На бывшей Жандармской

С самоваром на речку!

В Петров день рано утром по всему околотку заскрипели калитки и ворота. Из ворот выезжали подводы, груженные походным скарбом — корзинками с едой, чугунами, подушками и одеялами. Среди поклажи поблескивали медные самовары. На каждой телеге болтала ногами орава ребят.

Любители березового леса, особенно пешие, начали раньше сворачивать с дороги. Березняк был плотный, тенистый и подступал к самым окраинам рабочих поселков. Конные продолжали путь: стоило из-за двух верст лошадей запрягать.

— Благодать-то какая! Не нарадуешься, — проговорила Александра Максимовна, когда по обе стороны дороги замелькали коричневые стволы высоченных сосен. Всюду курчавились голубые дымки костров, фыркали стреноженные кони, пиликали гармошки.

— Якши-хорошо! — отозвался Ахмет, с удовольствием вдыхая густой запах смолы и папоротника. Он сидел рядом с Федей в чистой косоворотке.

— Тпрру-у, приехали. Здесь и разобьем свой табор. Место, что надо, — заводской коновозчик, рыжеволосый дядя Аким, остановил своего Воронка на небольшой поляне. Невдалеке сквозь густые кусты и деревья сверкала на солнце прохладная речная гладь.

Александра Максимовна сразу же принялась хлопотать.

— Ребята, за шишками для самовара! Кто больше наберет, тот молодец, — скомандовала она. — А ты, Ваня, зачерпни-ка водички.

Иван Васильевич сидел в тени, поджидая Акима Ивановича, который треножил распряженного Воронка.

— Вот неугомонный человек: отдохнуть не даст, и здесь всем дело найдет, — шутя проворчал Иван Васильевич, направляясь с ведерком к реке.

Кому не хочется быть молодцом! Ребята разбежались по лесу. Сосновых шишек на земле валялось видимо-невидимо, на тысячу самоваров. Даже маленький Сережа с пыхтением складывал в подол задранной до подбородка рубахи.

— Все молодцы. Теперь хоть до вечера чаи распивай, — похвалила своих помощников Александра Максимовна и принялась раздувать сапогом самовар. Аппетитно потянуло смоляным дымком.

— А где папа? — спросил Федя, оглядываясь.

— На речке. Где ему больше быть, — отозвался дядя Аким.

— Сапог я с него сняла, так он босиком убежал. Хлебом не корми, только бы с удочкой на речке посидеть. Ваня! Самовар на столе! — крикнула в сторону реки Александра Максимовна.

«Столом» была снятая с телеги кошма и постеленная в тени на ровной лужайке. А на ней чего только не было: и молодая картошка в «мундире», и влажный от росы свежий зеленый батун, только что вырванный из грядки, и хрустящие кочаны капусты, заквашенные еще с осени с разными душистыми травами. Но самым лакомым блюдом для ребят были сладкие паренки в большом глиняном горшке. Недаром Александра Максимовна целую ночь томила морковь и репу под сковородкой в вольном жару печи.

— Есть хочу прямо изо всех сил! — заявила Марийка, оглядывая «стол».

Все засмеялись. Иван Васильевич пододвинул еду:

— Вот и старайся изо всех сил. Другой работы пока от тебя не требуется.

— Теперь голод не страшен: лето наступило, на подножный корм люди перешли. Лес да огороды подкормят, — заметил Аким Иванович, отправляя в рот целый пучок батунных перышек.

Ели молча, с аппетитом. На свежем воздухе все казалось особенно вкусным. Ахмет сидел, сложив калачиком ноги и блаженствовал. Он любил чай и тянул кружку за кружкой, обливаясь потом и приговаривая:

— Аба-а! — что означало высшую степень удовольствия.

— А вот и молодой пролетарий, — увидел Иван Васильевич пробегавшего рысцой по берегу Николку и крикнул: — Эй, Мыкола, куда спешишь? Заходи в гости, присаживайся. Налей-ка, мать, чайку.

Николка свернул с береговой тропинки.

