Месть за моего врага

III. 1

(Последовательность)

Чтобы верить в судьбу, нужно также верить в последовательность. Если мир управляется предопределением, он должен быть упорядочен, измерен, распределён от начала до конца: одно приводит к другому.

Роман Фёдоров не знал ничего о звёздах в момент своего рождения, но если бы ему сказали, что они символизируют верность, долг, непоколебимую веру, он бы поверил. Для Романа судьба была средством достижения цели. Одно приводит к другому. Если он родился сыном Фёдорова, то не мог просто притвориться кем-то другим… Если он был вторым сыном, то его долгом было чтить своего брата Дмитрия как наследника. Если он видел, что его отец или брат страдают, он защищал бы их любой ценой. Любая угроза, направленная на его братьев, воспринималась им так же, как угроза собственной жизни.

Это было больше, чем любовь к семье. Если бы Роман Фёдоров не верил в наследственность, он, вероятно, сошёл бы с ума, будучи вторым ребёнком в семье. Как можно было чувствовать такое величие в себе и в то же время быть лишённым права на него по рождению? Поддаться этому чувству означало бы неизбежно погрузиться в хаос.

Итак, одно приводит к другому.

Роману было шесть лет, когда он впервые увидел, как его отец заставил замолчать семилетнего Дмитрия. Их брат Лев только что родился, а мать скончалась ночью вскоре после этого. Только Дмитрий — золотой Дима, с его царственной улыбкой, острым умом и выгоревшими на солнце волосами — осмелился коснуться плеча отца, осторожно положив маленькую руку на спину Кощея.

— Иди спать, Дима, — сказал Кощей. — И забери этого ребёнка с собой.

Этого ребенка. Кощей выплюнул эти слова с беспощадной горечью.

Тогда Дмитрий, не отвечая, отвернулся от отца и поднял младенца из колыбели, стоявшей рядом с кроватью матери.

— Этого малыша зовут Лев, — напомнил Дмитрий, яростно протягивая ребёнка отцу, пока Роман смотрел на него, оцепенев от страха, а их отец отводил свой тяжелый взгляд. — Его назвали Лев, как хотела мама. Левка, как лев. Я — брат этого льва. Я буду защищать его ценой своей жизни, папа. Но я не его мать и не его отец. Если только ты будешь его отцом ради меня, — взмолился Дмитрий, — тогда я буду братом для него. Если ты не подведёшь его, папа, то и я не подведу.

Он протянул отцу младенца, но Кощей не пошевелился. Он даже не моргнул. Кощей просто смотрел на свои руки, а затем Дмитрий дёрнулся, словно собираясь выронить младенца. Это движение было таким внезапным и резким, что Кощей и Роман одновременно рванулись вперёд, и Лев разразился пронзительным плачем, сжимая кулачки.

— Дима! — в гневе прорычал Кощей, выхватывая Леву из рук старшего сына и прижимая его к своей груди. Защищая, наконец, своего хрупкого младшего сына. — Ты бы его уронил!

— Нет, — поправил Дмитрий, рассмеявшись своим хитрым воинственным смехом, — потому что ты бы мне этого не позволил, папа. И Рома тоже, — добавил он, кивая в сторону брата, который замер, неловко вытянув руки вперёд. — Потому что мы — братья. — Он говорил с такой уверенностью, что Кощей поднял на него взгляд, и в его глазах появилось осознание. — Потому что, папа, — закончил Дмитрий, позволяя плачущему Льву схватить его палец и слегка успокоиться, — мы все твои сыновья.

Роман впервые видел своего отца униженным. Кощей был великим человеком, к мнению которого прислушивались другие, но Роман никогда не видел, чтобы отец проявлял к кому-то такое внимание. Роман всегда считал, что преданность свойственна лишь тем, кто стоит ниже. Но сейчас Кощей вытянул руку и притянул золотистую голову Дмитрия к себе, коснувшись губами лба своего старшего сына.

— Я отдам тебе всё, сын мой, — прошептал Кощей, и эти слова утонули в кудрях Дмитрия. В тот момент Роман понял, что весь мир перевернулся.

(Одно приводит к другому.)

Годы спустя Роман снова и снова прокручивал в голове тот момент, пытаясь понять, что именно сделал Дмитрий, чтобы заслужить уважение их отца. Он задавался вопросом, как бы поступил сам, если бы рядом не оказалось Дмитрия, способного говорить за них обоих. Однако даже в самых смелых фантазиях Роман был вынужден признать, что они с братом были слишком разными. Ему приходилось с горечью сознавать, что он никогда бы не поступил так, как поступил Дмитрий. Роман был покорным сыном. Он бы подчинился воле отца, как и подобает верному наследнику. Он бы взял младенца Льва на руки, позаботился бы о нём или, по крайней мере, попытался бы это сделать — и всё для того, чтобы воля Кощея не была отвергнута столь дерзко и бесцеремонно. Если бы это был Роман, он бы убедился, что у их отца никогда не возникнет причин сомневаться в преданности своих сыновей.

