Я была в смятении. Возможно, мне уже не стоит возвращаться в особняк? Возможно, прямо сейчас я должна сесть в дилижанс или на судно и покинуть Трокс? Почему этот Роксвел так себя вел? Узнал, что я одарена? Но как? Да и в этом случае он, скорее всего, заставил бы меня пройти регистрацию; тогда моей судьбой занялся бы Департамент магического равновесия. Но он меня отпустил и извинился…
Мне нельзя было попадать в жернова нашей бюрократии. Покупая фальшивые документы, мама специально настояла на том, чтобы к моему возрасту добавили два года. Такой возраст предполагал, что наличие дара уже проверено: это в нашем государстве делают в восемнадцать лет и только в случае, если магия есть у матери. Если сейчас у меня обнаружат магию, начнется расследование, выяснится, что семьи Шалле никогда не существовало, и всё это приведет к еще большему расследованию в отношении меня. Покоя мне не дадут.
Я устала. Захотелось прекратить все это. Прячусь больше половины жизни, а даже не уверена, что в этом есть необходимость. Мамина паранойя привела нас к пяти годам скитаний и смены мест жительства. У меня появилось желание вот прямо сейчас отправиться в столицу к императору Кристиану и сказать ему, нет, выкричать, что казнён был невиновный, что это именно я виновата в инциденте десятилетней давности. Что мой отец оговорил себя и взял с меня клятву, что я никому не скажу. Захотелось прорыдать ему, что моя мать, герцогиня, не выдержала смерти мужа, слегла и теперь больше похожа на призрак, чья жизнь поддерживается лишь усилиями дорогостоящих лекарей.
Первые годы после ареста отца мы жили с матерью в нашем поместье, но после его казни Морон-старший, который тогда был императором, лишил нас всех владений. Пока отец был в тюрьме, мать приходила к нему так часто, как могла и однажды она взяла меня с собой. Папа обязал нас уехать, сменить имя и сделать все, чтобы никто не узнал о моем жизнеспособном магическом даре.
В этих воспоминаниях я подошла к почте, и вдруг меня окликнули:
— Риса Элизабет! Вы сегодня без малышей? Заходите, сегодня эклеры чудо как хороши!
Это была Ванесса, хозяйка лучшей кондитерской в Троксе. Я помахала в ответ и крикнула, что зайду попозже. Внутри меня теплилась мысль: за этот год я стала своей в этом городе. И, как бы это эгоистично ни звучало, не видя ежедневно страдания матери, я чувствовала себя легче. Мой дар не помогал ей. Я хотела, чтобы он помог, а он — нет. Наблюдая за ней и глядя в её пустые глаза, постоянно испытывала раздирающее чувство вины. Это я убила отца; это я не смогла спасти мать. И, похоже, не могу спасти и себя.
Но в этом городе у меня есть Полли, есть близнецы, и, в конце концов, Ванесса с её сладостями. Есть садовые дорожки, по которым так приятно гулять по вечерам. И да, Бритта ещё не беременна. Нет, я не побегу сейчас. Здесь я кому-то нужна, и это важнее, чем просто бессмысленно прятаться. Я не нарушу клятву, данную отцу, но уеду, только если почувствую, что иначе нельзя. А с рэном Роксвелом я постараюсь не встречаться; не думаю, что это будет сложно.
Приняв решение, я вздохнула свободнее, отправила деньги по нужному адресу и направилась в кондитерскую слушать сплетни и пить чай.
Город гудел как улей. И было от чего. Вот уже неделю к нам прибывали имперские боевики. Для них c невиданной скоростью возводили казарменные помещения и полигонные сооружения. Через сутки город готовился принять и военные подразделения оборотней.
Выбор места для военных объектов не занял много времени. Требовался участок без застроек и городской суеты. В Троксе условно можно выделить несколько районов. Со стороны границы с Ровеном юго-восточный, где проживало высшее сословие и зажиточные горожане; центральный — с торговыми улицами, и административными учреждениями; прибрежный — на юго-западе, где находился порт. Чем ближе к порту, тем беднее и серее становилась картина. В этой части ютились дома мастеров, рыбаков, рабочих. Там же находились увеселительные заведения разного сорта — от питейных до публичных домов.
Под казармы были отведены обширные луга на юго-востоке, недалеко от нашей фешенебельной части города. В результате военная часть разместилась на границе с оборотнями, всего в нескольких ли от особняка Морроу. На вопрос о том, как аристократы отнесутся к магическим взрывам недалеко от своих жилищ, мэр Трокса отвечал, что место выбрал не он, а рэн Николас Страйден, и спорить с посланником императора он не намерен.
Работы у рэна Грегори ожидаемо стало намного больше, но в то же время дома он стал бывать чаще, чем в ратуше. Поместье Морроу находилось рядом с полигоном, поэтому контролировать строительство и встречать должностных лиц с отчетами стало проще прямо у себя. Так его домашний кабинет превратился в приемную.
Вот и сегодня, со стороны калитки, которая вела к черному входу в поместье, послышались голоса. Рэн Грегори общался с очередным посетителем, направляясь к себе. Эта калитка за все предыдущие годы не открывалась столько раз, сколько за последнюю неделю, благодаря ходокам из казарм. Я сидела на лавочке и читала книгу; рядом в коляске дремали Мэри и Дерек. Подавшись неведомому порыву, сегодня я оставила волосы распущенными, не убирая в обычную тугую прическу. Поэтому время от времени приходилось смахивать с лица назойливые пепельные локоны, которыми легкий летний ветерок так норовил закрыть мне глаза. Светло-голубое платье с открытыми плечами также было для меня необычным выбором. Мой гардероб был весьма скуден на цвета — желание затеряться влияло на выбор одежды. Но в этот раз почему-то захотелось быть заметной.
