Генри Форс взял со стола сапог и повел полицейских на второй этаж. Вендела, ничего хорошего не ожидая, поплелась за ними.
— Идемте, идемте, я вам покажу, чей это сапог.
Он поднимается по лестнице и без стука открывает дверь.
— Вот он… мой сын Ян-Эрик…
Полицейские робко заходят в комнату. Ян-Эрик сидит на одеяле посреди комнаты, на нем та же грязная одежда, что и ночью. Ян-Эрик смотрит на полицейских, потом переводит взгляд на Венделу и неожиданно прыскает. Она хочет что-то сказать, но не может открыть рот.
— Он что, болен?
— Болен и болен… Он слабоумный. — Генри так и держит руку в указующем жесте, словно бы показывает невесть что занимательное. — Он у меня уже два года тут… раньше его держали в психушке, а я его домой взял… сын все-таки. Зря взял, — очень серьезно добавляет он после паузы. — Ошибку сделал.
— Это его, значит, сапог?
— А чей же еще? Сейчас покажу…
Генри подходит к сыну, поднимет ногу и натягивает на него сапог. Сапог в самый раз, хотя Вендела точно знает, чей это сапог. Это сапог отца.
— Ага, вот значит как… — Тут взгляд полицейского падает на кресло-каталку.
— А ходить-то он может?
— А то! Доктор в психушке так и сказал: ходить-то он может. Но, говорит, ходит ваш сынок, только когда его никто не видит.
— Покажите-ка нам.
Генри подхватил Яна-Эрика под мышки и поднял с одеяла:
— Пошли, сынок.
Ян-Эрик стоит совершенно прямо, в сапоге на одной ноге и в толстом вязаном носке на другой. Стоит и хихикает.
Генри подталкивает его в спину:
— Пошли, кому говорю!
Ян-Эрик несколько секунд стоит неподвижно и смотрит на полицейских, продолжая смеяться. Потом делает короткий шаг, за ним другой.
— Но зачем ему хутор-то поджигать?
Генри со скорбной миной смотрит на Яна-Эрика:
— Зачем? Да кто его знает… Он как инопланетянин.
Полицейские смотрят друг на друга в раздумье.
— И как ты думаешь… можно такого судить?
— Понятия не имею… сколько ему лет, Форс?
— Семнадцать.
— Кто его знает… наверное, можно. Проверить надо.
Венделе совсем плохо.
— Нет! — кричит она изо всех сил.
Все смотрят на нее с удивлением.
— Нет! Это я во всем виновата! Я ненавидела этих коров… пошла в альвар и попросила, чтобы они исчезли! Я попросила…
«Эльфов», — уже хотела она сказать, но удержалась. Примут и ее за дурочку.
Полицейские удивленно переглядываются, потом первый улыбается и подмигивает.
— Преступная семья, — важно произносит он.
Они отстраняют Венделу и выходят из комнаты.
Тихо, очень тихо на хуторе. Генри молчит, а Вендела не хочет с ним разговаривать. Слухи наверняка расползлись в округе, потому что на следующий день ни один человек не появляется на хуторе — Венделе кажется, что соседи обходят их стороной.
Через несколько недель их вызывают на допрос. Следователь приходит к выводу, что в пожаре виновны оба — и Генри Форс, и его сын. Сын поджег хутор, а Генри скрыл это, чтобы получить страховую компенсацию.
— Это же не Ян-Эрик, — говорит Вендела отцу по пути домой. — Это же ты поджег…
Генри пожимает плечами:
— Так будет лучше… твой брат — слабоумный, его не накажут.
Генри продолжает ходить на работу в каменоломню как ни в чем не бывало — с высоко поднятой головой. Уходит рано утром, приходит вечером. Вендела не решается спросить, чем он занимается: заказчиков у него нет.
А она ходит в школу. Часы уроков в марнесской школе превратились для нее в пытку. Она уже для всех не Вендела Ларссон, а поджигательница, во всяком случае, член семьи поджигателей, и никто, даже Дагмар Гран, не хочет с ней иметь ничего общего.
Через две недели суд в Боргхольме.
Генри надевает выходной костюм, тщательно причесывается. Достает из сундука чистую одежду для сына и поднимается на второй этаж.
Вендела слышит, как он кричит на Яна-Эрика — тот не хочет, наверное, никуда ехать. Наконец Генри тяжело спускается по лестнице с сыном на руках:
— Пора на поезд.
