Моногамист

Глава 63. Самый тяжёлый День Рождения в моей жизни

Owsey & Resotone — A Smile From The West

Мы стоим в лазурной морской воде, Лера внезапно кладёт холодную мокрую ладонь на низ моего живота — я давненько заметил, что это место как будто влечёт её. Она улыбается и смотрит своим сдержанно-лукавым взглядом, словно зовёт меня куда-то.

И от этой холодной после морской воды ладони моему животу передаётся жар, раскатывающийся волнами, захватывающий грудь, томящий ягодицы, руки, ноги, сводящий желанием.

На лице моей любимой жены блики солнечного света, отражённого от воды, и в этом невообразимо ярком освещении она кажется какой-то сказочной, недоступной, будто тронешь, и тут же растворится, рассеется…

И словно стараясь удержать это видение, я интуитивно прижимаю её руку своей ещё плотнее к себе, вдавливаю её обеими своими ладонями, так что ей уже не вырваться.

Опять ноябрь. Опять мой День Рождения, на этот раз — 36-ой, и лучше б я не рождался совсем. Мой бизнес процветает, работа отнимает 25 часов в сутки, я разрываюсь между командировками и семьёй, Габи старается изо всех сил, чтобы наш с ней дом был для меня именно домом, а не ночлежкой, где помимо меня ещё живут мой ребёнок и женщина, которая по утрам делает мне минет. И он уже в печёнке у меня сидит, этот всегда виртуозный, настырный минет.

Мне больно за Габриэль — она не заслужила то, что имеет, и достойна большего: она прекрасная жена и мать, отменная хозяйка, выкладывается со всей ответственностью и доступной ей изобретательностью, чтобы сделать свою семью счастливой. Если бы Лера хоть сотую долю прикладывала таких же усилий…

И вот, мой День Рождения.

Габриэль настояла на вечеринке дома, хотя я не имел желания праздновать вообще. С утра жена презентовала мне очередной минет и запонки с чёрными бриллиантами, после чего я, одарённый её напутственным поцелуем, добросовестно удалился на работу.

Домой вернулся, когда вся компания была уже в сборе — все, кроме единственного человека, которого я на самом деле хотел бы видеть. Я долго искал её своими, уже немного подслеповатыми глазами среди немногочисленных в этот раз гостей, но так и не нашёл. Отвлёкся на дружеский трёп в своей компании, обсудил с Марком наш предстоящий долгосрочный проект в Китае, перекинулся с Кристен парочкой колкостей, повеселил друзей и расслабился сам, и в этом, совершенно непринужденном состоянии, вдруг увидел её…

Sia — California Dreamin

Валерия была одета в длинное, до самого пола, лавандовое платье, волосы распущены по плечам с одной лишь только целью — скрыть её чудовищно худые плечи.

Что с ней? Она что, совсем там ничего не ест? Может им денег не хватает? Да что это я, она же работает, преподаёт в институте на начальных курсах…

Лера несёт в руках торт — то единственное, что я действительно хотел бы получить в свой День Рождения и именно из её рук. Идёт медленно, чтобы не потушить горящие свечи, её лицо освещает их золотой свет, и оно в эту минуту, несмотря на свою очевидную худобу и заострённость, кажется мне невероятно красивым, но при этом грустным, болезненно тоскливым, а её плечи опущены так, словно на них бетонные плиты…

Она подходит ко мне, по обе стороны от неё наши дочери — Лурдес и Соня, и, не поднимая глаз, сообщает мне своё явно заранее заготовленное и продуманное «от и до» поздравление:

— Дорогой Алекс, мы поздравляем тебя с Днём Твоего Рождения и желаем тебе счастья и крепкого здоровья. Так как у тебя есть всё, что только можно пожелать, мы не придумали ничего лучше, как сделать тебе подарки своими руками. Прими от нас этот тортик и, девчонки, вручаем открытки!

