Кровавый разлом

12

Работники социальной службы навещали Герлофа дважды в день. Чаще всего это были Агнес, доставлявшая продукты в половине двенадцатого, и ее коллега Мадлен. Та появлялась около восьми вечера — наверное, чтобы оценить его шансы пережить ближайшую ночь. У Герлофа, во всяком случае, сложилось именно такое впечатление.

Ему нравились эти посещения, хотя они вечно спешили и иногда путали его имя. Но это его не обижало — не так-то легко запомнить всех стариков и старух, которых они объезжали ежедневно, колеся по деревням. Долго они не задерживались. Агнес ставила продукты на кухонный стол и тут же исчезала.

Иногда, правда нерегулярно, к нему заезжала Карина Вальберг, врач. Она летела по газону в накинутом поверх белого халата темном пальто, громко и требовательно стучала в дверь. Она появлялась иногда в четверг, иногда во вторник, а однажды даже в воскресенье. Какой-либо системы в ее посещениях не было, но он всегда был ей рад. Осматривала аптечку, измеряла давление, иногда брала мочу на анализ.

— И каково это, когда тебе за восемьдесят, Герлоф? — спросила Карина на этот раз.

— Каково? Неподвижно… сижу и сижу. Сегодня надо было бы пойти в церковь… Не пошел.

— Я имею в виду, как вы ощущаете свой возраст? Чисто физически?

— Можете попробовать, — усмехнулся он и поднял руку. — Заткните уши ватой, наденьте неудобные башмаки и толстые резиновые перчатки, а потом замажьте очки вазелином — и вам тоже будет восемьдесят три.

— Могу себе представить… Кстати, вы помните Вильгельма Петерссона? Он, когда узнал, что я к вам собираюсь, просил передать привет.

— Петерссон-рыбак? — Герлоф кивнул. Он прекрасно помнил Вилле, рыбака из деревни Таллерум. — Вильгельм, знаете ли, подорвался на мине во время войны. Стоял на корме, а баркас напоролся на мину носом. Он улетел метров за тридцать. Один Вилле и уцелел… И как он там?

— Хорошо, только глохнет.

— Это после полета.

Герлоф вовсе не собирался вспоминать несметное количество мин, поставленных вокруг Эланда во время войны, но все равно подумал — сколько же кораблей погибло. Он тогда работал лоцманом, проводил торговые суда в обход минных полей, но его и сейчас преследовал кошмар: его корабль подрывается на мине. Наверное, многие мины все еще лежат там, в глубине, и медленно покрываются ржавчиной и водорослями.

Он не расслышал вопроса:

— Простите?

— Я спросила: а у вас как со слухом?

— Очень хорошо, — быстро ответил Герлоф. — В основном слышу. Иногда шум в ушах, но это, наверное, ветер.

— Надо будет как-нибудь проверить… Вата в ушах — это плохо… может, стоит подумать о слуховом аппарате?

— Лучше не надо.

Герлофу вовсе не хотелось возиться с еще одним непонятным ему прибором.

— А вообще как?

— Хорошо. — Он бы ответил «хорошо», даже если бы было плохо. Герлоф очень боялся, что его опять отвезут в дом престарелых. — Странно только жить без будущего.

— Без будущего?

Он кивнул.

— Если бы я был помоложе, купил бы катер, но в моем возрасте далеко загадывать не стоит. — Ему показалось, что доктора насторожили его слова, поэтому быстро добавил: — Да это неважно. Наоборот, чувствую себя свободным.

— У вас, наверное, много воспоминаний, — улыбнулась Карин Вальберг.

— Вот именно, — сказал он, не отвечая на улыбку. — С ними-то я и общаюсь.

Она уехала. Герлоф несколько минут сидел неподвижно, потом встал и пошел в кухню — взять дневник Эллы. Общаюсь с воспоминаниями, сказал он доктору Вальберг. Красиво обозначил чтение чужого дневника.

Он никак не мог избавиться от чувства стыда, но перестать читать не мог. Если бы у Эллы было что от него скрывать, она наверняка сожгла бы дневники сама, прежде чем умереть от рака. А она оставила их в наследство Герлофу.

Он перевернул страницу.