— Понимаешь, малыш, — продолжал моряк, — в твои годы мне пришлось в Дьеппе плавать юнгой на рыболовецкой шхуне. Там можно неплохо пристроиться, если хозяин порядочный человек, а среди команды нет склок и ссор. Но может случиться и так, что жизнь будет не в жизнь. Я не хочу оставлять сына неизвестным мне людям, с которыми я не могу основательнее познакомиться и с которыми тебе придется жить до моего возвращения.
Но я еще не все рассказал. Когда я уходил из кабачка, меня кто-то окликнул: «Эй, приятель!» Я повернулся и увидел моряка, который махал мне рукой. Я подошел и узнал второго помощника капитана «Выносливого» — того самого, который разговаривал с нами три дня назад и сказал тогда, что в людях он не нуждается.
Так вот, теперь он объяснил мне, что помощник боцмана сломал себе ногу и лег в больницу, а поскольку «Выносливый» снимается с якоря послезавтра, офицер спросил меня, не хочу ли я занять место пострадавшего. Поначалу я заявил ему, что соглашусь только в том случае, если тебя возьмут вместе со мной. «Исключено, — отрезал офицер, — у нас уже есть двое юнг; согласно вашим документам и аттестациям, вы именно такой человек, в котором мы нуждаемся, но, если вы не желаете расстаться с сыном, мне, как ни прискорбно, придется подыскивать другого человека».
Знаешь, Мило, в Пойяке, на четырехмачтовом паруснике, я еще колебался, но на сей раз выбирать не приходилось: заработок и место вполне приличные, рейс короткий — всего три месяца, да и сам парусник, как я посмотрел, лучше некуда. Вот тогда-то, сынок, я и решил отправиться в рейс один, а для тебя придумал одну штуку, о которой размышлял все утро. Я отправлю тебя к тетушке Ирме в Марсель.
Услышав об этом, Мило, которого тревожила собственная судьба, вздохнул с облегчением. Когда-то тетушка Ирма дважды приезжала к нему в Руан. Эта добрая женщина лет пятидесяти покинула Дьепп после смерти мужа и теперь держала в Марселе небольшую писчебумажную лавочку. Жила она в Марселе одна и еще раньше просила своего двоюродного брата, Луи Коттино, прислать ей Мило, не только помочь, но и скрасить грустное одиночество. Но Коттино полагал, что продавать газеты и конверты можно и без всякой специальности. Поэтому-то он и ответил тетушке Ирме, что Мило хочет стать моряком, как и его отец.
— Я знаю, сестра будет рада приютить тебя на время, побаловать, да и ты, думаю, кое-чем ей поможешь, — продолжал Коттино. — Три месяца пролетят незаметно. Когда я вернусь, мы поедем в Гавр. Деньги у меня будут, и мы без особой спешки подыщем подходящее рейсовое судно с постоянным экипажем. Денег для поездки в Марсель у меня хватит. А самому мне сейчас они не нужны: ведь, переступив борт «Выносливого», я ни в чем не буду нуждаться, и мне останется только одно — складывать полученные денежки в карман. Ну, а сейчас идем в гостиницу; я сразу же напишу сестре о твоем приезде. Письмо опустим на вокзале, и она получит его завтра же. Кстати, узнаем расписание поездов.
— Я останусь с тобой до самого твоего отъезда? — спросил Мило.
— Конечно. «Выносливый» снимается с якоря послезавтра утром, как раз во время отлива, то есть в пять часов. Если будет поезд, ты мог бы уехать завтра вечером.
— Папочка, мне очень хочется уехать тоже послезавтра утром. Я бы провел с тобой еще завтрашний вечер… ну, и потом, жалко ехать целую ночь и ничего не увидеть!
— Хорошо! Хорошо! Завтра все решим, сынок, — ответил Коттино, довольный уж тем, что Мило свыкается с мыслью о поездке в Марсель.