Мило подумал, что в жизни не видал такой широкой, такой шикарной, такой оживленной улицы, как Канебьер. Поскольку рабочий день кончался, шумные толпы запрудили тротуары, забили все перекрестки, бросались на штурм бесчисленных трамваев, которые уходили, обвешанные целыми гроздьями людей.
Мило часто останавливался, ставил на тротуар чемодан, который начал оттягивать руки, и отдыхал. Впрочем, не только отдыхал, но и с восхищением глазел на витрины.
Миновав здание Биржи, увенчанное колоннадой, он почувствовал близость огромного порта, увидел мачты, покачивающиеся над землей, и наконец вышел на Бельгийскую набережную.
Перед ним открылась громадная гавань, которую обрамляли вдалеке каменная стена, подкрашенная лучами заходящего солнца, и стальные стройные арки переходного моста.
Справа и слева громоздился тесно застроенный город; его высокие, желтоватые дома, притиснутые к холмам, уступами карабкались вверх.
Ошарашенный, Мило пошел по правой стороне набережной, припоминая полученные накануне указания: он должен был увидеть часовню или большую церковь, высившуюся над портом, и подняться к ней.
Как это он ее проглядел? Да вот она! Вот ее купол, вот колокольня, вот и вся она, сверкающая на солнце и вздымающаяся над городом! Но странное дело: почему-то она стоит совсем не в той стороне, куда он направлялся. Мило спросил у проходившего моряка:
— Извините, мосье, улица Эвеше находится как раз рядом с этой высокой церковью?
— Э, нет! Улица Эвеше идет в сторону от собора, и собор этот, на который ты показываешь, — не что иное, как Нотр-Дам де ла Гард, наша добрая мать марсельцев. Улица Эвеше вообще-то не очень далеко отсюда, но она длинная. Какой номер дома тебе нужен?
— Дом семь-бис.
— Это в начале улицы. Пройди по этой набережной, заверни направо. Не доходя ратуши, поверни опять направо, поднимись до церкви Аккуль, что рядом с городской больницей. Там спросишь площадь Ланш, откуда и начинается улица Эвеше.
Отыскать все это было нелегко. Мило приходилось частенько ставить чемодан на тротуар и расспрашивать дорогу. Он слишком рано свернул с набережной и тут же окунулся в лабиринт узеньких, кишащих народом улочек, напоминавших настоящий рынок.
Земля была усеяна отбросами овощей; множество торговок с корзинками предлагали прохожим апельсины, лимоны, сельдерей и салат-латук.
С трудом отыскивая дорогу, углубляясь в эти улочки, которые, казалось ему, становятся все уже и уже, все шумнее и шумнее, Мило вышел наконец на маленькую площадь, обсаженную деревьями и пока еще не заполненную торговцами фруктов. Это и была площадь Ланш. Он пересек ее, добрался до этой самой улицы Эвеше и с бьющимся сердцем двинулся по ней.
Это была такая же тесная улица, как и те, по которым проходил Мило раньше; больше того, она показалась ему еще темнее других, ибо здесь почти не видно было прохожих. Мило прошел мимо какой-то лавчонки, закрытой, видимо, уже давным-давно, ибо на ставнях ее красовались старые, изодранные афиши.
В доме 7-бис лавка была закрыта, но зато на светло-сером фасаде ее мальчик увидел вывеску, выведенную черной краской: «Книги. Писчебумажные принадлежности».
Да! Это была именно она, лавка тетушки Ирмы! И тотчас же Мило подумал, что тетушка, заперев лавку, отправилась на вокзал, но там разминулась с ним. Он постучал в створку двери, подождал, снова постучал и собрался было войти в соседнее парадное, как на втором этаже вдруг распахнулось окно. Мило поднял глаза и увидел незнакомую женщину, которая крикнула ему:
— Эй, молодой человек! Это вы приехали из Бордо?
— Да, мадам. Вы не знаете, где мадам Ирма Лепре?
— Бедняжка вы мой, она ведь теперь здесь не живет! А вашу телеграмму получила я. Вот уже три месяца, как мадам Лепре уехала в Марокко, в Касабланку. Но поднимайтесь же! Входите вот в эту дверь и там увидите лестницу.