Лавка страха

Глава 34. Моя тайна

Падение было таким, как бывает во сне: ухает в животе, в ушах свистит воздух, ты резко летишь вниз, а потом тут же приземляешься в кровати и просыпаешься. Вот только приземлился я на твердый пол и уж точно ни капельки не спал.

Я лежал возле склизкой стены. Остальные стены смыкались, образуя комнату, похожую на башню. Из каждой стены шел ход в туннели. Красный свет здесь был ярче, словно концентрировался в этой точке и отсюда распространялся по всем коридорам.

Я находился в сердце лабиринта.

Голова болела — похоже, я здорово ей ударился. Я осторожно приподнялся на локтях и сел. В центре комнаты стоял постамент, а на нем была Книга страха. Настоящая! Рядом с постаментом кто-то стоял, повернувшись спиной. Фигура казалась ужасно знакомой.

— Эй? — неуверенно позвал я, моргая и стараясь получше рассмотреть стоящего.

Человек обернулся, и я вскрикнул:

— Бабушка?!

Бабушка улыбалась мне. Не ее юная версия, надетая Маррой, как маска. Та бабушка, какую я привык видеть, — с облаком седых волос, большой родинкой около носа и ярко-зелеными глазами за стеклами очков.

Я подбежал к ней, но не решался прикоснуться.

— Ты живая? — прошептал я.

Она покачала головой. Я прикусил губу, чтобы не заплакать. И тут меня обдало новым ужасом.

— Я что, умер?

Бабушка снова покачала головой и улыбнулась так же, как всегда, когда я задавал дурацкие вопросы. Я открыл рот, чтобы спросить еще, но она распахнула руки, и я бросился к ней в объятия, забыв обо всем.

Я не умер, и это хорошо, она не жива, и это так же плохо, но сейчас я мог ее обнять, и это единственное, что имело значение.

Бабушкины руки обхватили меня, и мир вдруг стал таким, как раньше. Все страшное перестало существовать — как будто можно было сказать: «Я больше не играю» — и оказаться в безопасности.

Ее шерстяной свитер колол мне щеку, от нее пахло оладьями, она была теплой. Как будто настоящей. От этого стало одновременно спокойно и невыносимо больно внутри.

— Я скучаю по тебе, — выдавил я сквозь острый комок в горле. — Мне так тебя не хватает.

— Я тоскую без вас, особенно без тебя, — тихо сказала бабушка. — Я бы так хотела вернуться домой.

Из меня вышибло весь воздух, словно кто-то ударил под дых.

— Больше всего на свете я хочу этого, — всхлипнул я. — Что мне сделать, ба?

Она вздохнула, будто обдумывала что-то.

— Я на все готов! Хоть и не такой бесстрашный, как ты думала. У меня не получилось не испугаться, но…

— Я знаю, что произошло в тот день, — бабушка крепче сжала меня в объятиях.

Мое сердце заколотилось там, как бешеное.

— Ведь я предупреждала тебя, — грустно прошептала она мне на ухо. — Я не переживу, если ты будешь бояться.

У меня похолодели ноги. Прямо как тогда. В тот первый летний день. Когда произошло то, что я скрывал ото всех, а больше всех от самого себя.

Озеро оказалось таким ледяным, что из меня будто вышибло весь воздух. После прыжка со скалы я ушел в болотную толщу воды, опустился к илистому дну, оттолкнулся от вязкой грязи и вынырнул на поверхность.

— Во бодрит! — крикнул я пацанам, отплевываясь.

— Офигеть, ты псих! — в восторге заорал Денис.

Шурик только держался за свою кепку и мотал головой.

— Давайте на берег! — я поплыл к песчаной косе. Парни стали спускаться со скалы.

От холода сводило мышцы, ноги немели. Я проплыл большую часть пути, коснулся дна — вода была по грудь — и зашагал к берегу.

Все произошло, когда до суши оставалось не так уж много. Мутно-черная вода уже плескалась у живота, и я на ходу растирал замерзшие плечи. Один шаг — и вдруг дно резко ушло вниз. Я провалился по подбородок.

По горлу чиркнуло холодом. Ноги начали медленно вязнуть в иле. Я застыл. Попытался шевельнуться — и не смог. Ледяная хватка воды на горле парализовала. Ноги, одеревенев от холода, не слушались. Было не пошевелиться.

Я почувствовал, как внутри разливается ужас.

Рядом со мной в непроглядно черной воде плавали прошлогодние листья и тина. Воняло так же, как если открыть банку со старой грязной водой.

— Эй! Помогите! — слабо выдавил я, но пацаны еще не спустились на берег. Спасти меня было некому.