Ни одного лишнего слова, ничего такого, что смогло бы скомпрометировать, намекнуть на эмоции и уж тем более, не дай Бог, её страдания…

Наши дочери наперебой пищат свои собственные торжественные речи, а я не могу отвести взгляд от её лица, потому что за всё время поздравительной тирады она так и не оторвала своих глаз от торта и не посмотрела в мои…

Мне сделалось жутко. Я ждал, сам не зная чего, перестал чувствовать дёргающих меня за руки детей, не слышал крики Марка: «Алекс задувай, чего остолбенел?!» — мне нужны были её глаза так, что я даже прекратил дышать в ту секунду, пока она, наконец, их не подняла…

Заглядываю в до боли знакомую тёмную синеву, и от того, что вижу там, у меня сжимается сердце… Нет не сжимается, его сдавливает многотонным прессом, сплющивает в сгусток сожалений и терзающей боли собственной вины от содеянного…

Kovacs — My Love

В глазах самого родного, близкого, любимого, дорогого мне человека тоска и сломленность… Именно сломленность.

Она сломалась.

Всё, что осталось от моей Леры — худое, измождённое тело, огромные тоскливые глаза и синяки под ними, полупрозрачные запястья и слабые плечи, платье на ней едва держится, торт, который она испекла для меня, буквально обрывает ей руки своим весом, я неосознанно поддерживаю его снизу и не могу оторвать своих глаз от её болезненного взгляда…

И сделал это я своими собственными руками, измучил, истерзал самое дорогое, то, без чего сам не задержусь ни секунды на этой Земле, без кого не мыслю ни себя, ни своего будущего…

Я в ужасе: ЭТО сотворил не кто-нибудь, а Я! Я сам! Тот, кто должен, обязан был всегда защищать её, оберегать и любить! Ведь я же именно это пообещал ей тогда в испанской церкви, и однажды она даже хотела обвенчаться со мной! Боже мой, нелюбящая женщина никогда не станет думать о венчании, а если к этому решению приходит настолько умная женщина как Лера, то…

То я просто идиот, клинический кретин, олух и недотёпа…

Первая же мысль — послать всё к чёрту, выгнать всех на хрен вон и обнять её, прижать к груди и отдать столько тепла и энергии сколько смогу, сколько ей нужно, наполнить её своей силой, вдохнуть жизнь, ведь сейчас главное — спасти её… Спасти от кого? От меня?…

Внезапно понимаю, что любая другая на её месте уже давно наложила бы на себя руки, как это сделала, например, Офелия…

Но мне пока везёт, моя Лера держится изо всех сил, из самых последних мощей ходит по земле и заставляет себя жить, ведь у неё обязательства: перед детьми, перед мужем, перед родителями и сестрой — она не может поступить так с ними, нанести им такой удар…

Она цепляется, а я продолжаю жестоко бить, уничтожать её…

Господи, зачем ты вообще выпустил меня в этот мир?

Сколько дерьма достаётся людям от меня! И если с Офелией меня можно оправдать хоть как-то, то как и чем мне объяснить то, что я делаю с любимой женщиной?

Как? Да никак. Подлая, низкая, малодушная месть слабой женщине, матери моего ребёнка, моей настоящей жене, моей Лере. Я сам позвал её, заманил, заставил поверить, приблизиться максимально, и, сделав уязвимой не чем-нибудь, а своей любовью, теперь терзаю её беззащитную, почти беспомощную…

Во всех этих мыслях не замечаю, как оказываюсь за столом, Леры уже нет, рядом Габриэль не прекращает свой чёртов трёп…

О Боже… Она заставляет меня задувать свечи, я послушно выполняю команду, а в голове моей самая низкая мысль: Габи опять беременна от меня, она связала мне руки, ноги, залепила мне рот — я не могу уйти… Как уйти от женщины, ждущей от меня ребёнка? Ну почему сейчас, когда я не хочу, когда он мне не нужен, почему именно сейчас эта женщина без конца беременеет?

