Мило

ГЛАВА LIV

В Шато-Ренаре автобус остановился на площади Мэрии, у крытого рынка. Чтобы выйти на Авиньонскую дорогу, вовсе не надо было тащиться по длинной большой улице, обсаженной огромными платанами. Расспросив крестьян, Мило сократил путь и через несколько минут вышел на дорогу, пройдя по окраине деревни, которая показалась ему совсем маленькой.

Хутор или ферма Марсиган, принадлежащая Кассиньолям, располагалась в двухстах метрах от Шато-Ренара, в стороне от шоссе. От него к ферме вела узкая проселочная дорога. У начала этой дороги Мило увидел прибитую к высокой палке табличку, на которой красовалась полустершаяся стрела и надпись: «Марсиган».

Дорога была тенистая и достаточно широкая, чтобы по ней могла проехать повозка; колеи ее по бокам поросли молодой травкой. В пятидесяти метрах, в куще старых деревьев, Мило заприметил крышу.

Миновав изгородь и распахнутые ворота, он увидал собаку на привязи, заливающуюся громким лаем, и очутился на площадке между жилым домом и сараями, которая походила и на двор и на сад, ибо посередине ее рос громадный платан, а в глубине, вдоль длинной изгороди из тамариска, виднелись кусты цветущего ириса.

Перед фасадом дома, обращенного спиной к дороге, пристроена была невысокая терраса, над которой две подстриженные зонтиком шелковицы вытягивали свои ветки, уже украшенные нежными листочками. Около террасы росло множество лавровых деревьев, а каменный барьер террасы заставлен был множеством банок с цветущей геранью и маргаритками.

— Вот здорово! — прошептал Мило.

Едва он поднялся на террасу, как в проеме двери показалась какая-то старуха в черном платке, накинутом на голову.

— Эй, малец пришел! — крикнула она в глубь комнаты.

— Здравствуйте, бабушка, — поздоровался Мило.

— Здравствуй, здравствуй, голубчик! Входи. Мы ждали тебя к завтраку.

Мило вошел в светлую, просторную комнату, где уже был накрыт стол. Сам хозяин, мосье Кассиньоль, сидел у края стола и читал газету. Увидев Мило, он отложил ее в сторону.

— Значит, это ты Мило? — сказал он, пожимая руку путешественнику. — Ставь чемодан, снимай пальто — словом, разоблачайся. А ведь я совсем забыл, что ты должен приехать нынче; вернее, забыл, что сегодня уже вторник. Спасибо, мамаша подсказала… Ну ладно, сейчас мы позавтракаем, а потом уж устроим тебя. Быстро нашел Марсиган?

Кассиньоль был коренастый, краснолицый здоровяк с темноватыми, коротко подстриженными усами, со светлыми глазами и вздернутым носиком, слишком маленьким для его широкого лица. Старуха оказалась его матерью. В ту же минуту из кухни вышла и мадам Кассиньоль, неся в руках дымящееся блюдо, которое и поставила на стол.

В противоположность своему упитанному супругу, она казалась худощавой и какой-то угловатой. Загоревшая до черноты, с черными волосами, она говорила с мужем авторитетным тоном, не допускающим возражений. С Мило же она была любезна и сразу же стала расспрашивать его о житье-бытье в Марселе, о его возрасте, об отце и о тетке — короче говоря, засыпала его кучей вопросов, ответы на которые вроде бы совсем и не слушала.

Сели за стол, и Мило удивился, что не видит среди них сына, о котором не раз ему писала тетушка Ирма. Он, конечно, не осмелился спросить о нем, но как раз старуха сама заговорила о внуке.

— Сколько тебе лет-то? — спросила она.

— Четырнадцать, бабушка.

— Значит, наш Адриан старше тебя на год. Это мой внучек. Он уехал в Арль на две недели к дяде. В воскресенье, в восемь часов, ты его увидишь.

— Ты будешь работать вместе с Адрианом, — заметил Кассиньоль, — ну, и время от времени будете развлекаться…

Лицо мадам Кассиньоль просветлело.

— Наш Адриан парнишка хороший! Может, немножко своевольный, но это идет от учености. Ему нетрудно будет многому тебя научить — на то он и хозяин.

— Не торопись, — сказал Кассиньоль, — он вытворяет глупостей больше, чем нужно.

Мадам Кассиньоль запротестовала, перейдя на провансальское наречие. По ее интонации и жестам Мило понял, что она упрекает мужа в том, что он говорит такие вещи в присутствии Мило. Кассиньоль молча пожал плечами и заговорил о ценах на овощи и тарифах на английской таможне. Этот разговор затянулся до самого конца завтрака, и больше никто уже не занимался Мило, словно его и не было за столом.