Но разве это тоже не достойно восхищения?

Роман не ненавидел своего брата. Вовсе нет. Напротив, Дмитрия было необычайно легко любить, и Роман любил его так же, как и все остальные: беспомощно, самозабвенно, с искренним восхищением. Роман видел своего брата во всем его великолепии и отдавал ему должное за то, что Димитрий ничуть не был недостойным. Он был блестящим лидером, носившим унаследованную власть как удобную одежду; как корону, естественно покоящуюся на его золотистой голове. Он был талантливым колдуном, умелым переговорщиком, верным братом — и Роман любил его так же горячо, как и младшего Льва. Они были братьями Фёдоровыми — тремя сыновьями Кощея, и Роман всегда считал, что это самое важное. Большую часть своей жизни он думал, что братья Федоровы, пока они вместе, никогда не потерпят поражения.

Но, как и у всех героев, у Дмитрия Фёдорова был почти фатальный недостаток.

Роман, всегда проницательный и внимательный наблюдатель, отчётливо помнил день, когда впервые застал Дмитрия с Марьей Антоновой — дочерью давнего друга Кощея. Дмитрию тогда было всего шестнадцать, а Марии — семнадцать, и хотя ведьмы Антоновы ещё не успели стать их врагами, в этом моменте уже таилось что-то тревожное, почти предательское. Девушка, эта девушка, с глазами, которые явно повидали слишком много, оказалась в окружении отцовских вещей, опутанная руками его брата. Самому Роману тогда было пятнадцать, и его взгляд зацепился не столько за сам проступок, сколько за дерзкий румянец на щеках Маши и совсем не сожалеющее выражение лица Димы. Дмитрий обернулся и прижал палец к губам:

— Не говори папе, Рома, — предупредил он, хотя, судя по его виду, он был беззаботен и доволен собой. Даже счастлив. Как всегда, золотистые черты лица Дмитрия пылали, и Роман почувствовал, что между ними возникла пропасть — бездна предательства.

(Одно приводит к другому.)

Он все равно рассказал Кощею.

— Оставь Диму в покое, Ромик, — вот и все, что сказал Кощей, отмахнувшись. — Телячьи нежности, вот и все.

Но Роман знал, что Мария Антонова не была невинной. Он видел её заклинания, её магию, то, как она направляла руки Дмитрия, как её прикосновение будто усиливало его собственную силу. Даже сам будучи ведьмаком, Роман был уверен: всё, чем владеет Мария Антонова, — не пустяк. Маша не была наивной девочкой и уж точно не была способна на телячьи нежности.

Роман, похоже, ей тоже нисколько не нравился.

— Он всегда наблюдает, — прошептала она Дмитрию, и тот лишь усмехнулся, беспечно, небрежно, как и всегда, не замечая того, что Роман действительно был рядом даже по прошествии многих лет.

— Он защищает меня, — сказал ей Дмитрий. — Он мой брат.

— Охраняет, как стервятник охраняет труп, — пробормотала Мария с явным отвращением. — Он не такой, как ты, Дима. Он не охотник, у него совсем нет чести. Он падальщик, и в его глазах смерть…

— Почему он должен быть таким, как я? — возразил Дмитрий, не теряя своего величественного самообладания. — Полагаю, одного меня и так более чем достаточно.

— Что ж, я предпочла бы, чтобы у меня был только ты, — сказала Мария чуть грубее, но ее успокоил звук поцелуя, легкие прикосновения и нежные вздохи. — Только ты, Дима, — повторила она уже мягче, её голос дрогнул на его имени.

— Я только твой, — поклялся ей Дмитрий, и Роман, скрывшись из виду, сжал кулаки.

— И я всегда буду только твоя, — согласилась Марья. — Вот почему, Дима, я не доверяю Роме. Не в том, что касается тебя. Ты слишком ценен.

Роман ждал, напрягшись от ее предостережения, но его брат снова только рассмеялся.

— Если ты любишь меня, Маша, — сказал он, — ты научишься любить и моего брата тоже.

— Почему я должна это делать? — яростно возразила она. — Я не Федорова.

Нет, она и правда не была такой, подумал Роман, отступая в тень. И никогда не станет, если он сможет этому помешать.

— Она мне не нравится, — сказал Роман отцу, стиснув зубы от ярости. — Она манипулирует людьми, папа. Она хочет забрать Диму себе и украсть его у нас. Она надеется, что он отвернётся от своей семьи.