Голос собеседника Грегори, вдруг послышавшийся совсем рядом, произвел на меня эффект взрыва, от которого пульс стал лупить с немыслимой скоростью, а сердце вовсе ощущалось где-то в горле. Я чувствовала, как мое лицо полыхнуло красным. Не поднимала головы от книги, но точно знала, что рядом Дарен Роксвел. Я не видела его несколько дней, но выкинуть из головы так и не смогла. Все это время я ощущала не только угрозу, но и какое-то томящее волнение. Его мрачный черный взгляд снился по ночам. Пробуждаясь, я не могла уснуть и, выходя на балкон, некоторое время всматривалась в темноту сада, пытаясь успокоиться.
— Рэн Морроу, вервольфы будут завтра с утра, направятся сразу в казармы. Внимание города не требуется. Весь официоз перенесём на время, когда сюда приедет лично император, — давал указания Роксвел.
— Сам император! Такая честь! — занервничал мэр, открыв дверь дома и пропуская посетителя внутрь. Однако тот не спешил заходить, замешкавшись на пороге.
— Я задержусь на минутку, идите, встретимся в кабинете, — неожиданно бросил Роксвел, и не дождавшись ответа, отвернулся от собеседника, направившись быстрым шагом к моей скамейке.
Я уже не делала вид, что читаю, и пристально смотрела на Дарена. Сегодня он был одет в сюртук синего цвета, что неожиданно гармонировало с моим голубым платьем. Мужчина шел ко мне, а я постаралась взять себя в руки. Навык сохранять лицо даже во время извержения вулкана, которому учат всех отпрысков аристократических семей, был неплохо мной освоен. Собравшись, я уже более спокойно, как мне казалось, посмотрела на героя моих тревожных снов. Роксвел подошел, слегка поклонился и замер, наблюдая за мной с высоты своего роста. Я осталась сидеть на скамейке, лишь кивнув головой в приветствии. На самом деле хотелось встать и отойти подальше, чтобы так остро не чувствовать довлеющую ауру мужчины. Не сводя с меня пристального взгляда, он начал разговор и опять с неожиданного пассажа:
— Риса Шалле, вы очаровательно смотритесь с коляской. На няню вы не похожи, скорее, на молодую супругу и счастливую мать. Вам идет.
До меня не сразу дошел смысл слов, настолько они не вязались с его напряженным выражением и лица и жадным изучающим взглядом.
— И тем не менее, я — няня. Но буду иметь ввиду и постараюсь поскорее соответствовать описанному вами образу, — зачем-то сыронизировала я.
— Да? И предложения уже поступали? Вы помолвлены? — Дарен мазнул взглядом по руке в поисках кольца.
— Не ваше дело… Послушайте, рэн Роксвел, давайте откровенно, — я решила прекратить пикировку, — мне кажется, что с вашей стороны наблюдается слишком много внимания к моей особе. Хотелось бы знать, чем это вызвано.
— Вы мне интересны, разве это не очевидно? — ответ прозвучал без единой эмоции. Опять ощущение допроса.
— Чем же? — на самом деле я боялась услышать ответ. Я встала со скамейки, однако все равно приходилось задирать голову, чтобы смотреть мужчине в лицо, а не на упираться глазами в район кадыка.
Он задумчиво, протянул руку, подцепил пальцами мой локон и, накрутив волосы на палец, потянув немного на себя. Я подалась вперед, почти уперевшись лбом в его шею, точнее, заколку, скрепляющую шейный платок. Скосив глаза на этот атрибут мужской одежды, модный нынче в Крайде, я рассмотрела сложный вензель и волчью морду, искусно вырезанные на каком-то переливчатом камне. Красиво. Мужчина молчал, а я повторила вопрос:
— Чем я вам интересна, рэн Роксвел?
— Чем…, — протянул мужчина, — вторая рука потянулась к мое щеке; скользнув пальцами по ней, заправила еще один упрямый локон волос за ухо, — у вас такие красивые волосы…
В этот момент из коляски раздался писк одного из младенцев. Мы одновременно вздрогнули, отпрянув друг от друга. Судорожно вздохнув, мужчина сморгнул огонь своих глаз.
— Мы еще продолжим разговор, — сказал Дарен, и, напоследок куснув жадным взглядом всю меня, направился в дом к мэру Морроу.
Я села на скамейку, чувствуя растерянность. Так вот оно что! Мужской интерес рэна Роксвела меня неожиданно успокоил. К поклонникам и интересу мужчин, я, как аристократка и наследница магического дара, готовилась с детства. И это гораздо, гораздо лучше ареста и допросов. Я усмехнулась, ведя с собой внутренний диалог, полный злой иронии.
Сейчас ситуация была сложной, но понятной. Маг и аристократ Дарен Роксвел заметил меня, простую горожанку без дара, титула и средств. За моей спиной не было ни семьи, ни покровителей, поэтому он мог легко предложить мне стать его любовницей. Такая практика весьма распространена. В конце отношений таким девушкам зачастую дают хорошие отступные. Не будучи аристократками, они не портят свою репутацию, а в некоторых случаях подобные связи даже повышают привлекательность девушки как невесты. С другой стороны, принудить меня ни к чему, ни он, ни кто-либо другой, не мог. И если я скажу твердое «нет», то история на этом и закончится. Разложив по привычке все факты в голове, я смогла успокоиться, отмахнувшись от навязчивого голоса, который твердил, что мое «нет» может быть и не таким уж твердым.