Мило

ГЛАВА XXXVII

На этот раз удрученный Мило нуждался в утешении. Не раздумывая, он сразу же отправился к мадам Сольес, которая сидела на своем обычном месте, возле окна, и шила.

Уже по его расстроенной физиономии, по тому, как он поздоровался, она поняла, что Мило сильно не по себе, и взволновалась:

— Боже мой, что случилось? Почему ты повесил голову?

Мило рассказал ей о своих бедах: как его выставили из таможенного зала, как напрасно он бегал потом в гавань Мадрач, и в заключение поведал о злосчастном приключении с Киприаном.

Вздохнув, мадам Сольес покачала головой:

— Спасибо хоть, что он не отнял у тебя все деньги с кошельком в придачу!.. Впрочем, это и наша ошибка: нельзя было позволять тебе бегать где придется. Но ты, ей-богу, кажешься таким серьезным и смышленым мальчишкой! Кто же мог подумать, что ты примешься играть в карты и драться с разными проходимцами, которые вечно околачиваются у порта или у вокзала? Боже мой, если бы знала об этом мадам Лепре!

Мило просто умолил мадам Сольес никому не рассказывать о его похождениях: ни тетушке Ирме, когда она будет ей писать, ни Одиберам.

Ему казалось, что Одиберы осудят его более сурово, чем мадам Сольес. И осудят потому, что вся их жизнь проходит в трудах и заботах, а сама мадам Одибер — воплощение порядка и экономии.

— А где же ты завтракал? — спросила у него мадам Сольес. — Ах да, в этом маленьком павильончике в порту? И кого же ты обслуживал? Ведь там, среди грузчиков, полно таких типов, которые готовы пустить в ход нож!

— Те, которым я носил вчера бутерброды, хорошие парни, — уверил ее Мило, — а сегодня я ничего и никому не носил.

— Почему?

— Потому что… — пробормотал Мило, — потому что нечего было носить…

— Тогда почему ты не пришел завтракать к Одиберам?

— Мне не хочется быть в тягость и вам и им, — тихо признался мальчик. — В этом павильончике я купил сегодня два бутерброда. О, я здорово наелся! А хозяйка дала мне еще и яблоко.

Рассказав всю правду, он испытывал огромное облегчение, но ему хотелось, чтоб мадам Сольес никому не рассказывала о его признаниях.

Всплескивая руками, добрая старуха то и дело причитала: «О боже мой!» — и в конце концов разразилась неудержимым хохотом:

— Послушай, малыш, а ты еще совсем ребенок и ведешь себя как младенец. У тебя добрые намерения, но ты напоминаешь мне глупого птенца, которому хочется выскочить из гнезда и самому добывать пищу. Если уж тебе так хочется до отъезда в Шато-Ренар заняться каким-нибудь делом, мы подыщем тебе что-нибудь подходящее. Это не твоя забота; ты же сам прекрасно видишь, что еще слишком молод. А если ты боишься обременить нас — кстати, приятно слышать об этом, — ты расплатишься с нами позднее, когда сам станешь зарабатывать. Вот так-то, дружок! Я открываю тебе кредит до совершеннолетия! Но я не желаю, чтоб ты бегал в порт к прибытию пароходов и приставал к пассажирам, словно маленький нищий. Чтобы таскать багаж и провожать иностранцев, найдутся другие — разве мало на свете крепких и хитрых ловкачей, которым ты и в подметки не годишься? Я скажу мужу, чтоб завтра он ненадолго взял тебя к себе на работу. Ему, разумеется, надо навести порядок в ящиках… Но погоди-ка!.. Слышишь? Это Титен и Роза возвращаются из школы. Подымись вместе с ними, а то их матери надо уходить. Если же ты побудешь с ними, она уйдет с легким сердцем.

Мило повиновался и догнал маленьких Одиберов на лестнице.

— А, это ты, Мило! — воскликнул Титен. — Ты идешь к нам? Вот здорово! Во что мы будем играть?

— Да, во что мы будем играть? — вторила Роза.

«Вам все играть да играть! — недовольно подумал Мило. — Я все-таки не ребенок…»

Однако, поднявшись на четвертый этаж, он заявил им самым обыденным тоном:

— Играть?.. Мы будем прятать носовой платок, как и в прошлый раз.