— У-у, здрассте! И вам здрассте, — он почтительно поклонился сидящим вокруг кошмы. — И Ахметка здесь?

— Отдыхаем мала-мала.

От чая Николка отказался наотрез:

— Некуда. Не войдет больше, — при этом он так забавно похлопал себя по животу, что все расхохотались. — Вот паренок поем.

— Откуда же ты такой сытый явился? — поинтересовался Иван Васильевич, прихлебывая из кружки чай.

— Люди добрые накормили. Я ведь уже весь берег обежал.

— Кого же ты повидал на берегу?

— Всех видел. По ту сторону наши из модельной с литейщиками. Рыбы наловили — во-о! Там — деповские со станции. Возле мельницы — все господа из города. Барыни под балаганами да под зонтиками сидят, чтобы солнышко не напекло. С граммофонами, — докладывал Николка, уплетая паренки.

— Кого же ты из господ видел? — голос у Ивана Васильевича чуть насмешливый. И глаза смотрели вроде несерьезно. Но Николка сразу сообразил, что спрашивал он неспроста…

— А я и не разглядел. Давайте сбегаю…

— Отдыхай. Пусть они играют на граммофонах, а мы своими делами займемся, — Иван Васильевич потянулся за удочкой. — Пойду-ка я чебаков подергаю. А вы помогите хозяйке помыть посуду и — купаться.

Отдыхающих на берегу полным-полно. Ребята плескались в воде, взрослые сидели возле самоваров и «скатертей-самобранок». Любители рыбной ловли застыли с удочками у реки.

— Сейчас вахмистров Васька и Сенька лавочников на пузырях плавали. Во-он там, — показал Федя на середину реки.

— Какого вахмистра? — встрепенулся Николка.

— Известно, какого. Который у нас через дорогу живет. Им в городе пузыри-то купили. В лавке, — уточнил Федя.

«Вот, наверно, про каких господ допытывался Иван Васильевич, — сообразил Николка. — Раз по нем «плачет тюрьма», «угрожает Сибирь», то ему больше всего надо остерегаться жандармов…» Николка быстро разделся, придавил камнем рубаху, чтобы не унесло ветром и прямо в штанах кинулся в воду.

— Я щас кувшинок нарву, — крикнул он ребятам, направляясь к другому берегу.

Кувшинки еще не распустились. Но из омута торчало множество бутонов, распластав по воде широкие листья. На них садились отдыхать голубые стрекозы.

Николке кувшинки вовсе не нужны: оттуда, от поворота реки, виден весь берег, где расположились на отдых господа со своими пролетками и колясками.

Через несколько минут Николка поплыл обратно, загребая к «господскому берегу». Упругие листья кувшинок он намотал себе на шею. Из пышного зеленого венка едва виднелась Николкина голова.

Васьки и Сеньки на берегу не было, наверно, ушли в лес. В песке, возле самой воды, копошились три маленьких девчонки.

— Эй, парень, отдай кувшинки, — потребовала похожая на Ваську розовощекая девчонка, наверно, его сестра. И даже ногой притопнула, отчего на макушке колыхнулся голубой бант.

— Да-ай кувшинок, — заканючили остальные.

— Ишь вы, какие ловкие. Сплавайте сами да нарвите.

— Там глыбко.

— А мне не глыбко?

Тут из густых кустов послышался грубый окрик:

— Тебе что, травы жалко? А ну греби сюда! — На берегу появился сам вахмистр, уже не молодой, высоченный, в очках. Его не раз видел Николка на заводе, в конторе. Там он всегда был в мундире со шнурками. А сейчас в пиджаке нараспашку.

— Плыви, говорят, сюда! Гривенник получишь.

— Щас я. Мне ведь не жалко. Я еще целый воз нарву, — засуетился парнишка, выбираясь на берег, словно обещанный гривенник был для него лучшей наградой. — Хоть все берите. Я еще сплаваю.

Жандарм порылся в кармане и вытащил кожаный гомонок.

— Молодец! На-ка тебе… пятак за работу, — произнес он таким тоном, будто пятак был раз в десять больше гривенника.