— Никто и никогда не заберёт у меня Диму, — бесстрастно ответил Кощей. — Но если ты так сильно настроен против неё…

— Да, — твёрдо подтвердил Роман.

— …тебе придётся очень скоро изменить своё мнение, потому что она станет твоей сестрой, — закончил Кощей.

Несмотря на неприятное известие о том, что его отец предложил жениться на Бабе Яге, Роман с трудом подавил победоносную улыбку. Уже тогда он знал, что старшая Марья Антонова никогда не согласится. Ведьмы Антоновы всегда выбирали друг друга, и Дмитрий, как и Роман, был прежде всего сыном Фёдорова. Он никогда не смог бы простить пренебрежительного отношения к имени их отца, и в этом Роман был уверен. Вскоре он убедился в своей правоте.

— Она отказала мне, — сообщил Кощей всем троим своим сыновьям. Одиннадцатилетний Лев был слишком мал, чтобы понимать, что это известие могло означать открытую войну между семьями. Роман же понял это мгновенно. — Мы больше не будем общаться с ведьмами Антоновой или их союзниками, — продолжил Кощей. — Они ничего не значат ни для нас, ни для районов. Мы не будем ни говорить о них, ни вести с ними дела, ни беспокоиться о них. Все меня поняли?

— Да, папа, — сказал Роман. Так же, как и Лев, который почти ничего не знал о безрассудной любви их старшего брата. Дмитрий, однако, поколебался. Лишь на мгновение.

— Может быть, это неразумно, папа, — медленно произнёс Дмитрий. — Сжигать мосты с такими могущественными ведьмами? Может быть, отношения ещё можно спасти?

— Баба Яга оскорбила меня, — твёрдо ответил Кощей. — А значит, она оскорбила всех нас. Убей в себе всю нежность к её дочери, Дима, потому что нет сомнений в том, что она выбрала. Невозможно неправильно истолковать то, что она сделала.

Как и подобает сыну Фёдорова, Дмитрий покорно хоронил свои привязанности, когда его об этом просили. Или, по крайней мере, так считал Роман. Правда, поначалу Дмитрий не терял надежды, что из вражды между Кощеем и Бабой Ягой еще что-то может выйти, — казалось, он молча верил, что обстоятельства могут измениться или, возможно, Марии удастся переубедить свою мать, — но эта надежда с треском погасла, когда стало известно, что старшая ведьма Антонова выходит замуж за Стаса Максимова — ничем не примечательного боровского ведьмака, старше её на несколько лет, сына другой столь же незначительной ведьмы Боро.

Роман увидел морщинки вокруг рта брата, означавшие, что впервые, возможно, за все время, Дмитрий был рассержен или раздосадован. А, может быть, и то, и другое. Как бы то ни было, в тот день солнце светило Дмитрию Фёдорову гораздо тусклее, чем обычно, и Роман воспринял это как знак. Его отца обидели Антоновы. Его брата тоже. И Роман, который любил их обоих, знал, что должен добиться возмещения ущерба.

(Одно приводит к другому.)

Младшая Марья Антонова была права в том, что у Романа был зоркий глаз, и, возможно, в наказание за её осторожность он никогда не перестанет наблюдать за ней. Он следил за её передвижениями, внимательно изучая её связи с другими ведьмами — что, надо признать, было не так уж сложно. Роль Марии, как правой руки Бабы Яги и исполнительницы её воли, требовала отказа от нежности в пользу силы. Она, как и Дмитрий, несла благословение и бремя наследника, именно поэтому ее было довольно легко найти и еще легче следить за ней. Не составило особого труда заметить, что она продолжала регулярно посещать одного и того же человека, и если это не было интрижкой — в чём Роман сильно сомневался, — то, очевидно, это был бизнес.

После почти десятилетней вендетты Роману наконец удалось раскрыть главного информатора Марии Антоновой: человека по имени Бринмор Аттауэй, известного также как Бридж.

Кощей никогда бы не стал работать с Бриджем. Во-первых, ему это было попросту не нужно — сеть его собственных связей была куда обширнее. Во-вторых, ни для кого не было секретом, что отец Романа мало заботился о не-ведьмах. Мария Антонова, напротив, не обладая ни каплей гордости и, вероятно, ещё меньшей щепетильностью, щедро заплатила Бриджу за его информацию. Но именно Роман предложил ему нечто большее, чем деньги. Единственное, перед чем, как он знал, Бридж не мог устоять.

Силу. В частности, единственную, которую Бридж не мог создать сам — силу ведьмы.

