когда в свое время не нашел табакерки на привычном месте. Сначала тихое оцепенение, затем лихорадочные поиски и взрыв — дикие крики, упреки.

— Ты понимаешь, что ты наделала?! — заламывая руки, вопрошал он жену, глядя ей в лицо налитыми кровью глазами!

— А что тут такого? — равнодушно отвечала Нина. — У тебя на старом Арбате вся квартира снизу доверху забита драгоценными вещами, а ты устраиваешь скандал из-за какой-то ерунды…

— Это не ерунда! — кричал Митя, — Это очень важная вещь, не дай бог, если она кому-нибудь попадется на глаза!

— Если это такая важная вещь, то почему, спрашивается, ты бросил табакерку в стол, где она валялась среди всякой дряни? По крайней мере мог бы запереть ящик, я бы взламывать не стала.

Ее слова были справедливы. Митя был крайне легкомыслен, хитроумие каким-то странным образом уживалось в нем с простоватостью, расчетливость с безалаберностью и разгильдяйством. Конечно, это было верхом глупости — с таким трудом извлечь табакерку из опечатанной квартиры, а потом бросить в ящик стола, даже не заперев этот самый ящик на ключ! Но таков был Митя, в его действиях никогда не было системы. Больше всего он верил в свою счастливую звезду, был уверен: что бы ни произошло, в конце концов все само собой устроится и притом обязательно в его пользу.

— А газета, где газета? — растерянно спросил Митя.

— Какая газета? — не поняла Нина.

— Ну та, в которую была завернута табакерка.

— Да ты совсем рехнулся… В доме шаром покати, куска хлеба не на что купить, а он вместо того, чтобы раздобыть денег, плачет по обрывку старой газеты!

— Деньги? Тебе нужны деньги?

Она увидела, как при этих словах исказилось, приобрело выражение жадности его лицо и он стал похож на своего отца. Странное дело: прежде Нина никогда не замечала сходства между отцом и сыном, они казались совершенно разными людьми, и внутренне и внешне, а в последнее время, после смерти старика, в Мите все явственнее проступали отцовские черты.

Митя полез в карман, извлек оттуда портмоне, до отказа набитое деньгами.

— Откуда у тебя это?

— Неважно… Тебе сколько?

— Дай сколько-нибудь. Хозяйство же надо вести.

Митя, по-отцовски послюнив палец, отсчитал несколько купюр, протянул их Нине.

— Послушай… — нерешительно произнес он, — А кому продана табакерка?

Нина пожала плечами:

— Какой-то женщине. Она хотела сделать мужу подарок ко дню рождения.

Митя пробормотал едва слышно, словно разговаривал сам с собой:

— Может, это и к лучшему… Перст судьбы. По крайней мере, мы от нее избавились.

— Что ты там бормочешь? — не поняла Нина.

— Никогда не бери мои вещи! — надув щеки, важно изрек Митя и, спрятав портмоне с деньгами в карман, вышел из комнаты.

После допроса на Петровке, когда напористый капитан Сомов четкими, отрывистыми фразами, действие которых усиливалось оттого, что произносились они холодным, неприязненным голосом, пытался загнать его в угол, Иван Булыжный пришел к выводу, что влип в некрасивую историю. До этого он уже дважды бывал в милиции. Первый раз — после драки в кафе «Лира». Второй — после доноса милейшей его воспитательницы Антонины Дмитриевны, когда пришлось доказывать, что он не занимается квартирными кражами. Теперь же он влип как следует. В нем опознали человека, который пытался сбыть с рук краденую табакерку. Что за напасть!

Конечно, проще всего было сказать правду — сослаться на Нину, которая передала ему табакерку для продажи, но назвать ее имя, впутать любимую женщину в грязную историю он не мог. Язык не повернулся. Решительно отказался отвечать на поставленный вопрос. Однако ясно было, что настырный капитан этим ответом не удовлетворен, впереди новые допросы, новые мытарства.

Булыжному позвонила Нина и, посмеиваясь, рассказала о безобразной сцене, которую устроил муж, обнаружив исчезновение табакерки. «Представляешь, — сказала она, — ему даже жаль газету, в которую она завернута».

В тот вечер, явившись домой после неудачной операции с табакеркой, Булыжный извлек из кармана газетную страницу, в которую вещица была завернута, и, с досадой скомкав ее, бросил в угол. Теперь Нинины слова заинтересовали его. «Интересно, почему Митя вдруг вспомнил об этой старой газете?» — подумал Иван, отодвинул тумбочку и отыскал газетный обрывок. Разгладил на подоконнике, стал изучать. Внимание привлекла заметка, в которой говорилось об участившихся случаях ограбления коллекционеров. Одна фраза в заметке была подчеркнута красным карандашом.

«Выходит, табакерка-то действительно краденая, — подумал Булыжный. — И Митя это знал. Недаром хранил табакерку вместе с вырезкой из газеты. Зачем ему это понадобилось? Как оружие против отца, доказательство, что старик при пополнении коллекции не брезговал ворованными вещами? Скорее всего, так… Но к чему Мите это доказательство? Против кого он собирался пустить его в ход? Допустим, Митя таким образом шантажировал отца при жизни, выманивая у него деньги. Но почему тогда он не избавился от табакерки после его смерти? Почему так разнервничался, узнав о ее исчезновении?»

