Кровавый разлом

23

Вендела выпила пару бокалов вина, и напряжение отпустило. Где же еще и расслабиться, как не на вечеринке с вином у себя дома? Но тут она услышала с другого конца стола громкий голос:

— Нет, в Швеции я налоги не плачу. — Макс тоже выпил, и, наверное, прилично, потому что голос звучал еще более самоуверенно, чем всегда. — Моя фирма здесь не зарегистрирована, это обошлось бы слишком дорого… кроме того, я совершенно не доверяю шведской налоговой системе. — Он широко улыбнулся.

— Конечно, ты платишь шведские налоги, Макс, — попыталась Вендела смягчить сомнительное высказывание мужа.

Улыбка с его лица исчезла.

— Когда вынужден, плачу. Но самый минимум.

Он поднял бокал таким жестом, словно бы все за столом были членами одного экономического клуба. Внезапно послышался такой же громкий возглас:

— А я плачу налоги очень охотно.

Кристер Курдин с вызовом уставился на Макса.

— Вот как? — спросил Макс. — И как же вы тогда зарабатываете деньги?

— Сетевая безопасность, — последовал короткий ответ.

Курдин тоже в подпитии, отметила про себя Вендела. Рядом с ним стояла почти пустая бутылка белого «шато-о-брион». Глаза мутные.

— Как я от вас устал, — заявил Курдин.

— Простите? — Макс, очевидно, не поверил своим ушам.

— Устал от всех этих налоговых жучков… от этого жульничества!

— Я вовсе не жульни…

— Вы же пользуетесь шведскими дорогами?

— И что?

— Сюда вы едете через Эландский мост?

Макс нахмурился:

— Какое это имеет отношение…

— Прямое. Все это финансируется из налогов. И мост, и дороги. И все, чем мы так безмятежно пользуемся. Школы, больницы. Пенсии…

— Пенсии в этой стране напоминают скверную шутку. Как и здравоохранение…

— Здравоохранение — никакая не шутка, — послышался голос с другого конца стола. Пер Мернер обвел взглядом присутствующих. — Врачи и сестры работают выше всяких похвал.

— Вот именно. Прекрасно работают. А нам это почти ничего не стоит. Если вам так плохо в Швеции, — снова обратился он к Максу, — почему вы не уедете?

— Лето здесь хорошее, — буркнул Макс.

— Кто хочет еще вина? — спросила Вендела.

Никто не ответил. Или, может быть, просто не услышали — надо было спросить погромче. Она не стала повторять вопрос — сама отпила из бокала и вслушалась в гомон за столом. Если закрыть глаза, звучит довольно красиво. Как музыка.

Ей вдруг показалось, что из степи донесся какой-то странный запах. Жженая резина… нет, скорее всего, и в самом деле показалось. Дом окружала полная темнота — ни одного огонька. Освещенная веранда со стороны смотрелась, наверное, как палуба корабля, рассекающего ночное море.

Вот они сидят ночью на веранде, нависающей над каменоломней… как будто над кратером погасшего вулкана. Она опять прикрыла глаза.

Из задумчивости ее вывел высокий мужской голос:

— А кто-то из присутствующих знает хоть что-нибудь о Северном Эланде? Кто-нибудь был здесь хоть раз?

Опять этот юный правдолюбец, Курдин. Он обвел затуманенным взглядом присутствующих. Вендела решила, что, несмотря на вызывающий тон, ничего плохого он в виду не имеет. Простое любопытство.

— Вендела местная, — коротко бросил Макс.

Странно — после этого замечания разговор смолк. Все уставились на Венделу. Ей оставалось только кивнуть.

— Я провела здесь все детство, — сказала она негромко.

— Здесь, в деревне? — спросила Мари Курдин.

— Немного к северо-востоку… у нас там был хутор.

— Звучит очень мило… Настоящий хутор? С коровами, гусями и кошками?

— Только куры… и несколько коров. Я их пасла.

— Как мило, — повторила Мари Курдин. — Нынешним детям тоже неплохо бы повозиться со скотиной в деревне.

Вендела кивнула. Ей не хотелось вспоминать трех Роз — Розу, Розу и Розу. Вдруг ее охватила невыносимая тоска.

Роза, Роза и Роза давно умерли. Умерли все, кого она знала здесь, на острове.

Она сделала большой глоток вина.

Наискосок от нее сидел Герлоф и улыбался. Ему, очевидно, все нравилось. Вендела наклонилась к нему и тихо сказала:

— Мой отец был каменотесом, его звали Генри. Вам о чем-нибудь говорит это имя, Герлоф?

Он посмотрел на нее дружелюбно-вопросительно — скорее всего, не расслышал вопроса.

Она повысила голос:

— Вы знали Генри Форса, Герлоф?

Теперь он услышал, и улыбка исчезла с его лица.

— Генри Форса… конечно, знал. Как не знать… Он из последних был. Шлифовальщик высшего разряда. Он вам родственник?

— Отец.

Герлоф опустил голову и сразу помрачнел:

— Вот как… очень сожалею…

Вендела прекрасно поняла, о чем он говорит, и тоже опустила глаза:

— Это было так давно…

— Помню, он на велосипеде приезжал… И пел так, что на весь альвар было слышно.

Вендела кивнула:

— Он и дома пел.

— Генри ведь овдовел очень рано. Или как?

— Мама умерла вскоре после моего рождения. Я ее не помню… а отец тосковал по ней всю жизнь.

— А вы сами-то были в каменоломне?

— Только однажды. Папа сказал, там опасно. А еще он сказал, что женщинам и детям в каменоломне делать нечего: это приносит несчастье.

— Они все были суеверными, это уж точно, — сказал Герлоф. — Видели на камнях какие-то знаки, верили в троллей, в привидения… Особенно тролли им досаждали. Воровали молотки и кувалды… ну тут-то ясно: всегда легче подумать на тролля, чем на коллегу.

— Неужели они воровали друг у друга?

— Нет, конечно. — Герлоф широко и как-то по-детски улыбнулся. — Скорее всего, тролли.

— Тролль, — произнес чей-то голос рядом.

Это был тот самый старик, отец Пера Мернера.

Вендела не запомнила его имя. Билли, Барри… Джерри? Старик сидел, погруженный в какие-то мысли, с погасшей сигаретой в желтых от никотина пальцах. Он, очевидно, почувствовал ее взгляд и поднял голову. В глазах его читалось беспокойство.

— Маркус Люкас, — сказал он. — Маркус Люкас болен.