— Один флакон в неделю, — сказал Брин, разглядывая магию, сверкавшую в крови Романа. — По субботам. Седьмой день по Библии, день знамений. — Роман знал, что это типичная чепуха для фэйри — они, как вид, были безнадёжно привязаны к ритуалам. — Сделай это для меня, Фёдоров, и мы заключим сделку. Я скажу тебе, кому продаёт Марья Антонова. Но если ты опоздаешь хотя бы на день…

— Я и не собираюсь, — холодно заверил его Роман около шести месяцев назад, прежде чем осознал, что то, что он предложил, не так уж и возобновляемо, как он думал.

(Одно приводит к другому.)

Дмитрий был первым, кто заметил, что Роман постепенно теряет свою магию.

— У тебя дрожат руки, — сказал Дмитрий, кружа вокруг Романа со своей обычной царственной озабоченностью. Твой контроль ослабевает. Ты отдаёшь её, Рома, или продаёшь?

— Ни то, ни другое, — процедил Роман сквозь зубы, хотя правильнее было бы сказать: и то, и другое.

— Скажи мне, что происходит, — приказал Дмитрий, снова вспыхнув золотым.

— Мы собираемся уничтожить Антоновых, — ответил Роман, и хотя он сказал это с уверенностью и обещанием, но всё же заметил, как взгляд Дмитрия стал жёстким, а уголки его рта напряглись.

— Покажи мне, — потребовал Дмитрий, и Роман принёс ему перехваченные таблетки.

«Я хочу, чтобы в семье Антоновых царил хаос», — сказал он Брину, который улыбнулся своей проницательной улыбкой, и жемчужные зубы блеснули в полумраке, когда его взгляд скользнул к дорогим часам на запястье.

— Достаточно просто, — сказал Бридж, и так же быстро началась афера.

Брин рассказывал Роману, когда ведьмы Антоновы будут продавать свои таблетки. Роман перехватывал партии, переделывал их и продавал через сеть Брина, получая выгоду, а Брин возвращал ему выручку в пузырьках с кровью и увесистых пачках банкнот. Постепенное истощение его магии было изнурительным — временами он чувствовал жар, порой похожий на лихорадку, а его контроль над силой становился неустойчивым и непредсказуемым. Однако он убеждал себя, что это стоит того, чтобы однажды победить Бабу Ягу и ее Марью.

План всегда заключался в том, чтобы нанести удар по самому уязвимому месту соперников, которым почти наверняка были деньги. Антоновы, в отличие от Фёдоровых, не были гордыми хранителями старых традиций и принципов чести. Там, где Роман видел в своей семье аристократизм, Антоновы казались ему нуворишами¹⁰ — Антоновы черпали свое самомнение не из того, кем они были, а из того, что могли купить и продать. Они были эгоистичными, безжалостными и — самое главное — богатыми. Причём первые два фактора зависели от последнего. План заключался в том, чтобы просто обескровить их там, где они почувствуют боль. Но, к сожалению, всё пошло не совсем так, как было задумано.

(Одно приводит к другому.)

— Ты не можешь продолжать в том же духе, — сказал Дмитрий, наблюдая, как Романа сотрясает магический спазм. Стены задрожали, под ногами разливалась вибрация, а воздух наполнился металлическим звоном, когда они смотрели на таблички с записями. — Ты можешь убить себя, Рома, если не будешь осторожен…

— Не говори папе, — тут же предупредил Роман. — Или Льву. Пожалуйста, Дима…

— Это должно прекратиться, — вмешался Дмитрий. — Сегодня, Рома. Немедленно. Ты больше не дашь Бриджу ни капли своей магии. Это закончится сейчас.

— Я должен, — раздражённо процедил Роман сквозь зубы. Разве Дмитрий его не слушал? — Сегодня суббота, и если я не…

Последствия были, в буквальном смысле, опасны для жизни. Антоновы убили бы его, если бы узнали. И что бы подумал Кощей, если бы узнал, с кем Роман вступил в сделку?

— Бридж продается тому, кто предложит самую высокую цену, Дима, — настаивал Роман, опуская подробности. — И если Яга узнает, что я сделал сейчас, до того как мы будем готовы…

— Тогда я сделаю это, — выдохнул Дмитрий, качая головой. — Я сделаю это для тебя сегодня, Рома, но потом это должно прекратиться. Это должно прекратиться.

Роману не понравился ни тон старшего брата, ни то, как Дмитрий с гордо поднятой головой вошёл в квартиру, когда Роман ждал новостей — любых новостей — которые подтвердили бы, что его усилия не были напрасными.