Sia — I Forgive you (Je Te Pardonne) — feat. Maitre Gims

Ищу глазами болезненно худую фигурку, нахожу, наши взгляды встречаются, и я чувствую, как сам себя режу тупым ножом, безжалостно проворачиваю его внутри себя, чтобы было побольнее, но всё равно не выдерживаю её взгляд — он куда болезненнее… В её глазах разочарование, она смотрит на меня, как на предателя, на самого подлого, низкого, бездушного, искусственного до кончиков волос красавца…

А как ещё ей смотреть на меня? Вокруг неё вот уже несколько лет стаями кружат женщины, познавшие меня так, как должна была знать только она, обижавшие её своими словами, жалящие своим ядом, она всё стоически терпела, потому что любила, прощала, закрывала глаза, старалась не верить… Я ведь знаю, Лерочка, что ты старалась изо всех сил не верить, но все твои старания были обречены на провал — нельзя вечно игнорировать то, что является горькой правдой! Я грязный настолько, что мне вовек не отмыться… Но с тобой я чувствовал себя чистым, как новорожденный, словно заново родился…

Невыносимая головная боль разрушает мне мозг, я плохо вижу, вокруг люди, гомон, кто-то о чём-то меня спрашивает, и я даже отвечаю, не понимая до конца сам, что именно. Мне суют в руки какие-то тарелки и приказывают нести в Лерин дом, я спрашиваю: «Зачем?», Габи смотрит с недоумением и упрёком:

— Потому что в ЕЁ доме гостиная больше!

Да неужели? А ты считаешь этот дом своим? С какого перепуга? Вот мне интересно, она что решила, если рожает, как крольчиха, значит, может рассчитывать на меня, как на свою собственность? Кто ей сказал, что у неё есть построенный ДЛЯ НЕЁ дом? С чего она вообще это взяла? Ты просилась за меня замуж, девочка, хотела от меня ребёнка, одного! Тогда какого чёрта ты опять беременна и почему решила, что этот дом построен для тебя?

Да, я построил дом для Леры, я так захотел, потому что она — женщина, которую я люблю, которую боготворил и буду боготворить всегда, а кто такая ты? Что ты вообще делаешь у меня перед носом всё время??? И почему, чёрт возьми, ты опять беременна!? Разве ты не говорила, что принимаешь таблетки, чёртова лгунья!!! Я могу тебе подарить любую квартиру, пентхаус, виллу, дом, да что угодно, за то, что ты стала матерью моих детей, но никогда, слышишь, никогда и ничего я не буду строить для тебя! Этот дом всего лишь скворечник, в котором я пережидаю то время, пока моё самолюбие перебесится! Этот коттедж — собачья конура у двери в дом моей Леры… Я тут жду, жду, пока она придёт и скажет: я не могу без тебя, Алекс! И, похоже, мне придётся ждать вечность, пока ты рожаешь без конца!!!

Самое ужасное то, что я могу всё это вопить внутри себя до тех пор, пока не оглохну сам, но никогда не посмею сказать всё это в лицо женщине, уже успевшей стать матерью моей дочери и снова беременной от меня.

Как? Как я допустил это? Почему я хочу уйти, но не могу? В какой момент я настолько перестал контролировать свою жизнь, что меня поймали и посадили в клетку?

Боже мой… Нужно предпринять хоть что-то, дать Лере понять, что я люблю её и любил всегда, что всё это блеф моего воспалённого самолюбия… Да, это моё чёртово самолюбие и глупость убивают мою Лерочку, а я просто наблюдаю за этим, мучаясь сам, какая же я сволочь!

Загнал себя сам в трясину и теперь не знаю, как выбраться…

Мы расположились в холле Лериного дома, за окном взбесилась стихия — льёт как из ведра, да так, что по панорамным стёклам просто реки текут.

Fleurie — Hurts Like Hell

И тут меня осеняет мысль: Лера всегда забывает закрыть вентиляционный люк в мансарде, и каждый раз я упрекал её в этом, но сейчас бесконечно благодарен за рассеянность.

