Месть за моего врага

III. 18

(Не для тебя)

Стас смотрел на них сверху вниз — на Сашу Антонову и Льва Фёдорова, словно на воплощение проклятия, что свело их вместе, пока Иван пытался уговорить ее уйти.

— Саша, — уговаривал Иван тихим и настойчивым голосом. — Саша, ну же, пойдем со мной…

Она рыдала, уткнувшись в грудь Льва Фёдорова, и не хотела отпускать.

— Отстаньте от меня… отпустите…

Перед глазами Стаса всё поплыло, и вдруг женщина на земле перестала быть Сашей. Это была Марья — такой, какой он увидел её впервые. Когда Стас Максимов встретил юную Марью Антонову, она улыбалась, её плечи светились бронзовым загаром, что говорило о том, что солнце видело все части её тела; она не боялась его обжигающих лучей.

«Эта?» — Тоскливо подумал Стас, укоряя себя за то, что сердце беспечно выбрало именно её. — «Стас, ты дурак. Эта — не для тебя.»

(Она горит для Дмитрия Фёдорова, шептали слухи, и это только больше манило его к ней. Молодой Дима — такой умный мальчишка. У неё уже есть его сердце, а, возможно, и его тело. Она никогда не загорится для тебя.)

Эта — не для тебя…

— Отпусти его, Саша, — пробормотал Стас, словно напоминая себе, что это не его жена, не Дмитрий Фёдоров и не его Маша. Это кто-то другой. Его жена любила его, он любил её… а теперь её больше нет. — Саша, отпусти его…

Но чем дольше он смотрел на неё, тем больше его взгляд застилали тени воспоминаний.

Когда Стас снова увидел Марью Антонову, она была похожа на погашенную свечу, — лишь тенью той, кем она когда-то была. Прошло всего несколько месяцев, но она уже казалась едва узнаваемой. Её тёмные волосы, прежде ниспадавшие до талии, теперь были коротко подстрижены, их кончики аккуратно ложились вдоль ключиц. Когда он встретил её впервые, она была в лёгком платье, одна лямка которого соскользнула с плеча, но в тот день она стояла перед ним в строгом сером костюме, высоких каблуках и безупречно сидящем пиджаке. Несколько месяцев назад она была влюблённой девушкой. А теперь перед ним стояла женщина.

Стас подошёл к ней, словно во сне.

— Вам что-то нужно? — спросил он. Они с отцом были ведьмаками из окружной гильдии, занимались банальными делами. Он, должно быть, показался ей угрюмым и скучным. Серым, тёмноволосым и скучным, по сравнению с Дмитрием Фёдоровым. Он предложил ей помощь и почувствовал, что нетерпение в его голосе может её оттолкнуть. Ее темные глаза встретились с его, ресницы мягко коснулись бледных щек, пока она размышляла над его словами.

— Я похожа на того, кому что-то нужно? — ответила она вопросом.

Стас хотел бы сказать, что в тот момент он не влюбился в неё, что он не ощутил безумного желания держать её, прижимать к себе и всю ночь шептать ей о своей преданности. Ему хотелось бы не желать узнавать её мысли, понять каждую крошечную историю родинок под её глазами, уловить каждую степень заинтересованности в ее голосе. Как бы она выглядела, если бы он её рассмешил? Как бы она дышала, если бы он скользнул рукой ей между ног и прошептал: "Не сейчас, не сейчас, я так сильно хочу, чтобы это продолжалось"?

(«Эта девушка не для тебя», но, пожалуйста, умоляю, могу я позаимствовать ее у кого-то другого? Могу я быть рядом, пока не изменится её судьба или моя? Могу я поклоняться ей до последнего вздоха, отдать всего себя — к лучшему ли это, к худшему, или даже к самому непоправимому?)

— Стас Максимов, — сказала она, будто они были одни, будто не было свидетелей тому, как его самообладание падало к ее ногам. — Не будет ли самонадеянным с моей стороны поинтересоваться, есть ли у тебя ко мне вопрос?