— Я сказал ему, что все кончено, — заявил Дмитрий, и Роман сжал кулаки. — Если Маш… если Марья, — Дмитрий быстро поправился, — узнает о том, что ты сделал, она убьёт тебя. И, Рома, ты вряд ли сможешь защитить себя сейчас, не в таком состоянии…

— Ты хотя бы выполнил условия нашей сделки? — потребовал Роман, резко вставая на ноги. — Дима, ты, чёртов высокомерный дурак, ты дал ему пузырёк?

Но Дмитрий Федоров, который всегда был слишком высокомерен, чтобы испытывать стыд, не поддался на уговоры Романа.

— Я не считаю, что ваша сделка заслуживает моего одобрения, — прямо сказал Дмитрий и отвернулся, оставляя Романа позади.

Роман же бросился бежать.

— Пожалуйста, — сказал он Бриджу, его руки все еще дрожали. На часах было тридцать минут первого ночи. Судя по всему, Роман надеялся, что воскресенье — разумное время, чтобы поторговаться. — Бери, бери всё, что тебе нужно. Мой брат… Я не должен был доверять своему брату, — кипел он. — Он слишком ослеплён своей нежностью и своими воспоминаниями…

— Вообще-то, твой брат высказал несколько замечательных замечаний, — лениво заметил Брин, закидывая ногу на ногу. — Почему я должен довольствоваться твоей кровью, Роман? Она даёт мне лишь крохи от того, что ты имеешь. А ты слабеешь с каждым днём. Вряд ли этого достаточно, чтобы многого добиться, и уж точно я ничего не смогу сделать сам. Нет, я думаю, он сделал довольно убедительное заявление, — утвердительно произнес Брин, разглядывая свой бокал. — А теперь я бы предпочел что-нибудь получше, если ты хочешь, чтобы я возобновил нашу сделку.

— Получше? — повторил Роман, не веря своим ушам. — Посмотри на меня! Сколько ещё ты хочешь?

В этот момент Брин поднялся со своего места и шагнул вперёд, останавливаясь рядом с Романом.

— Наша предыдущая сделка, как ты помнишь, была расторгнута сегодня вечером из-за того, что ты не заплатил.

Роман напрягся.

— Я не подводил тебя. Тебя подвел мой брат.

— Формальности, — невозмутимо ответил Брин. — Если ты хочешь возобновить наше соглашение и спасти себя, Роман, мои требования очень просты: мне нужна магия Дмитрия Фёдорова., — сказал он, и Роман почувствовал, как кровь отхлынула от его лица.

— Почему? — спросил он. — Почему Дима?

— О, я не знаю, Рома, — заметил Брин, резко разворачиваясь к барной стойке и наливая себе ещё виски. — Возможно, потому, что твоё виски слишком лёгкое. Возможно, оно уже слишком слабое. А может, мне просто нравится повышать ставки для собственного развлечения. Или, может, я чертов фейри, — предположил Брин, сделав осторожный глоток и дождавшись его одобрительного кивка, — и я заметил кое-что получше, чем то, что имею сейчас.

А как насчёт кого-нибудь другого? — в отчаянии вмешался Роман. — Только не Дима. Кого-то равного ему.

— Кто может сравниться с Дмитрием Фёдоровым? — Брин усмехнулся. — Конечно, не ты.

Роман поморщился.

— Что, если я дам тебе… — он сделал паузу, моргнул. — Что, если я дам тебе магию Марии Антоновой вместо этого?

Эти слова заставили Брина замереть, что сразу же выдало его. На кон было поставлено нечто ценное, что даже такой искушенный игрок как Бридж не смог скрыть своего интереса. — И как ты это сделаешь? — спросил Брин, хотя Роман видел — сделка уже почти заключена.

— Это непросто, — медленно произнёс Роман, — и это может занять время. Но да, это возможно.

В этом не было ничего невозможного. Марья Антонова и Дмитрий Федоров, при правильно разыгранных картах, всегда были подобны спичке, которую вот-вот подожгут. Они всегда были на волосок от катастрофы. Два человека, рожденные не только для противостояния, но и для того, чтобы быть предназначенными друг для друга, и Роман не сомневался, что их воссоединение станет тем самым взрывом, который ему нужен. Марья не смогла бы убить Дмитрия; Дмитрий не смог бы ей противостоять. В лучшем случае Дмитрий Фёдоров был самой большой слабостью Марьи Антоновой. В худшем — она была его.

И, конечно же, — соблазнительно шептал голос в голове Романа, — в этой патовой ситуации между наследником Антоновых и наследником Фёдоровых, сам Роман мог бы наконец получить возможность возвыситься. Он мог бы выступить в роли верного сына, не изменяющего своей верности, и тем самым пощадил бы брата, и удостоился бы чести окончательно уничтожить самую могущественную ведьму семьи Антоновых.

(Одно приводит к другому.)