На брате новая сорочка, но лицо такое же грязное.
— А умыться ему не надо?
— Вообще-то да… но так его больше пожалеют.
Она остается дома. Сидит в кухне и безразлично смотрит в окно.
Поздно вечером Генри и Ян-Эрик возвращаются домой. Суд приговорил Генри к восьми месяцам тюрьмы за страховое мошенничество. Наказание он должен отбыть в кальмарской тюрьме.
С учетом экономической ситуации хутор и весь инвентарь продадут с молотка.
— Вот так… — Отец отнес Яна-Эрика в его комнату и спустился в кухню. — Пора уже привыкнуть. Бог нас не жалеет.
Он смотрит на нее с горечью, но ей почему-то кажется, что его нисколько не огорчила потеря хутора.
— А Ян-Эрик? Его тоже посадят в тюрьму?
— Нет.
— Отпустят?
Генри качает головой:
— Не совсем так, как мы надеялись… его отвезут на север.
— На север?
— Сальберга… там закрытая больница для психических больных… как они сказали?.. Для больных с асоциальным уклоном.
— Надолго?
— Откуда мне знать? Пока не выпустят.
Долгая, тягостная тишина.
— А я?
Ей почему-то кажется, что ее оставят здесь одну.
— И ты поедешь в Кальмар. Будешь жить у тетки, и в школу там будешь ходить.
— А если я не хочу?
— Должна. Другого выхода нет.
Вендела молчит. Она же сама жаловалась эльфам, что хотела бы жить в большом городе. Неужели она в душе хотела, чтобы все кончилось именно так?
Она не помнила. У нее было слишком много желаний.
Настает время прощания. Генри пора отбывать свой срок, Вендела едет к тетке, а за Яном-Эриком из Сальберги прибудут два санитара. Но все это завтра, в понедельник. А сегодня воскресенье. Середина мая, но солнце то и дело прячется за облаками.
С утра отец упаковал свой чемодан и рюкзак Яна-Эрика. Выпил кофе, поглядывая в окно на обгорелый фундамент бывшего коровника. Вендела сидит за столом напротив и разглядывает свои тонкие запястья.
Отец явно не находит себе места. Хватается за кофейник и тут же ставит его на место — видно, забыл, что только что пил кофе.
— Пойду поработаю, — вдруг заявляет он. — Воскресенье, не воскресенье… какая разница.
— В каменоломне?
— А где же еще… Буду вечером, когда приедут твои дядя с тетей.
Он уходит в свою каменоломню… может быть, в последний раз. Вендела слышит, как отец поет, выходя на улицу:
Прощай, мой конь, прощай, сухая борозда,
Я не держу на вас обиду или злость,
Я в море ухожу и не вернусь сюда,
А если и вернусь, то как случайный гость…
Песня постепенно затихает. Вендела не двигается с места. Кто в мире более одинок, чем она? Наверное, никто…
Но она не собирается сидеть и ждать, пока приедут тетя Маргит и дядя Свен. Как только Генри скрылся из виду она идет в его комнату, встает на колени и достает мамину шкатулку.
Последнее более или менее стоящее украшение — крошечное золотое сердечко на тонкой цепочке из серебра. Она кладет его в карман и поднимается наверх.
Все тихо. В комнате Яна-Эрика монотонный голос диктора читает прогноз погоды.
Вендела, не постучав, открывает дверь.
Ян-Эрик лежит на полу, слушает радио и улыбается. У него такой вид, словно он ее ждал.
Вендела заглядывает в его яркие, цвета моря, глаза.
— Отец ушел. — Она старается говорить медленно и отчетливо. — Он ушел в каменоломню. Он каждый день ходит в каменоломню.
Ян-Эрик недоуменно моргает.
— Они хотят нас забрать, тебя и меня… но мы их не станем дожидаться. Понимаешь? — Она показывает в сторону степи. — Мы пойдем к эльфам.
Он улыбается, ясно и простодушно.
— Собирайся.
Ян-Эрик сидит, не двигаясь, и тянет к ней руки. Он хочет, чтобы она его взяла на руки, подняла.
— Тогда надо сначала умыться.
Она бежит вниз, ставит на плиту таз, выливает в него несколько ведер воды и разжигает огонь. Потом бежит вниз и стаскивает брата. Он намного легче, чем она ожидала, — тонкий и худой.
