На бывшей Жандармской

И воевать-то недосуг…

Грустно стало в осиротевшей семье. Но горюй не горюй, а жить надо, и Александре Максимовне пришлось пойти на поденную работу. Уходя, она наказывала:

— Смотри, Федюня, за ребятами. Ты теперь у нас за старшего…

А что за ними смотреть? Съедят по куску хлеба с молоком и возятся у завалинки. И Мишутка вместе с ними.

Выйдет Федя на улицу, и там не веселее. Вахмистров Васька и Сенька лавочников при виде его начинали орать во все горло:

— Большевик идет! Сыпь ему соли на пятки! — и кидались камнями.

Не одному ему кидали вслед. У многих ребят в рабочем поселке отцы были арестованы. Вот и забавлялись буржуйские сынки, грозились «пустить кровя».

Не только Дядинские номера, все каменные амбары и подвалы были уже забиты арестованными. Весь город превратился в огромную тюрьму.

Обрадовался Федя, когда явились Николка с Ахметом. Они вошли робко, тихо поздоровались и встали у дверей.

— Вот и хорошо, что пришли, — встретила их Александра Максимовна. — Проходите, чего у порога-то? Федюня, достань из печи кашу, поешьте. Да смотри, ребят за ворота не выпускай, чтобы кто не обидел.

Александра Максимовна спешила в люди окучивать картошку, хотя своих дел было по горло.

Долго ребята молчали после ее ухода. Николка с Ахметом не знали, как начать разговор. Федя тоже молчал.

— Папу-то… убили… — еле выговорил он.

— Слышали мы, — также тихо отозвался Николка и тяжело вздохнул. Снова замолчали.

Тишину нарушили Марийка с Сережей. Подрались из-за деревянного коня и оба заревели. Федя принялся их успокаивать и разнимать. А в это время Мишенька подполз к железной тушилке, опрокинул ее, рассыпал угли и начал совать их в рот.

Ахмет подхватил под мышки малыша, потащил умывать. Воды в рукомойнике не оказалось. В кадке тоже было мало, ковш чиркал по дну. Умытого малыша он посадил на крылечко, а сам схватил ведра.

— Я водичка пошел таскать, — крикнул он из сеней.

Николка подобрал угли и заодно вымел пол. Что бы еще сделать, только бы не молчать? Вышел во двор, под сараем разыскал метлу, принялся подметать дорожку. Только теперь он заметил, что в этом доме совсем не стало порядка. И огород зарос травой.

Весь день трудились ребята. Федя тоже увлекся, глядя на Николку с Ахметом. Работа любое горе глушит…

Работал Николка и не мог себе простить, что сразу они с Ахметом не пришли сюда. Думали, что здесь не до них…

Когда вечером вернулась Александра Максимовна, в доме и дворе были чистота и порядок. Ребята сидели за столом и ели горячую картошку.

— А мы в огороде все полили. Завтра полоть будем, — сообщил Федя. Ахмет добавил:

— Кадушка теперь не рассохнется. Сорок ведер водичка таскал.

— Спасибо вам, дорогие помощники, — проговорила растроганная Александра Максимовна.

— Дайте и мне картошечки погорячей, — подсела она к столу.

…С появлением Николки и Ахмета, казалось, сама жизнь вошла в унылый дом. Чтобы отвлечь Федю от тяжелых дум, Николка придумал игру.

— Оказать помощь голодающим! — командовал он. Ребята хватали ведра, ковши, лейки и со всех ног бежали поливать огурцы и капусту.

— Разведчик Федор! Приказываю разузнать, где засела контра!

— Есть! — отвечал Федя и на четвереньках, крадышком, уползал между гряд. Потом сообщал в своем «донесении»: — Там контра свеклу душит.

— В атаку! За мной! — кричал Николка. В борозды летели стебли колючего осота, лебеда, пырей. Марийка с Сережей тоже неслись «в атаку». Но больше топтали грядки, чем пололи.

Николка с Ахметом пытались развеселить Федю и малышей. Хотя и самим было нелегко. Все не верилось, что Ивана Васильевича нет больше в живых. Каждое утро им казалось, что выйдет дядя Иван навстречу и спросит:

— Как живем, хлопцы?

Но выбегал Федя. Глаза у него блестели, а на щеках вновь появился румянец.

— Не можем мы сейчас уйти воевать. Как оставим тетю Сашу, малышей? Федюньку? Пропадут они без нас, — рассуждал Николка, когда они с Ахметом оставались одни.

Часто вечерами к Александре Максимовне заходила Николкина бабушка.

— На-ка, Максимовна, попотчуй ребятишек, — вытаскивала она каждый раз из фартука чашку с морковными паренками, сладкими, как патока. Хлебосольная была у Николки бабушка, последнее делила с друзьями. Потом с улыбкой выслушивала теплые слова в адрес внука.

А однажды явилась Варька. И сразу обрушилась на Николку:

— Ты что мне не сказал, что тете Саше подсобляете? Ладно, дедушка про все обсказал.

Она по-хозяйски оглядела кухню, прошла в горницу.

— Ну и работнички, из чашки ложкой! Кому сор в углах оставили? — всплескивала она руками.

Варька завернула кренделем косу на затылке, подоткнула подол юбки, чтобы не путалась, и принялась за дела. Она крутилась юлой: мыла окна, скребла подоконники, вытрясала половики. Командир из нее тоже получился строгий.

— Ахмет, выколоти подушки и одеяла! Николка, принеси растопки. Воды надо нагреть на щелок: рубахи буду стирать.

Николка, удивленный неожиданным приходом Варьки, с удовольствием выполнял ее поручения. Ему нравилось наблюдать, как она, приплясывая, терла голиком половицу за половицей.

— Чего уставился? Али делать нечего? Выноси во двор корыто, поставь на лавку, — прикрикнула Варька.

Потом распорядилась:

— Собирайтесь все трое в лес веники резать. Зима придет, чем пол мести будем? По соседям пойдем? Только густые лапки режьте. Да пальцы себе не отхватите.

— Хороший девочка Варька. Ай, хороший, — цокал Ахмет языком.

Когда друзья вернулись с огромными охапками березовых веток, во дворе уже сушилось белье на длинной веревке. А из чистой горницы доносилась колыбельная песенка:

нежным голоском напевала Варька над маленькой кроваткой, в которой спал Мишенька. В ее пальцах проворно сновала иголка: Варька чинила Федину рубашку.

— Какая уж тут война, — вздохнул Николка, прислушиваясь к Варькиной песне. — Опять же веники, дрова… Бабушка в лес посылает за сушняком. Печь-то чем зимой топить? Я уж и тележку наладил. Будем возить каждый день: тете Саше, тебе и мне. Потом Варьке навозим. Сушняку-то в лесу множи-ина! А там картошка поспеет, копать надо. Капусту рубить. Эх! — Николка с досады цвиркнул сквозь щербину. Ахмет покрутил головой.

— Погодь, Ахметка… Знаешь что? Мы здесь будем воевать с ней.

— Будим, — как всегда согласился Ахмет. Потом спохватился и спросил: — С кем воевать-то?

— С контрой всякой… Они еще у нас попляшут!