— Так мы заключили сделку? — произнёс Роман, протягивая руку. — Я отдам тебе магию Марии Антоновой, а взамен наша сделка будет продолжена. Ты поможешь мне сломить её, и я дам тебе то, что ты хочешь.

— А если ты потерпишь неудачу? — спросил Брин.

— А если я потерплю неудачу, — сказал Роман и сглотнул, — я отдам тебе Диму.

Он, конечно, не отдаст. Он был уверен, что до этого не дойдёт.

Брин смотрел на его протянутую руку, раздумывая.

— Договорились, — наконец сказал он, сжав ладонь Романа своими длинными, тонкими пальцами. Их кожа соприкоснулась, и Роман почувствовал едва заметное покалывание магического соглашения, закрепляющего их сделку. — Хотя, должен сказать тебе, Мария уже знает, — добавил Брин с легкой улыбкой, и Роман моргнул.

— Что знает?

— Она знает, что её кто-то обманул, — нейтрально ответил Брин, отпуская Романа. — И почему-то подозревает вашу семью. К сожалению, — продолжил он, сделав очередной глоток виски, — один из её весьма надёжных информаторов счёл нужным сообщить ей свои подозрения где-то около полуночи накануне сорвавшейся сделки. И, как мне кажется, Мария весьма недовольна тем, что услышала.

На мгновение Роман застыл в недоумении. Но как только слова улеглись, он бросился вперед и схватил Брина за лацканы пиджака.

— Почему ты не сказал мне об этом до того, как мы заключили сделку?

— Мне показалось, что это в первую очередь семейное дело, — ответил Брин, отталкивая Романа и делая еще один медленный глоток. — Кроме того, я не думал, что ты способен предложить мне всё, что я захочу. Но, похоже, я ошибался. Спасибо за это, кстати.

Это была ужасная новость. Самая ужасная, насколько Роман мог судить, и он чувствовал себя вполне заслуженно обманутым, понимая теперь, почему Брин так легко согласился на новую сделку взамен прежней. — Но она придет и за мной, и за Димой, — быстро сказал Роман, ерзая на месте. — А мы не готовы… Я не готов…

— Как жаль, — пренебрежительно согласился Брин. — Но я уверен, что вы что-нибудь придумаете. В конце концов, — сказал он, звонко опуская в бокал кусочек льда, — я уверен, что вы не захотите, чтобы я еще больше расстраивался, видя, что жизнь вашего брата поставлена на карту.

При этих словах Романа окатила волна отвращения и он уставился на него.

— Что ты можешь сделать со мной, с любым из нас? — потребовал он. — Ты не ведьмак, Бридж..

— Нет, не ведьмак, — подтвердил Брин, — и это, пожалуй, самое интересное. Как ты думаешь, обрадуется ли Кощей Бессмертный, узнав, что его сын задолжал мне? — спросил он, и, заметив, как напряглось лицо Романа при упоминании отца, Брин просто пожал плечами, и тени на стене заплясали в пространстве между ними. — Я так и думал. Все знают, что Кощей думает о живых существах, а теперь, после всего, что произошло, твой долг стал ещё весомее. Твои часы тикают, Роман Фёдоров. Не заставляй меня ждать.

Возвращение Романа домой после встречи с Бриджем было как в тумане, в ушах глухо отдавался сердитый голос Дмитрия: «Рома, о чем ты думал? Я не могу позволить тебе это сделать… Я ничего не могу сейчас исправить, но надеюсь, что Марья выслушает меня… Возможно, она сможет простить меня…»

(Одно приводит к другому…)

— Не вмешивай в это моих братьев, — сказал Дмитрий Марии Антоновой прямо перед тем, как она его убила. Точнее, попыталась убить. Роман хранил свою тайну несколько дней, с нетерпением ожидая неизбежного. Он ждал, что Мария вспомнит о своей любви к Дмитрию, раскается, начнёт искать его. Ждал, что она не сможет устоять перед соблазном, который всегда испытывала к нему, попадётся— и винить в этом будет некого, кроме себя самой. Но когда Мария вернула Дмитрия — как Роман и предвидел, — всё оказалось гораздо хуже. Потому что тогда он услышал правду о верности брата из собственных уст Дмитрия:

«Я бы пошёл за тобой, Маша, если бы ты попросила. Тебе нужно было лишь попросить, и я бы выбрал тебя, вместо всего остального.»

