Месть за моего врага

IV. 9

(Все в ретроспективе)

— Как она? — тихо спросила Яга.

Марья отвела взгляд к окну, рассеянно глядя куда-то за его пределы.

— Не очень, — призналась она, сложив руки на груди. Марья замолчала на мгновение, прежде чем добавить: — Почти так же, как я, когда потеряла Диму.

Двенадцать лет она не осмеливалась произносить его имя вслух, боясь, что оно может сломать ей ребра, пронзить ее изнутри, истощить до последней капли. Однако теперь, когда боль в груди больше не напоминала ей о том, что значит потерять его, дышать стало чуть легче. Его неумолимая хватка ослабла, а прошлое перестало быть столь обременительным, теперь, когда не осталось ничего, что некогда ее держало.

Если Яга и уловила что-то новое в голосе дочери, то не подала вида. Вместо этого спросила:

— Нам грозит опасность потерять ее?

Марья резко повернулась.

— Ты потеряла меня, мама?

— Маша. — Голос Яги был низким. — Ты и Саша — не одно и то же.

Что ж, это была правда.

— Она зла, — спустя мгновение сказала Марья. — Но у неё есть цель, как и у меня. Мы справимся, мама, как всегда. — Она встретилась взглядом с матерью, чьи тёмные глаза так напоминали её собственные. — Как и ты.

Яга замедлила дыхание.

— Но ты не потеряла Диму, Маша, — сказала она наконец, протягивая руку и проводя кончиками пальцев по щеке дочери. — Ты отдала его. Ты выбрала меня.

Марья не ответила.

— Ты выбрала меня, а не свою любовь к нему, и я не забываю об этом, — заверила Яга. — Но что касается Саши…

— Не имеет значения, забрали Льва Фёдорова или отказались от него, — твёрдо сказала Марья. — У Саши нет причин отклоняться от твоей стороны. Или от твоих взглядов.

Яга осторожно кивнула, убирая волосы с лица Марьи.

— Саша всегда была самой упрямой из моих дочерей, — задумчиво произнесла она. — Ты сама сомневалась, что она готова, не так ли, Машенька?

— Я не сомневалась в ней, — ответила Марья. — Я просто не хотела такой жизни для неё.

— А теперь? — подтолкнула её Яга.

— А теперь я знаю, что это единственная жизнь, которая возможна для нас всех, — сказала Марья. — Тот, кто обещает другое, или дурак, или лжец.

«Или Дима,» — подумала она, — «который вполне может быть и тем, и другим.»

Трудно было сказать, была ли эта реплика тем, что Яга хотела услышать. Она была сложной женщиной, ее трудно было понять, и даже смерть, которая, казалось, многое прояснила, не сделала её намерения более очевидными для Марьи. Но одно Марья знала наверняка: в самые важные моменты она никогда не оставляла свою мать. И когда это действительно имело значение — когда даже мысль о другом исходе была немыслимой — её мать тоже не покинула её. После всего, что Марья Антонова уже потеряла, она не собиралась отворачиваться от матери и не позволила бы Саше поступить иначе.

— Я поговорю с ней, — сказала Марья, тихо покидая комнату матери и направляясь по коридору в спальню Саши.

Дверь была приоткрыта; Саша смотрела в окно, устремив взгляд к звёздам. На мгновение Марья просто стояла, наблюдая за ней: очертания узких плеч, упрямый наклон подбородка. Она интуитивно почувствовала, что Саша знает о её присутствии. Марья понимала, что сейчас, как никогда прежде — осознавала ли это Саша или нет, — они были похожи сильнее, чем когда-либо были или будут в будущем.

Их объединяла одна и та же боль, хотя для Марьи это было лишь воспоминание — отголосок, а не пронизывающая своей остротой. Дмитрий сдержал своё обещание, и теперь это сослужило ей хорошую службу.

Тем не менее, она добавила в голос немного сочувствия.

— Это боль, которая может быть облегчена, Сашенька? — тихо спросила она.

Саша повернулась, её глаза всё ещё были полны размышлений.

— Не думаю, — ответила она. — Пока нет. Не раньше, чем…

Она замолчала, её взгляд опустился на строчку одеяла.

— Пока я не заставлю его заплатить, — пробормотала она, проводя пальцем вдоль линии стежков, словно рисуя непрерывную цепь, изгибающуюся и пересекающуюся в бесконечной волне.

— А до того? — спросила Марья, сделав шаг вперёд. — Что можно сделать до того?