Булыжный прошелся по комнате, пытаясь поймать ускользающую нить размышлений. Ну, еще один шаг, подбадривал он себя, еще один… Истина где-то рядом.

«Если бы табакерка и вырезка из «Вечерки» свидетельствовали против самого Мити, ясное дело, он бы их не хранил. Может быть, собирался использовать против тех, кто, возможно, шантажировал, а потом и убил его отца? Это больше похоже на правду. Но кто они — эти люди? По всей видимости, Митя знал их…»

И вдруг Булыжного осенило! А что, если малоразборчивый в средствах, слабовольный Митя хотел поставить себе на службу Кешиных дружков, однако сам оказался в их руках? А теперь мечется, как зверь, попавший в западню?

Жалкая, смешная личность! Булыжный удивился: почему-то былой злобы по отношению к Мите он уже не чувствовал. Злоба уступила место презрению.

У Булыжного созрел план. Он встретится с Кешей Иткиным, намекнет на свои подозрения и постарается по его реакции догадаться, в точку попал или нет. Если в точку, Иван отправится на Петровку к неулыбчивому капитану Сомову и все расскажет. А идти туда с непроверенными предположениями — на это он не согласен. Не такой он человек.

Иван подошел к Кеше Иткину в буфете в обеденный перерыв. Кеша пил молоко прямо из бутылки. На худой цыплячьей шее ходуном ходил кадык. Одет Кеша был, как всегда, экстравагантно: ярко-синие джинсы, розовый батник, темно-синий пуловер с ярко-красной эмблемой, на которой выделялась броская белая надпись: «Suzuki».

— Поговорить надо, — сказал Иван.

— О чем?

— Есть у меня одна вещица: табакерка с изображением Наполеона. Хочу показать твоим дружкам… Может, сторгуемся?

Кеша со страхом огляделся по сторонам:

— Тише ты… Вон народищу сколько! Могут услышать. Давай поговорим в другом месте. Встретимся завтра после работы. Тогда поговорим. А сейчас мне пора.

И скрылся.

Иван был недоволен собой. Ничего не выяснил, зато дал возможность этому слизняку подготовить к предстоящей встрече своих друзей.

…Назначенная на завтра встреча состоялась. Иван и Кеша подошли к ярко-оранжевому «Запорожцу». Из него вылез знакомый Булыжному узколицый парень с баками. Протянул руку:

— Голубков.

— Иван. Мы, кажется, с вами уже встречались?

Голубков осклабился:

— Мы квиты… Сначала мы вас в кафе, потом вы меня. Счет один — один. Теперь поговорим о деле. Вы хотели что-то предложить? Какую-то табакерку? Вообще-то, мы не интересуемся. Мы больше об випить и об закусить, — он расхохотался, показав редкие кривоватые зубы. — Но если что-нибудь действительно стоящее…

— Можем поговорить в кафе «Лира», — предложил Иван. Главным для него было, чтобы место назначил он, а не они.

Узколицый насмешливо взглянул на него:

— В «Лире»? Неприятные воспоминания не будут мучить?

— Ничего. Выдержу.

— Ну, лады.

Они уселись рядом на заднем сиденье, как добрые друзья. Кеша сказал, что высадит их напротив кафе:

— Вам только улицу перейти, а мне разворачиваться… Я и так опаздываю, у меня важное свидание.

— Уж не с Митей ли? — не удержался, съязвил Булыжный.

— Лишь бы не с господом богом, — не оборачиваясь, ответил Кеша. Он остановил машину у перекрестка.

Иван и его спутник стояли на краю тротуара, пережидая, когда светофор остановит поток транспорта. Голубков резко толкнул его:

— Двигай!

Булыжный торопливо шагнул, не заметив, что на светофоре все еще светится красная табличка: «Стойте!» Оступился и, потеряв равновесие, полетел прямо под колеса стремительно мчавшегося вдоль самой бровки тротуара панелевоза.

Коноплев, нахмурившись, спросил Тихонова:

— Насмерть?

— Жив, товарищ подполковник. Однако в сознание так и не пришел. Находится в коматозном состоянии.

— Несчастный случай?

— Он, по всей видимости, в кафе «Лира» торопился. Говорят, сильно баловался коньячком.

— Так что же он, по-вашему, от нетерпения под колеса сиганул? Если бы после кафе, я бы еще понял. А то ведь — до. Вещи его обследовали?

— Вот.

Тихонов положил на стол паспорт, кошелек, аккуратно сложенный лист городской газеты. Обратил внимание подполковника на сделанную в уголке карандашную запись — «Казачий, 13».

— Адрес вроде бы знакомый, — задумчиво произнес Николай Иванович. — Мне кажется, там проживает кто-то из свидетелей, привлекавшихся по этому делу. Постарайтесь выяснить — кто именно. А я пока пройду к следователю Ерохину. Сообщу о случившемся. Он и так уж обижается, что мы не держим его в курсе…