И он пригласил её на ужин. Она согласилась. Спустя несколько недель он признался ей в любви — у него просто не было другого выхода. Он заметил её удивление; без сомнения, эти слова звучали в её адрес и раньше. Если бы Стас был Дмитрием Фёдоровым и мог позволить себе услышать ответ, он говорил бы это каждый час. Женщина, как Марья Антонова, пробуждала лихорадочное благоговение, подобное болезни. Стас говорил с Дмитрием один или два раза, но всё же чувствовал и родство, и ненависть, которую не мог подавить.

— Я понимаю, — сказал он, признаваясь, — что ты, возможно, пока не можешь ответить мне тем же.

Она провела пальцами по его волосам и взглянула на него так, будто впервые видела.

— Ты хороший человек, Стас, — прошептала она. — Добрый. Заботливый.

Он вздрогнул, ожидая неизбежное «но».

— Если у тебя всё ещё есть чувства к Дмитрию Фёдорову…

— Я обещаю, что больше никогда его не увижу, — перебила она, отмахнувшись. — Потому что если снова увижу, то, возможно, вообще не вернусь к тебе. — Пауза, и затем: — Понимая это, Стас Максимов, сможешь ли ты всё равно меня любить?

Она не для тебя.

Тем не менее, он склонил к ней голову.

— Я никогда не сделаю тебя несчастной, Марья Антонова, — прошептал Стас. — Никогда не возьму твоё и ничего не потребую. Если ты станешь моей, я буду заботиться о тебе каждый день, чтобы не потерять тебя. Я подарю тебе свою привязанность, если она важна, свою верность, если она необходима, и свободу, если ты её потребуешь. У тебя всегда будет моя любовь, Марья Антонова, — поклялся он, — независимо от того, захочешь ты её принять или нет.

Той ночью он узнал, как её волосы выглядели, разметавшись по его подушке. Узнал, каково это — чувствовать её кожу. Если в ту ночь её мысли были заняты Дмитрием Фёдоровым, Стас сказал себе, что сможет это пережить.

— Выходи за меня замуж, — сказал он. Пусть судьба будет недовольна, если ей так хочется.

Слова «выходи за меня» она, безусловно, слышала и прежде. Стас почти видел, как её мысли устремились к Дмитрию Фёдорову, но, прежде чем эти слова сорвались c его губ, Стас знал, что пути назад для него уже нет. Чёрт возьми, пусть она выберет его, если пожелает.

— Стас…

Он моргнул, опустив взгляд, и понял, что это говорил Иван.

— Не делай этого. Прошу, — произнёс Иван.

Стас посмотрел на свои руки, на которых пульсировала сила. Кончики пальцев светились, а ладонь подрагивала, зависнув над Сашей, которая всё ещё была возле Льва Фёдорова. Она смотрела на Стаса с пустотой в глазах и едва заметным беспокойством.

— Я не… — начал Стас, сглотнув. Сжав руку в кулак, он сделал шаг назад. — Я ничего не делал. Я… это не…

— Отойди, Стас, — предостерёг Иван. Стас внезапно возненавидел его. В этот момент он ненавидел Ивана больше всех в мире. Больше Дмитрия, Романа, Льва, больше любого, кто носил фамилию Фёдоров. Это Иван подвёл её. Он не уберёг Марью, не смог защитить Сашу от Льва. Он снова и снова подводил их, и Марья не простила бы его. Он подвёл её, а вместе с ней и Стаса, а теперь…

— СТАС! — крикнул Иван, вскидывая руку. Стас ответил тем же движением, охваченный яростью, но во второй и последний раз за ту ночь он осознал всё слишком поздно.

Только услышав выстрел в ночи, Стас понял, что целью был он сам. Он опустил взгляд, увидев, как по груди расползается кровавое пятно, и рухнул на колени.

— Маша… — прошептал он, отчаянно протягивая руку к знакомой ткани её пальто. Прошлое, наконец, настигло его, и с последним вздохом облегчения он позволил себе упасть, блаженно прижав щеку к залитой кровью земле.