Кровавый разлом

22

Герлоф поначалу решил, что с новыми соседями надо держать дистанцию, но после пары стаканчиков виски расслабился — здесь было совсем неплохо, и большая веранда ему понравилась — полы с разделяющими доски аккуратными темными желобками напоминали палубу корабля.

Ему вытащили кожаное кресло, и он теперь сидел, как патриарх, во главе стола. Вендела принесла ему плед на ноги. Даже вставать не надо — ему любезно передавали и еду, и вино. Тепло и удобно, и Йон рядом.

Собственно, две хорошие порции виски было для него многовато, но он рассчитывал, что кто-то докатит его кресло-каталку до дома, и желательно, не очень поздно. Уже половина девятого, его слегка одолевал сон, но никто, казалось, никуда не торопится. Еще даже и до десерта дело не дошло.

— Герлоф, — обратился к нему Пер Мернер, — а вы с Йоном тоже работали в каменоломне? — Он кивнул в сторону выработки.

— Только летом, и то когда были подростками.

— Пока не ушли в море, — добавил Йон.

— Тоже тесали камень? — спросил хозяин, Макс Ларссон.

— Нет… тогда у нас для этой работы кишка была тонка.

— Вот как? А что, это и в самом деле тяжелая работа?

Герлоф промолчал. Похоже, эти белоручки с континента не понимают, что это такое — труд каменотеса. В каменоломне столетиями тяжело работали люди. А эти наверняка считают, что каменоломни — это своего рода произведение искусства, созданное для их удовольствия: скала над берегом, живописные кучи камней тут и там, маленькие пруды, в которых можно купаться.

Они даже не представляют себе, да и не могут представить, какого труда требовала постоянная борьба с горой. День за днем выламывать и обрабатывать плиты известняка… кирка, кувалда да долото — вот и все помощники. Его друг Эрнст как-то сказал, что за сорок лет работы он вытесал не меньше пятидесяти километров бордюрного камня: для лестниц, дорог и тротуаров в городах Балтийского побережья.

И конечно, могильные плиты. На этот товар всегда спрос, даже в тяжелые времена.

— Нет… каменотесами мы так и не стали. — Герлоф посмотрел на Йона. — Но мальчики на побегушках из нас были хоть куда, помнишь, Йон? Мы бегали за инструментом, прибирались в бендежке и все такое…

— Бендежке?

— Ну да… в бендежке… так называли подсобку, где рабочие отдыхали.

Вдруг Герлофу пришло в голову, что, наверное, никто, кроме него и Йона, никогда не слышал это слово. Каменотесов давно и след простыл…

Он отхлебнул виски и продолжил:

— Раньше думали, в каменоломнях живут тролли, но я-то столкнулся совсем с другой живностью…

Краем глаза он заметил, как Йон скривил рот и уронил голову на плечо — он-то слышал эту историю раз сто. Ничего, потерпит.

— Мне было восемь… или девять, точно не помню. В общем, нашел я там, внизу, журавленка. Рабочие уже разошлись по домам, а он лежит. Птенец еще… на куче щебня. Не знаю, откуда он взялся. Летать еще не умел, а родителей поблизости я не заметил. Может, лиса загрызла. Ну, взял я, значит, журавленка домой, положил в сарае на сено… Кормил его прошлогодней картошкой. Он подрос. Дай, думаю, я его выпущу. А он не улетает. Привязался, что ли… — Герлоф улыбнулся воспоминанию. — Я иду куда-нибудь, а журавль за мной. Прямо как двуногая собака. Бывало, надоест он мне хуже горькой редьки, я от него и улизну. А он взлетит — и кругами, кругами по всей деревне, курлычет, пока не найдет, где я спрятался… Красивая птица. Так что вот, все лето у меня было домашнее животное. Журавль. А осенью что ж… осенью поднялся он в воздух и улетел с другими журавлями. Даже крылом не помахал.

За столом все заулыбались трогательной истории.

— А когда вы пошли в моряки, — не унимался Пер, — зимой-то вы чем занимались?

— Как тебе сказать… зимой, конечно, баржи в гавани стояли. Вмерзнут в лед и стоят. В декабре выходим на берег — и все. Отпуск. Пока море подо льдом, нам особо делать нечего. Ну там ремонт кое-какой, ободрать, подшпаклевать, паруса починить… а так-то спокойно. Сидим, значит, и весны дожидаемся. — Он посмотрел на пустую каменоломню. — А известняк тесать — это круглый год. Готовую продукцию отвозили в гавань. За зиму, бывало, скопится чертова уйма… тысячи тонн. А потом весна. Как лед сойдет, мы уже тут как тут.

— Море, весенний ветер, — сказала Мари Курдин. — Приятное, должно быть, чувство.

Герлоф покачал головой:

— Не так уж и романтично.

— А несчастья случались? — опять спросил Пер. — Ну там на мель сели, в шторм попали…

— Мы-то? — спросил Йон. — Чтобы на мель? Ни разу.

— За тридцать лет — ни разу, — подтвердил Герлоф. — Одна наша баржа сгорела и утонула, но чтобы на мель — такого не было. Но тут сказали: море, весенний ветер… нам-то хоть какой ветер, лишь бы паруса не рвал. Тяжелая это работа. Тяжелая и одинокая. Я все пытался жену с детьми уговорить — проведем лето на море, что тут плохого? Пару раз уговорил… а так-то в основном Йон да я — вся семья. Одни на барже. День за днем, неделя за неделей. Дети с женой дома.

Он опять бросил взгляд в сторону каменоломни и вспомнил жену.

Сам-то он в троллей, конечно, не верил. Но кого же тогда видела Элла?