Из-за всего, что сказал Дмитрий, у Романа замерло сердце. Из-за отца, из-за братьев, из-за того, что он сын Федоровых, из-за самого себя — несмотря на все усилия Романа спасти его. Он всегда знал, что Мария Антонова вернётся за его братом. Роман знал о ней совсем немного, даже после всех этих лет вражды, но внезапно понял, что был глупцом. Он не осознавал всей глубины любви Дмитрия, его одержимости и отчаянного, безрассудного образа брата, который любил женщину, отвернувшуюся от него, бросившую ему вызов, вышедшую замуж за другого. На мгновение Роман даже не узнал своего брата. Хотя изначально он не планировал убивать Марью (ему была нужна только её магия, лишь её частица, самое большее — её орган). Ведь это был самый простой и очевидный выбор — пронзить женщину в руках брата, вырвать меч и увидеть, как она рухнет на пол.

Но Роман не ожидал того гнева, который он испытал, узнав правду о том, кому верен его брат Он не был готов к угрызениям совести. Раньше он убивал — когда это было необходимо. Но он никогда не направлял клинок в самое сердце своего брата. Он никогда не видел, как Дмитрий корчится от боли, причинённой его собственной рукой. Роман не знал, что это будет так ужасно — словно он вырвал часть себя самого.

(Одно приводит к другому…?)

В гневе Роман оставил брата горевать. А когда вернулся, готовый к извинениям, то обнаружил, что совершил непоправимую ошибку.

— Где она? — спросил Роман, глядя на лужу крови на полу и пустое место где раньше лежало тело Марьи Антоновой, вокруг которого свернулся его брат, вдруг показавшийся ему маленьким, тусклым и окутанным тенью. — Что ты с ней сделал?

Дмитрий не смотрел на него.

— Ушла, — только и сказал он, голос его был тихим и безэмоциональным.

Глаза Романа расширились.

— Нет, Дима, нет, она нам нужна, — настойчиво выкрикнул Роман, хватая брата за плечи и тряся его, словно надеясь, что каким-то чудесным образом брат, которого он знал всю жизнь, снова появится. — Где она, Дима? Мне нужно её тело! Нужно сейчас, пока магия ещё не иссякла…

— Для чего? — спросил Дмитрий, медленно поднимая затравленный взгляд на Романа. — Я разорвал твою сделку с Бриджем. Ты ему больше ничего не должен.

— Дима, — взмолился Роман, — ты же не можешь…

— Что здесь происходит? — раздался голос позади них, сопровождаемый знакомыми шагами Льва. — Дима, — выдохнул он, увидев кровь и торопливо подходя ближе, — ты ранен? Что случилось? Что это за кровь, Дима?

Дмитрий медленно поднял взгляд, туман в его глазах начал рассеиваться. Он протянул руку и провёл двумя пальцами, испачканными кровью, по щеке младшего брата.

— Марья Антонова мертва, — произнёс он, и это имя прозвучало, как чужое. В течение многих лет он не произносил его вслух, и теперь в его голосе звучала такая пустота, будто он называл имя незнакомки. — Рома убил её. — Надеюсь, тебе не будет слишком больно, брат, — мягко сказал он, пальцы побелели от напряжения на плече Льва, — что бы это ни принесло на твою голову.

— Ты убил её? — спросил Лев, и его юное лицо застыло в ужасе, когда он встретился взглядом с Романом. — Почему? Как? Но Саша…

— Саша? — вмешался Дмитрий, его взгляд все еще был прикован к Роману. — Саша Антонова? Что ты сделал?

Лев тут же закрыл рот, его взгляд метался между старшими братьями.

— Ничего, — настаивал Роман, вздернув подбородок. — Я сделал то, что должен был сделать, пока ты умирал в этой постели. Пока ты умирал, Дима, я пытался спасти нас. Тебя.

— Чтобы спасти нас? — Дмитрий сплюнул, и Лев повернулся, озадаченно нахмурившись.

— Что происходит? — Спросил Лев, нахмурившись. — О чём вы говорите?

— Пожалуйста, — одними губами произнес Роман, обращаясь к застывшему Дмитрию.

Не говори папе, не говори Льву…

— Ничего, — в конце концов сказал Дмитрий, снова посуровев и отвернувшись от Романа. — Ничего, Левка. Ты пришёл навестить меня, — добавил он, мягко касаясь лба младшего брата. — Я слышал, как ты говорил со мной.

Лев кивнул, с благодарностью принимая прикосновение Дмитрия.

— Что случилось с Сашей? — мягко спросил Дмитрий. Но Лев, находившийся между своими братьями, сначала взглянул на Романа.

— Ничего, — поспешно сказал он. — Я встретил её, вот и всё. Она… — Он сглотнул, переводя взгляд с Романа на Дмитрия. — Она что-то замышляет. Антоновские ведьмы. Они что-то замышляют.

— Тогда позволь им, — сказал Дмитрий, положив обе руки на плечи Льва. — Оставь их в покое, Левка, я серьезно…

— Ты не Кощей, — резко оборвал его Роман, глядя на Дмитрия с другого конца комнаты. — Не тебе приказывать, Дима.