Ян-Эрик садится в таз и испуганно хихикает. Вода через пять секунд становится черной. Он моется сам, Вендела помогает ему только вымыть лицо. Она намыливает мягкое кухонное полотенце и осторожно оттирает засохший гной и кровяные корки.
Кожа выглядит намного здоровее, чем она ожидала, — только несколько заживших царапин, и все. Ян-Эрик стал похож на человека, думает она.
Потом она стрижет ему ногти. Чистую одежду она находит в шкафу у Генри — у мальчика ничего своего, похоже, нет. Подгибает манжеты у брюк, заворачивает рукава рубахи.
— Пора.
Она выносит его из дома и чувствует, как он доверчиво кладет подбородок ей на плечо. Она оставляет его в саду, бежит за креслом-каталкой, помогает ему сесть и толкает кресло перед собой по коровьей тропе.
Вендела не переставая бормочет, стараясь, чтобы голос звучал успокаивающе, как заклинание:
— Эльфы нам помогут… У них нам будет лучше…
Он молчит и улыбается. Откидывается в кресле, поднимает голову и смотрит, как в небе строем плывут громадные облака.
Она выбирает дорогу между деревьев — так немного дальше, зато их никто не увидит. Сколько раз она шла здесь за коровами с хлыстом в руке…
Они уже отошли довольно далеко от дома, около километра, когда Венделе вдруг приходит в голову, что, кроме подарка эльфам, надо было бы захватить хоть что-то из еды и теплые одеяла. Но теперь уже поздно…
Она толкает кресло-каталку по траве. Земля влажная, но колеса очень большие, и катятся довольно легко, хотя и не быстро.
Они минуют последний каменный барьер и выезжают в альвар.
Вендела везет своего брата по степи, под огромным бело-голубым небом. На горизонте сверкающей струной вибрирует узенькая полоска моря, тут и там попадаются мелкие озерца, а в спину им светит готовящееся к закату солнце.
Уже видны заветные кусты можжевельника.
— Скоро приедем, — шепчет Вендела.
Дорога слегка пошла в гору. Кусты все ближе, а за ними — эльфова мельница.
Она толкает кресло-коляску все дальше и дальше, напрягая спину и упираясь ногами в скользкую траву.
Еще бы немного, но нет. Она подошла слишком близко к озерцу талой воды, и колесо засосала глина. Она пытается вытащить завязшее колесо, толкает кресло то вперед, то назад — безрезультатно. У нее не хватает сил.
Ян-Эрик, долго наблюдавший за ее отчаянными попытками сдвинуть кресло-каталку с места, неожиданно поднимается и встает рядом с каталкой, опершись рукой на спинку, и улыбается.
Нет, коляску ей не вытащить, а надежды, что брат пойдет сам, никакой. Она поднимает его и тащит к заветным кустам, хотя у нее от усталости уже дрожат и подгибаются ноги.
В то время как она обливается потом и напрягается из последних сил, тело Яна-Эрика кажется на удивление расслабленным.
Последние метры она проходит совсем уже чудом… и наконец с облегчением сажает Яна-Эрика спиной к шероховатому камню.
Все углубления в камне пусты.
Эльфы побывали здесь, совсем недавно.
Она достает из кармана цепочку с сердечком, последнее украшение ее покойной матери, и кладет ее в одно из углублений.
«Позаботьтесь о Яне-Эрике… — напряженно думает она. — И обо мне тоже. Сделайте, чтобы мы были здоровыми и удержите от греха».
Она выдыхает, опускается на траву и смотрит, как солнце вспыхивает и прячется в кустах можжевельника.
Тихо шелестит ветер. Они сидят рядом и ждут. Одна за другой смолкают птицы, весь вечер щебетавшие где-то рядом. Становится все темнее и холоднее.
Ничего не происходит. Никто не появляется. Ян-Эрик сидит неподвижно, а Венделу в ее тоненьком платьице начинает пробирать дрожь.
Она совершенно закоченела.
— Ян-Эрик… нам надо идти. Нам нужна еда и что-нибудь теплое.
Он улыбается и протягивает к ней руки, но она отрицательно качает головой:
— Я тебя не дотащу. Попробуй идти сам.
Но он сидит и смотрит на нее все с той же детской, ничем не замутненной улыбкой.
Вендела спиной отходит от него:
— Подожди здесь, Ян-Эрик… Я скоро вернусь.