— Ничего, — ответила Саша. — Разве что ты можешь сделать Эрика Тейлора меньшим мудаком. — Она остановила движение пальца. — Я знаю, что нам нужны его связи, Маша, но находиться рядом с ним… это ужасно. Это невыносимо. И всё, о чём я могу думать, это Л…

Она прервалась.

Она не могла произнести его имя.

Марья поняла это. Хотела сказать: «Я понимаю», потому что действительно понимала это чувство лучше, чем многое другое — это осознание утраченного имени на губах, — но она не произнесла ни слова. Она просто села на кровать рядом с Сашей и положила руку на её ладонь, нежно сжав пальцы сестры.

— Даже хорошие мужчины будут противостоять тебе, — предупредила Марья. Это она знала лучше всего. — Даже хорошие мужчины могут подвести.

Саша посмотрела на свои руки.

— Что ж, гораздо хуже иметь дело с ужасными, — сказала она.

Марья кивнула.

— Тогда не имей с ними дела, — сказала она просто.

Саша удивлённо подняла глаза.

— Но я думала, что наша цель — расширить сеть, а потом…

— Тебе не нужен Эрик Тэйлор для этого, — перебила её Марья. — Ты можешь идти своим путём, Сашенька, если это то, чего ты хочешь.

— Только мужчины заключают такие идиотские сделки, — фыркнула Саша. — И ни один из них никогда меня не послушает.

Марья сжала её руку крепче.

— Тогда заставь их, — тихо произнесла она.

Саша коротко улыбнулась.

— Ты говоришь так, будто это просто, Маша.

— Потому что это так и есть, — сказала Марья. — Никто не сможет отказать тебе, когда ты перестанешь отказывать себе сама. Кто может иметь власть больше твоей? — спросила она настойчиво. — Кто в этом мире сможет противостоять тебе, если ты сама этого не позволишь? Если этот путь тебе не подходит, Саша, найди другой.

Марья мягко подняла руки, осторожно взяв лицо сестры в свои ладони.

— Сашенька, — тихо начала Марья, — ты не неполноценна из-за того, что у тебя нет частички сердца. Ты остаёшься собой — цельной, самодостаточной. Если ты любила и была любима, это обогатило тебя; ты не становишься худшей версией себя только потому, что потеряла то, что было.

Саша медленно кивнула, впитывая эти слова.

— Странно ли, Маша, — проговорила она тихо, — что я не чувствую себя маленькой? Наоборот, мне кажется, что я стала больше. Огромнее. — Она сглотнула, борясь с комом в горле. — Но это какая-то пустая бездна.

Марья знала это чувство слишком хорошо. Когда она сказала Дмитрию, что они больше не могут быть вместе, она увидела боль в его глазах, услышала скрытую мольбу в его голосе. Она чувствовала, как сама разрастается, светится, становится холодной — больше, чем прежде, и одновременно пустой внутри. Часть её была вырвана и ушла с ним, даже если оставшаяся продолжала расти, тянуться, заполнять всё, пока она не стала слишком большой для своего тела.

Она превратилась в мутанта, порожденного собственной болью.

— Сила приходит через борьбу, — сказала Марья. — Каждый раз, когда мы прощаемся с частью себя, мы становимся другими. Но каждое утро, когда мы поднимаемся с постели, — это победа, — сказала она твёрдо. — Храни воспоминания. Храни эмоции. Храни боль. Используй их, — посоветовала она, вновь взяв руки Саши в свои. — Счастье и удовлетворение — это слабые, но убедительные приманки. Розовые очки лишь мешают увидеть то, что скрывается за ними.

— В тумане всё не намного очевиднее, — пробормотала Саша, сжав губы. — Мне нужно новое направление.

— Так возьми его, — спокойно ответила Марья. — Я разберусь с Эриком. Считай, что это сделано. Тебе нужна моя помощь?

Саша на мгновение уставилась в пустоту, обдумывая её предложение, а затем покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Не сейчас. Я справлюсь сама.

Марья кивнула, её одобрение было открытым, а в глазах горела скрытая победа. Она не была Бабой Ягой. Она не была загадкой. Она была Марьей Антоновой — воплощением силы.

— Мы их разрушим, Сашенька, — пообещала она. — И они будут горько сожалеть о том, что причинили тебе вред.

— Ему, — поправила Саша, сжав одну руку в кулак. — Им будет жаль, что они причинили вред ему.

«Это что-то новенькое,» — подумала Марья, но не стала спорить.

— Как бы ты это ни представляла, мы это сделаем, — заверила она осторожно. — Только не теряй цель из виду.

Саша кивнула.

— Тогда я знаю, что делать, — сказала она, и Марья кивнула, удовлетворенная.