— Благодарствую, — Николка сунул денежку за щеку. — Я вас научу пестерюшки плести, — пообещал он девчонкам и принялся за работу. Он ловко переплетал тягучие, как резина, стебли и прислушивался к голосам, которые еле доносились из густого кустарника возле невысокой скалы.

— Обшарить весь лес… Ежели что, — во весь дух ко мне… А там не ваша забота… — шмелиным басом гудел голос вахмистра. — Слова-то запомнили?

Кто и что ответил на вопрос жандарма, Николка так и не разобрал: девчонки трещали, как сороки. Все им покажи да расскажи. А что-либо увидеть мешали кусты.

— Провороните, — пеняйте на себя, — угрожающе прогудел голос вахмистра.

И снова Николка не расслышал, что ответили: уж очень тихо говорили. Не понял и того, зачем понадобилось вахмистру обшаривать лес. Видно, кого-то искать. А кого? Ивана Васильевича искать нечего, он и не прячется: вон там за скалой чебаков ловит. Значит, кого-то другого… Может, разбойники в лесу появились? Поглядеть бы, с кем разговаривал жандарм…

Николка окинул глазами скалу, на которой расцвели первые звездочки гвоздики. Местами скала казалась вымазанной сметаной.

— Ладные пестерюшки выходят, — деловито похвалил он работу девчонок. — Потом беленьких цветочков в них воткнуть. Мамашам в подарок. А? Ладно будет?

— Ага! Ладно! — обрадовались девчонки. — А где их взять? В лесу?

— Ближе найдем. Щас будут, — Николка полез на скалу. Теперь ему из-за каменных выступов все видно. И вахмистра, и тех двоих, с кем он разговаривал. Один худой с рыжими редкими усами и такой же бородой. Пиджак на нем висел вроде на вешалке. Другой помоложе, покрупнее, белобрысый, в светлой чесучовой рубахе. Ничего интересного, зря только плыл сюда и на скалу карабкался. Правда, хоть пятак дали…

Николка рвал гвоздику прямо с корнями.

— Эй, парень, где ты там? — крикнула Васькина сестра.

— Николкой меня зовут, — сердито отозвался он, появляясь перед девчонками с душистыми цветами. — Сами делайте, я поплыл…

— Где ты был? Мы думали, утоп, — встретил Федя, когда Николка появился с новой охапкой кувшинок.

— Я утопну?! Да я хоть море-акиян переплыву, ежели захочу! И вас могу научить. Снимай, Федюха, штаны. Чего глаза выпучил?

Николка намочил Федины штаны из грубой «чертовой кожи» в воде, перевязал стеблями кувшинок концы штанин и, взяв обеими руками за опушку, ловко хлопнул по воде. Перевязанные штанины надулись воздухом. Получилось два плотных тугих пузыря.

— Ложись на них и хоть до вечера плавай.

Феде пришлась по душе Николкина выдумка. Пузыри торчали по бокам и ничуть не мешали. Можно даже вытянуться на них и не шевелиться.

— И нас научи, — окружили Николку ребята. Зашлепали по воде штаны, и вскоре по всей реке торчали разноцветные пузыри. Шума и гогота стало еще больше.

Ахмет вздумал тоже соорудить пузыри, но у него ничего не получилось: штаны-то дырявые. Он остался возле берега, где Марийка и Сережа занялись кувшинками.

Николка уселся возле самой воды и задумался. Он успел пробежать по берегу: все-таки надо рассказать о разговоре за скалой Ивану Васильевичу. Но того нигде не было. Только забытая удочка торчала из куста.

По небольшому склону к реке спустилась Александра Максимовна с чашкой, в которой серебрилось десятка два крупных чебаков.

— Николушка, позови-ка ребят да сбегайте за маслятами. Пожарим с картошкой. А я чебаков почищу, ухой вас накормлю.

— А где дядя Иван?

Александра Максимовна на Николкин вопрос ответила не сразу.

— Ушли они с Акимом… Погулять… Скоро вернутся, — сама отвела в сторону глаза и коротко вздохнула.