(Потеря)
Через несколько недель у Саши вошло в привычку ежедневно доводить Романа Фёдорова до сумасшествия. Это стало таким же обязательным ритуалом, как чистка зубов или умывание: завтрак, обед, напугать Романа до полусмерти, ужин. Всё строго по расписанию, всё одинаково способствовало её душевному равновесию и хорошему настроению.
Как и в случае с большинством привычек, она не рассчитывала увидеть результаты немедленно. Саша полагала, что её преследование займёт месяцы, и в свободное время даже начала обдумыватьм, как можно более изощрённо его травмировать. Поэтому, когда она обнаружила, что Роман уже находится на грани полного психологического краха, её охватило удивление, поскольку это произошло задолго до того, как она рассчитывала увидеть первые плоды своего плана.
В один из дней, поджидая Романа в его гостиной, Саша была вынуждена спрятаться, когда Кощей вошёл в квартиру без предупреждения. Это был первый раз, когда она видела его воочию, хотя сомнений в том, кто это, не возникало.
— Зачем Дима баллотируется в Ведьмовский Боро? — потребовал ответа Кощей, смотря на своего среднего сына, который нервно расхаживал по гостиной. — Он говорил тебе о своих планах?
— Что? Нет, — отозвался Роман, но Саша наблюдала за ним достаточно долго, чтобы понять: это была ложь. Она уже слышала, как он бормотал об этом во сне. — Я знал, что он планирует кампанию, — признал он, почувствовав, что отец видит его насквозь. — Но я не знаю, зачем он это делает. Он зол на меня так же, как и на тебя, папа, и ничего мне не рассказывает.
— Мои источники тоже молчат, — прорычал Кощей, выглядя почти так же обеспокоенно, как и Роман. — Сантос, можно сказать, исчез — уверен, его кто-то прячет. Морено явно что-то знает — он стал куда смелее, чем раньше. Вчера он выгнал одного из моих дилеров из своего района. А этот телохранитель Марьи Антоновой… он уже несколько недель висит надо мной, как назойливая муха!
— И чего ты тогда хочешь от меня? — вспылил Роман, ошарашив своего отца этой вспышкой. — Ты сказал мне не лезть тебе под руку, и я не лезу, разве не так?
— А теперь ты мне нужен, Ромик. Выясни, что затеял Дима, — потребовал Кощей, и Роман поднял глаза, пылающие огнем безумия — это было именно то состояние, которого Саша надеялась от него добиться.
— У меня своих проблем хватает, папа! — закричал Роман так, что стены зазвенели. Его кулаки искрили смесью ярости и магии. — Я здесь не для того, чтобы шпионить за твоим любимым сыном!
— Что с тобой не так? — поддел его Кощей, но Саша с трудом сдержала смешок.
— Что со мной не так? — переспросил Роман. — Это твоя вина, папа! Ты убил её, не я! Ты, — он пробормотал себе под нос, — и твоя сделка с Бабой Ягой.
— Ромик…
— Просто уходи, — прорычал Роман, сжав челюсть и кулаки так сильно, что ногти вонзились в ладони, а затем провёл рукой по лицу. — Если Дима подводит тебя, может, это то, что ты заслужил.
Кощей замер, глядя на сына в тишине, тяжелой словно свинец.
— Ромик, — сказал он наконец. — Ты никогда раньше так со мной не говорил.
— Что ж, значит, давно пора, — бросил Роман, прошёл мимо отца и хлопнул дверью.
Кощей остался стоять в этом безмолвии, раздумывая над своими потерями. А Саша мысленно поздравила себя с успехом: в конце концов, она сильно опережала график.
Уничтожить его армию.
Димитрий ушёл. Роман был практически бесполезен.
Саша почти улыбнулась, глядя, как Кощей Бессмертный опустил голову в ладони. И всё же, внезапно, в её сознание закралась непрошеная мысль: а что это ей даст? В её голове, словно насмешка, прозвучал голос Льва, смеющийся так, как умел только он: никакие обломки рассудка Романа не залатают дыры в твоём сердце; никакой усталый вздох Кощея не вернёт тебе воздуха в лёгкие; ничего, — шептал ей Лев, — не вернёт меня.
И всё же, твёрдо подумала она, потери Кощея — это шаг к тому, чтобы они хоть немного приблизились к её собственным.
Когда-нибудь ты узнаешь, что я приложила к этому руку, — подумала она.
Но не сегодня.
Не сейчас.
Не раньше, чем ты потеряешь всё безвозвратно.
Саша скользнула в тень, готовая приступить к следующему пункту своего неумолимого распорядка, пока вокруг неё с сожалением колыхались тени.