У Романа все еще был долг. Ему нужна была лояльность Льва, если он не мог добиться лояльности Дмитрия.

— Верно, — медленно признал Дмитрий. — Я не Кощей — пока.

Это прозвучало как обещание и угроза одновременно, провозглашение иерархии, которое разорвало узы между братьями. Роман почувствовал, как что-то треснуло в его груди, а осколки рассыпались пеплом на язык, оставляя меловый привкус страха и отвращения. Он не знал, что из этого было сильнее.

— Оставь нас, — прошептал Дмитрий Льву, который колебался.

— Дима…

— Иди, — сказал Дмитрий, и Лев подчинился, медленно развернувшись и выйдя из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, кровь в жилах Романа застыла, и его пробрал озноб.

— Дима, — начал он, — мне нужно, чтобы ты выслушал меня. Мне нужно тело Марьи, и нужно немедленно…

— Я не хочу тебя слушать, Рома, — холодно прервал его Дмитрий, и в его голосе прорывалась ярость. — Я не хочу думать о тебе, я не хочу тебя видеть, я не хочу слышать твой грёбаный голос. Мне не нужны ни твои потребности, ни просьбы, ни секреты…

— Дима. Антоновы, ты же знаешь, что они… что они придут за мной, — Роман сглотнул. — В качестве платы. За Машу. — Услышав её имя, Дмитрий вздрогнул. — Дима, они убьют меня. Ты знаешь, что они убьют меня, но я могу это остановить. Я могу это исправить, и папа никогда не узнает, если ты просто скажешь мне, где тело Маши…

— Зачем, чтобы ты мог продать его на запчасти? — сорвался Дмитрий. — Чтобы ты продал то, что сделало её такой, какая она была, так же, как ты продал то, что сделало тебя таким, какой ты есть? Ты убил её и хочешь осквернить, брат? Серьезно?

— Я… — Роман стиснул зубы, борясь с нахлынувшим раздражением. — Она уже мертва, Дима. Ненавидь меня, если хочешь, но с трупом не может случиться ничего ужасного.

— Нет. — В голосе Дмитрия отчетливо слышалась решимость. — Ты не получишь ее, Рома. Ты не заберешь ее у меня дважды.

— Значит, ты позволишь мне умереть? — «Или потерять тебя», подумал Роман, но не сказал этого вслух. В его голосе звучал тот же страх, та же тоска, и он задумался, слышит ли это Дима. — Дима, пожалуйста…

Он не заметил, как Дмитрий приблизился, пока брат не прижал его к стене, свирепо глядя на него сверху вниз.

— Не смей умолять меня, Рома, — мрачно сказал Дмитрий. — Не умоляй меня сейчас, не тогда, когда я умолял тебя помочь мне спасти её жизнь, а ты отказался. Ты убил её. Ты пронзил её, и теперь думаешь, что заслуживаешь большего, чем то, что получила она?

— Ты действительно любишь её больше, чем меня? — сквозь зубы прошипел Роман. — Больше, чем эту семью, Дима? Ты это хочешь сказать? Ты отвернёшься от меня, оставишь умирать — из-за неё?

На мгновение у Дмитрия отвисла челюсть.

— Неужели ты не понимаешь? — прошептал он, не глядя на Романа. — Ты отнял её у меня, и я всё равно никогда бы тебя не бросил. Ты отнял её у меня, и из-за этого я никогда не буду цельным. Но разве я позволю тебе умереть, брат? — Он поднял глаза, его лицо было раскрасневшимся и усталым. — Никогда. Я никогда не позволю им прикоснуться к тебе, как бы сильно я ни хотел избавиться от тебя. Ты мой брат. — Он беспомощно вскинул руки. — Ты мой брат, и это самое худшее.

— Дима, — прошептал Роман, думая, что увидел белый флаг, и отчаянно пытаясь дотянуться до него. — Дима, пожалуйста…

— Что бы ни случилось с нашей семьёй, это на твоей совести, Рома, — предупредил Дмитрий, задержавшись на пороге и бросив последний взгляд через плечо. — Что бы из этого ни вышло, это будет либо твоей заслугой, либо твоей погибелью. Что бы ни случилось, ты будешь жить с последствиями, но это не будет на моей совести.

Роман замер, тяжело сглотнув.

— Я не брошу тебя, Ромик, но это все, — сказал Дмитрий. — Я уберегу тебя от смерти, но не дам жить. В этом есть разница.

(Если одно, приводит к другому, то что тогда? Если это и есть истина сердца моего брата, то кто тогда я?)

В конце концов, когда Дмитрий ушёл, Роман понял, что больше не верит в судьбу.