На бывшей Жандармской

Безработный Ахмет

Городские богатеи осаждали станцию. Обливаясь потом, они метались между поездами, цеплялись за подножки, лезли в тамбуры, в товарняки и даже на крыши вагонов.

— Куда они торопятся? Нигде для них калачей по березам не развесили. Везде Советская власть, — переговаривались железнодорожники.

— За границу норовят удрать. Их там ждут с капиталами-то.

Ахмет, сидя на своем углу, с любопытством смотрел, как мимо него с перепуганными лицами бежали люди в енотовых и лисьих шубах, увешанные поклажей.

— Па-ачистим, господа, сапожки на дорожку, — барабанил он щетками по ящику.

Мимо, пыхтя, как самовар, просеменила дородная дама в меховом манто, держа за руки двух одинаковых подростков. За ними еле поспевал отец семейства, сгибаясь под тяжестью двух чемоданов и плетеной корзины.

— Ах, Василь, ради бога, поскорее! Уйдут все поезда… Вечно ты возишься… — торопила дама.

…Важный и полный господин тянул за руку дочь.

— Мои украшения, папа… Я не могу без них уехать. Ах, мои драгоценности…

— Ну и черт с ними, с твоими браслетками. Не надо забывать, разиня!

— Барышня, па-ачистим ботиночки! Бежать легче будет, — насмехался Ахмет. И сразу же сменил тон при виде проходивших мимо красногвардейцев с винтовками:

— Товарищи, пачистим сапожки, пажалста!

Но товарищи с этой немудрой работой привыкли справляться сами. А добрая половина горожан была уже обута в пимы, которые совсем не нуждались в чистке ваксой.

Целыми днями сидел Ахмет на своем углу, дул в посиневшие кулаки и зазывал клиентов, которых становилось все меньше. За последние дни о дно его баночки не звякнула ни одна монетка.

Думал-думал Ахмет, как помочь беде, и решил оставить насиженный угол, поискать другое место, побойчее. Долго бродил он по городу. Наконец, облюбовал себе место в центре, возле каменного серого здания Народного дома, разложил свои щетки и стал ждать. К зданию все время шли люди в рабочих куртках и дубленых полушубках, спешили, разговаривали.

Из дверей, как ошпаренный, выкатился небольшой круглый человек.

— Это грабеж среди бела дня! — выкрикнул он и потрусил вдоль улицы.

Ахмет сразу его узнал. Этот самый стоял тогда на тумбе возле кинематографа и кричал тонким голоском: «Да здравствует свобода, господа!..» Засмотрелся Ахмет на удаляющегося человека и не заметил, как к нему подбежал Николка.

— Ты чего тут расселся? Сапоги чистишь?

— А-а, здравствуй! — обрадовался Ахмет, еле узнавая друга в новеньком полушубке и в пимах. — Мала-мала чистим.

— А почему в банке пусто?

— Нету… Ничего нету. Не хотят чистить-та.

Глянул Николка на исхудавшее лицо друга и сразу все понял: Ахмет остался без работы.

— Знаешь что? Пойдем в Совдеп к товарищу Кущенко.

— Куда? Какой Совдеп? — переспросил Ахмет.

— Эх ты, голова садовая! Да вот он, Совет депутатов, наша рабочая власть. А дядя Иван тут за самого что ни на есть главного.

— О! Самый главный?

— Ага. Правда, там и главнее есть. Ну и товарищ Кущенко тоже. — Николка с явным удовольствием произносил новое звучное слово «товарищ» и делал на нем особое ударение. — Собирай свои манатки.

— А не выгонят? — засомневался Ахмет.

— Вот сказанул! При Советской-то власти? Да теперь туда всяк идет, у кого беда или дело важное. А у меня там должность: в курьерах состою. Товарищ Кущенко определил. Ты, говорит, Мыкола, пока при Совдепе послужи. Нам, говорит, без такого шустрого не управиться с делами. А после учиться пошлют. Мне и жалование положили и одежду дали, — хвастался Николка.