На звонок в калитку выглянула тетя Галя. Чуть приоткрыла дверцу и просунула в щель лицо с недовольно нахмуренными бровями.
— Здрасте, — выдохнул я. — Мне нужно с вами поговорить.
Брови сдвинулись еще сильнее.
— Это о чем это?
Я многозначительно посмотрел на нее. Что за дурацкий вопрос!
— Не о чем тут говорить. — Тетя Галя поджала губы. — И ночью ничего этого вам рассказывать не стоило.
— Да как это не о чем! — закричал я.
— А вот так! — рявкнула она. — Хватит мучить нас своими расспросами!
Я ушам своим не мог поверить. Вот ведь грымза! И как не повезло наткнуться на нее из двух сестер!
— А к Виолетте Иванне можно?!
— Вета спит, — отрезала тетя Галя и захлопнула калитку.
От злости я пнул забор. Такое ощущение, что она хочет, чтобы Марра захватила город!
Около «Лавки страха» прямо на мостовой под палящим солнцем сидели трое ходиков — самых одержимых. Остальные не выдержали жары.
Я перешел улицу и забрался на свое дерево, прячась в тени густых веток. Многие листья стали желтыми и коричневыми, сгорев на солнце. От тяжелого воздуха голова была как будто набита ватой. Мысли с трудом ворочались. Что же делать? До встречи с Маррой оставалось все меньше времени. Минуты уходили одна за другой, а я все сидел на дереве и не мог ничего придумать. В отчаянии я уже был готов идти мириться с Агатой и просить ее сходить к соседкам, но тут кое-что произошло.
Калитка соседок открылась, и из нее вышла тетя Галя с сумкой в руках. Оглянулась по сторонам — я пригнулся — и размашисто зашагала по улице.
Неужели мне наконец повезло!
Я выждал, пока она скроется за поворотом, и спрыгнул с дерева. Подождал еще чуть-чуть, а потом перебежал улицу и осторожно толкнул калитку. Так и есть, не показалось — тетя Галя ее не заперла. Я мигом скользнул внутрь и закрыл щеколду.
Дверь дома тоже была открыта. Я ступил в темный коридор.
— Виолетта Иванна?
— Вася? — раздался удивленный голос. — Проходи в гостиную!
Виолетта Иванна сидела на своем красном диване и смотрела по телевизору какой-то старый фильм.
— Что-то случилось? — она поднялась навстречу мне.
Ярко накрашенная, в бусах, на каблуках — совсем не похоже, что она спала. Зачем тете Гале понадобилось врать мне?
— Мне очень нужно с вами поговорить.
Виолетта Иванна села и жестом показала мне сделать то же самое. Я осторожно обогнул столик — на нем стоял поднос с чайным сервизом в цветочек и ваза с конфетами — и присел рядом.
— Хочешь чаю?
Я замотал головой. Виолетта Иванна взяла в руки маленькую, как будто игрушечную, чашечку и выжидающе уставилась на меня.
— Помните, вы вчера говорили про книгу с черными страницами? Которую наш прадедушка от всех прятал.
Она медленно кивнула. Прикрыла глаза, вспоминая.
— Красный переплет, черные страницы. А на обложке черная паутина и…
— Череп! — догадался я. Ну конечно, как на дверных ручках и на плане в дневнике.
Она снова кивнула.
— Беллин отец всегда трясся над ней, как сейчас помню. Но какое значение…
— Вы когда-нибудь слышали о Книге страха?
Ее глаза распахнулись, рука дернулась. Чашечка упала на пол и разлетелась на куски. Пару секунд Виолетта Иванна продолжала смотреть на меня, а потом вздрогнула, охнула и принялась поднимать осколки. Я стал ей помогать.
— Я думаю, это как раз та черная книга, — выпалил я. — Если бы вы ее увидели, узнали бы?
Она болезненно поморщилась.
— Это было много лет назад, и я очень не люблю вспоминать это, Вася. Ты должен понять…
— Это очень важно, — перебил ее я. — Пожалуйста. Просто взгляните и все!
Она снова вздрогнула. Подняла на меня взгляд.
— Хочешь, чтобы я посмотрела на нее?
Я молча кивнул. Виолетта Иванна снова прикрыла глаза, тяжело вздохнула. Потом медленно поднялась на ноги.
— Хорошо. Подожди, я уберу здесь.
Она повернулась и ушла на кухню, держа осколки в сложенных ладонях. Ее спина, обычно такая прямая и гордая, ссутулилась.
Мне не хотелось заставлять ее переживать все заново — но какой у меня был выбор?
Я плюхнулся обратно на диван, запустил руку в вазу с конфетами. На столике рядом с подносом так и лежал вчерашний фотоальбом. Я не хотел его даже видеть — но альбом притягивал меня как магнит. Через секунду я уже перелистывал страницы.
Я собирался еще раз взглянуть, какой была бабушка в юности — а может, там нашлись бы и детские снимки, — но альбом раскрылся ближе к концу, и я увидел совсем не то, что ожидал. Там тоже была бабушка — такой, как я привык ее видеть. А еще мама и куча снимков нас с Агатой. Дурацкие фотки с букетами на Первое сентября, Агата за барабанной установкой, я играю в футбол, мы позируем с бабушкой.
Я помнил, как бабушка печатала фотографии и вкладывала их в конверты с письмами для своих друзей — не электронными, написанными от руки. Мне это всегда казалось диким, но она уверяла, что только так передается частичка человеческого тепла. Я не обращал на это внимания, в конце концов, бабушкам и дедушкам полагается быть странными — например, дедушка одной девчонки из моего класса носил на шее чеснок, якобы для иммунитета (наверняка от вампиров).
Почему-то мне до сих пор не приходило в голову, что теми самыми друзьями были наши соседки. А ведь тетя Галя говорила, что видела нас на фотографиях!
Я перелистнул страницу. Там был снимок бабушки, совсем свежий, потом Агатин, а между ними пустовало место, словно кто-то вынул оттуда фотографию.
Позади меня, с лестницы, ведущей на второй этаж, послышались шаги.
— Я и не знал, что у вас столько наших фоток, — сказал я Виолетте Иванне, не оборачиваясь и не отрывая взгляд от бабушки. Она улыбалась.
— О да, их полно, — раздался знакомый голос. И принадлежал он вовсе не Виолетте Иванне. — Просто чудненько.