На бывшей Жандармской

На рассвете

Проводив сына, Кущенко решил прилечь, хоть на минуту забыться от дум и волнений. Смастерив из пиджака и кепки изголовье, он растянулся на полу. В голову вновь полезли мрачные думы. Вспомнилось последнее собрание Совдепа. Как распинался чешский офицер: «Мы Советской власти не враги. Помогите нам вернуться на родину…»

Будто мы их держали… Говорил Трясин, что надо их разоружить. А теперь поздно… По всем дорогам прибывают казачьи эскадроны. Слетаются в город, как саранча…

Волновала судьба других товарищей. Где они? Что с ними?..

Мысли в усталой голове начали путаться. Перед глазами Ивана Васильевича выплыли пьяные рожи со спутанными чубами из-под синих картузов. Они что-то кричали и показывали на него пальцами. А пальцы в крови…

…Это уже не казачьи рожи, а какие-то зеленые чудища на четвереньках ползут по улицам города…

Громкий стук в дверь прервал кошмарный сон.

— Чего гремишь? Сперва замок открывай, — послышалось за дверью. В проеме тускло блеснул свет фонаря. За ним все тонуло в кромешной тьме.

— Который тут Кущенко? Выходи! — приказал грубый голос.

— Наверно я. Больше здесь никого нет.

— Не рассуждать! — последовал окрик.

Иван Васильевич вышел в темный коридор. За ним гулко затопали кованые сапоги. У выходной двери за столом лениво развалился хорунжий. Он медленно крутил большие пальцы мясистых рук один вокруг другого.

— Оставить здесь. Выводите остальных, — коротко бросил хорунжий и поморщился: — Да не бухайте сапожищами, голова болит.

— Иван Васильевич! Дружище! — от противоположной стены отделилась небольшая худенькая фигурка с пышной копной курчавых волос.

— Годомский?! — Кущенко шагнул навстречу секретарю Совдепа. Руки сплелись в крепком пожатии. — Тебя когда схватили?

— Вчерашней ночью. После собрания, по дороге домой. Подкараулили. — При свете лампы сверкали стекла очков в золоченой оправе и крупные белые зубы.

— Арестованным разговаривать не полагается, — лениво буркнул хорунжий и снова поморщился. Должно быть, у него и впрямь болела с похмелья голова.

В коридоре вновь застучали сапоги. В темном проеме дверей появился еще один арестованный.

— И Владимир Иванович здесь! — узнал Годомский в статном молодом человеке в военной форме Владимира Могилева, который в кругу друзей часто говорил, что гимнастерка давит ему шею.

«Скоро я распрощаюсь с вами, друзья-товарищи, уеду в деревню ребятишек учить. Хорошо там, пахнет хлебом и березами…» — любил мечтать Владимир.

— Чего это им не спится, среди ночи нас подняли? — спросил он.

— Сами удивляемся, — развел руками Годомский.

— Кому сказано, не разговаривать! Не положено! — крикнул хорунжий, поднимаясь из-за стола. — Где остальные?

«Остальными» оказались Бойко и Трясин.

— Все, вашбродь! — козырнул пожилой казак. Кущенко узнал подхорунжего, это его Мошкин угодливо называл Матвеем Кузьмичом.

Хорунжий начал что-то вполголоса объяснять, чертя на столе ногтем указательного пальца. Казаки окружили стол. Кучка арестованных стояла в ожидании неизвестного.

— Удивительное совпадение: весь вчерашний президиум в сборе. Может, продолжим разговор? — предложил Годомский.

— Не нравится мне это совпадение, — отозвался Трясин, который не проронил еще ни одного слова и поздоровался с товарищами молча. — Что-то недоброе они затевают. По родному батюшке знаю их звериную-натуру.

Кущенко двинулся к столу, где разговор перешел на шепот.

— Позвольте, господа, в чем дело? Почему нас подняли ночью? На каком основании? Мы протестуем!

— Вишь ты, они протестуют. А? — ткнул пальцем в сторону арестованных хорунжий. Казаки заухмылялись. — Вас велено перевести в тюрьму. Вот и все основание. Выполняйте! — приказал он. — Как вести, поняли?

— Знаем, — ответил за всех старый подхорунжий и заорал: — А ну, большевички, айдате к богу в рай…

— Никуда мы сейчас не пойдем. Разведите нас по камерам до утра.

— Да-да, не пойдем!

Но вооруженные казаки вплотную подошли к арестованным и оттеснили их к дверям.

— Выходить без разговоров!..

…Ночь была самая соловьиная: тихая, теплая. По темному небу плыли редкие кучки облаков. Ближе к луне они становились белыми, пушистыми. Когда луна показывалась из-за такого облачка, она сияла еще ярче.

Высокие тополя шевелили свежей, пахнущей весенними почками листвой.

Но арестованные ничего не замечали. Сойдя со ступеней, они попали в окружение конного конвоя, в котором было не меньше пятнадцати всадников. Впереди оказался тот самый подхорунжий, который прошлой ночью был за старшего при аресте Кущенко.

Кони нетерпеливо переступали ногами, всхрапывали, позвякивая удилами.

— Почет нам какой: ни одного рядового, — заметил Годомский. И верно, казачий конвой состоял из одного офицерья, хорунжих и подхорунжих.

— Вперед марш, ма-арш! — раздалась протяжная команда. По утрамбованной дороге зацокали подковы конских копыт.

Кущенко оглядел своих товарищей. Каждый смотрел себе под ноги и думал невеселую думу. Только беспокойный по натуре Годомский поворачивал голову то вправо, то влево, пытаясь что-то рассмотреть. Но перед глазами колыхались лишь гладкие крупы коней, и на фоне светлеющего неба зловеще возвышались мрачные молчаливые фигуры всадников. Едко пахло конским потом и винным перегаром.

Миновали татарскую мечеть, свернули на Сибирскую улицу. Замелькали еле различимые в темноте вывески купеческих лавок.

Сибирская улица упиралась в Солдатскую площадь. А за нею поворот налево, к тюрьме, одиноко маячившей своими угрюмыми корпусами за городом на пустыре.

Вдруг на самом повороте ехавший впереди подхорунжий натянул поводья, остановился, пропуская остальных всадников. Конный строй сломался, и подхорунжий оказался рядом с арестованными. Конвой продолжал двигаться, не замедляя шага.

— Ну-ка, расскажи, шалопутный сын, как ты душу большевикам продал? А? Доброго казака, отца родного опозорил… — сквозь зубы прорычал подхорунжий, поворачиваясь к Трясину.

— Это вы, собственно, кому говорите? — поднял Трясин голову.

— Тебе, гадина, кому больше?! Сколько тебе большевики заплатили? — и подхорунжий злобно пнул Трясина в бок носком сапога.

— Вы не имеете права нас оскорблять! Да еще драться! — возмутился Трясин.

— Что за самоуправство?! — подхватили остальные арестованные.

— А-а! Вам еще и права нужны?! — подхорунжий схватился за шашку: — Руби их!..