— Лера, вы закрыли вентиляционный люк на чердаке?

— Кажется, закрыли, но пойду, проверю, — в её голосе неуверенность — конечно, я знал, она забыла, так же, как и всегда!

— Ты сможешь сама? Ты же говорила, там механизмы слишком тугие?

— Да, смогу, конечно.

Она быстро уходит, я выжидаю ровно минуту и, стараясь не привлекать внимания, иду следом — мне нужно побыть с ней наедине, так нужно, как ничто и никогда на свете не было!

Нахожу её совершенно мокрой, выбившейся из сил и безуспешно дёргающей широкую планку створки на себя: чёрт, а ведь она была права, для неё и впрямь эти механизмы слишком тугие…

От её беспомощного вида у меня болит всё, что осталось человеческого внутри, я понимаю, как сильно люблю её, и едва сдерживаюсь, чтобы не схватить на руки её худое тело и прижать к себе.

Вместо этого закрываю люк, в мансарде тут же темнеет, и мы вдвоём, урвав себе несколько секунд счастья быть рядом, в полном уединении, стоим, замерев, рядом, боясь шелохнуться, издать хоть малейший звук и разрушить этот маленький, но такой нужный мир, где есть только мы двое…

Втягиваю носом запах её мокрых волос и схожу с ума, мои губы отказываются меня слушать и тянутся к её губам, я почти чувствую их мягкость, мне кажется в эту секунду, что весь остальной мир — это страшный сон, это кошмар, а то, что происходит сейчас, и есть моя реальная жизнь, и я счастлив, что проснулся…

Волшебство и утончённость момента…

Нам это нужно обоим, Лера… Я умираю без тебя, любимая, разве ты не чувствуешь этого? Моё сердце, все мои мысли принадлежат только тебе! Не страдай ты так, не нужно: всё, что мы творим — это глупости, человеческие слабости. Важно только то, что мы любим друг друга…

Нежная моя девочка, ты стала такой хрупкой, такой слабой… Я так хочу поцеловать тебя, мои губы тянутся сами, не слушаясь моих приказов сдерживаться, ведь я не имею права целовать тебя — у меня есть беременная жена, а у тебя твой нелюбимый муж…

Ты снова не моя, но теперь и я принадлежу другой, как же так вышло то? Как же так? Как же мы с тобой допустили всё это, всю эту бесконечную и бестолковую в своей болезненности глупость?

Лера… Моя Лера… Как же ты пахнешь, любимая, как сладко, как до боли знакомо…

Так сильно, так безумно хочется обнять тебя и остановить время, уничтожить всё и всех вокруг и просто стоять, чувствуя тебя, поглощая твои запахи, согревая тебя своим теплом, забирая твои боли и страхи, твои терзания…

Я должен был защищать тебя от всех и вся… Как же случилось, что я стал тем, кто принёс тебе столько боли, кто разрушил тебя, надломил, кто стал твоей самой страшной угрозой в жизни?

Потерпи любимая, немножко потерпи, я всё уберу, всё устраню, всё разберу, что наворотил сам, ты главное дождись, не сделай ничего непоправимого, ничего такого, что я не смог бы исправить… Почувствуй меня, я твой, я весь твой и всегда был твоим, куда бы не занесла меня моя чёртова похоть, моё сердце было и есть только в твоих руках…

Любимая… Забери все мои силы, возьми мою энергию, только живи, только не мучайся и не страдай, я люблю тебя, я так люблю тебя, я так сильно люблю тебя…

Внезапно загорается свет, разрушая наш сладкий мир близости и единения… Хотя мы даже не коснулись друг друга, у меня ощущение, будто побывал в любимых объятиях и обнимал сам… Мы вместе мыслями… Мы всегда вместе, даже если наши тела чудят, а языки лгут, мыслей не удержать, они стремятся туда, где положено быть телу и душе… Я с тобой Лерочка, всегда с тобой…