Не думай — действуй! Я собрал в кулак всю свою волю. Дрожа от страха, сделал шаг — но что-то замкнуло не то в голове, не то в онемевшем теле. Я хотел идти вперед, а мои ноги шагнули назад. В глубину.

Черная вода сомкнулась над моей головой.

«Ну вот и все», — пронеслось вдруг в голове с необычайным спокойствием. Конец. Сейчас я умру. Я распахнул глаза и уставился в черную воду. Будто сюда налили все тоскливые октябрьские ночи на свете, когда лето уже давно прошло, до новогодней кутерьмы еще далеко, и вечером рано темнеет, и с набухшего неба льют косые дожди.

И вдруг толщу воды пронзил солнечный луч. Черная муть стала прозрачно-зеленой, и я увидел, как в ней мельтешат головастики.

«Ни за что», — зажглось у меня в голове с железной решимостью. Нет. Сегодня я не умру.

Я рванулся вперед, вынырнул на воздух и продолжал шагать, глотая слезы вперемешку с озерной водой. Смутно помнил, как выбрался из ямы, а потом добрался до берега и отполз как можно дальше от темной воды, чтобы даже не касаться ее.

Я смутно помнил, как наболтал Денису, что решил понырять, и он спорил, что вода здесь никак не может быть прозрачно-зеленой. Шурик молча внимательно смотрел на меня — кажется, понял, что что-то произошло. Я с трудом осознавал происходящее. В голове только стучало: «Я испугался. Я не справился».

Следующее, что я четко помнил, — как зазвонил телефон, пока я одевался.

— Вася, — прорыдала в трубку Агата. — Едь домой. Бабушка…

— Ты испугался. И я умерла.

Привычное чувство вины накрыло меня с головой. Я зажмурился, и в голове вдруг мелькнуло воспоминание — бабушкино последнее письмо, в котором она жалеет, что говорила мне такие слова.

— Но все можно исправить, если ты готов, — бабушкины руки крепче прижали меня к себе.

Меня пронзила дикая мысль — если бабушку убила Марра, разве то, что я испугался тогда, на озере, могло стать причиной ее смерти?

— Отдай мне Книгу страха, — прошептала бабушка мне на ухо. — И я всегда буду с тобой. А ты больше никогда не будешь бояться. Я всегда хотела, чтобы ты был храбрее меня.

Если только… Марре так удобно было выбрать именно тот момент… Я не смог пересилить свой страх, и она допила то, что оставалось от бабушкиной души и жизни… Как там она сказала — ей гораздо больше пригодились остатки бабушкиных сил!

— Почему? — я отстранился, чтобы взглянуть на бабушку. — Почему ты не хотела, чтобы я боялся?

На ее лице мелькнуло колебание, и тут же объятия сомкнулись так, что мне стало трудно дышать.

— Потому что быть трусом — это плохо.

Я закрыл глаза.

— Я не отдам тебе Книгу страха, Марра.

Теплый запах оладий тут же исчез. Вместо колючего свитера по щеке скользнула шелковистая ткань. Я отшатнулся, не в силах отвести взгляд. Руки, еще распахнутые для объятий, вытянулись. Пальцы истончились и заострились когтями. Все тело мгновенно похудело, стало угловатым и выросло куда длиннее самого высокого человека. Я поднял голову, уже зная, что увижу. Бабушкино лицо стремительно молодело и менялось. Нос заострился, рот разъехался в стороны и обзавелся рядами зубов. Миг — и родинка исчезла. Зеленые глаза до последнего продолжали смотреть на меня, а потом раз — и превратились в бездонные черные пропасти.

— Это было слишком жестоко, — тихо проговорил я.

— Чудненько, — Марра широко улыбнулась зубастым ртом. — Я надеялась, что ты оценишь.

Она потянулась ко мне когтистой рукой, но я отпрыгнул в сторону.

— Ты виноват в бабушкиной смерти! — прошипела Марра. — Не отдашь Книгу страха — весь город будет на твоей совести.

— Она умерла не из-за меня! — выкрикнул я. — Ты убила ее!

Впервые я сам поверил в это.

Марра расхохоталась.

— Книгу — или отправишься следом!

Она снова рванулась ко мне когтями — щеку обожгла резкая боль, но я ухитрился увернуться.

— Никуда ты от меня не денешься! — улыбка Марры разъехалась еще шире.

Я коснулся щеки — на ладони осталась кровь.

Марра наклонилась ко мне — и тут я услышал стук! Я узнал бы его из миллиона. Выучил его за все каникулы. Слышал в машине по дороге сюда, слышал его на всей мебели и полках в «Лавке страха», потому что Агата репетировала свою дурацкую песню месяцами.