На следующее утро Мило проснулся от нестерпимо яркого света. Вечером улица показалась ему такой темной, что он даже не стал закрывать внутренние ставни. Ведь не ведал он, что из-за сияющего безоблачного неба узенькие улочки в южных городах никогда не выглядят темными и грустными и что почти круглый год обитателям их не приходится жаловаться на якобы вечную темноту и сырость.
Мило взглянул на часы: только шесть часов. Значит, можно еще немного поваляться в мягкой постели. Он обвел взглядом комнату. Просторная, оклеенная светлыми и очень чистыми обоями, она вся была залита утренним светом, льющимся через два окна. Напротив кровати, у самой стены, стоял стол со стулом, а между двумя окнами примостился комод, на мраморную плиту которого мадам Сольес еще вечером поставила обливную глиняную миску вместо таза и все необходимые для туалета предметы. Там же лежало маленькое зеркальце, которое можно было вешать на стену. На спинке стула висело личное полотенце, а перед комодом мадам Одибер расстелила клеенчатый коврик, принадлежавший тетушке Ирме.
Теперь, утром, Мило тоже считал, что комната эта просто великолепна, намного лучше тех, в которых он раньше жил.
Выспавшись на славу, он уже не чувствовал вчерашней подавленности и сейчас испытывал скорее любопытство, нежели тревогу за будущее. Но мало-помалу на него обрушился град вопросов.
Что бы он делал, если бы у тетушки Ирмы не было таких друзей? Может, она попросит Сольесов приютить его на время у себя, заняв его каким-нибудь делом? Например, заставит его поработать в часовой мастерской, которая, кажется, принадлежит Сольесу. Разрешат ли ему побродить по Марселю? А почему бы и нет! Обещал же ему Одибер отвезти его на другую сторону порта. Где, интересно, стоят большие корабли? Он вчера видел в порту множество разных судов, но все это были рыболовецкие шхуны, яхты, маленькие баржи.
Мило встал. Ведь в половине восьмого нужно идти к Сольесам завтракать. Сольесы отнеслись к нему очень тепло и приветливо — этого у них не отнимешь, но все-таки Мило предпочел бы позавтракать у Одиберов, потому что узнал их лучше, чем Сольесов, — недаром он у них обедал.
Из всех друзей тетушки больше всего понравилась ему мадам Одибер. И все потому, что она весь вечер была так внимательна, так заботлива, так ласкова, словно Мило был ее собственным сыном. Ну, а дети — Батистен или просто Титен, девятилетний мальчишка, и Роза, чуть моложе брата, — тоже сразу подружились с Мило, и, когда речь зашла о тетушке Ирме, видно было, что они жалеют о ее отъезде не меньше, чем племянник.
«Надо ей написать», — подумал Мило.
Он умылся, привел себя в порядок, вынул из чемодана пакет почтовой бумаги и сел за стол.
Ему хотелось рассказать ей, как он расстроился по приезде в Марсель, и вместе с тем уверить ее, что он уже, слава богу, вышел из такого возраста, когда нужно следить за каждым его шагом.
В глубине души ему очень хотелось, чтобы взрослые оберегали его, обеспечивали жильем и пищей и… предоставляли ему максимум свободы.
Кстати, он был бы не прочь подольше пожить в Марселе, этом загадочном и любопытном городе; тем более, комната у него уже была.
Вот почему в письме к тетушке он немножко схитрил, похваставшись своею сметкою и отвагой.
«Напиши, что мне делать? — выводил он на бумаге. — Может быть, у тебя есть какие-нибудь знакомые, которые могли бы устроить меня на работу? Я хочу прожить самостоятельно. Когда я в Бордо остался один, то сразу же нашел работу на судне и за день заработал целых пятнадцать франков, не считая ночлега и еды».
«Если тетушка подыщет мне работу у своих знакомых, — наивно думал Мило, — она, уж конечно, попросит, чтоб работа была не скучной и чтоб я не корпел над нею целый день».