На бывшей Жандармской

Сундук в сенях…

Как только конвой скрылся за углом, к дому пробрались друзья Ивана Васильевича — заводской коновозчик и кузнец Степан.

— Вы тут живы? — окликнул Аким Иванович, озираясь по сторонам.

— Мы-то живы. А самого увели…

— Видели… Сегодня многих увели. Обыскивали?

— Не успели…

— Значит, не все потеряно, — подбодрил Аким Иванович. — Степан, слетай-ка давай. Да посторожись, могут еще явиться…

Кузнец ушел. Мать коротко рассказала обо всем, что произошло на рассвете. Коновозчик угрюмо слушал и молчал.

Степан вернулся быстро с лошадью, запряженной в глубокую телегу. В таких телегах обычно возили сыпучие клади.

Мать засветила лампу, с которой обычно лазили в подпол за овощами и квасом, и поспешно вышла в сени.

— Подсобите-ка мне, мужики.

Федя видел, как были сняты с сундука ведра и горшки. А дядя Аким со Степаном приподняли тяжелую крышку и стали доставать со дна сундука, из-под вороха тряпья, винтовки. Мать быстро заворачивала каждую из них в старую одежду.

Степан укладывал оружие в телегу.

— Надо поглядеть, чтобы какой недобрый человек врасплох не захватил.

— Я послежу, мама! — с готовностью вызвался Федя.

— Беги, сынок. Да гляди, не зазевайся. Если эти изверги еще появятся, упредишь.

С перекрестка видны обе улицы. Кроме коров, которых хозяйки отправляли на пастбище, — никого. Над крышами домов подымались голубоватые дымки. Первый летний день обещал быть погожим.

Чтобы не так заметно было, что он на карауле, Федя принялся играть в ножик. А сам то и дело подбегал к воротам и заглядывал в дырку возле скобы.

Во дворе все еще возились возле телеги. Мать носила дрова из-под сарая, дядя Аким складывал их на воз.

«Ну и сундук! — удивлялся Федя, оглядывая улицу. — Кабы знать раньше, когда играли в красногвардейцев, — взял бы себе одну. Командир все-таки…»

Размечтался Федя и не сразу заметил, как из-за угла появились трое вооруженных. В одном Федя узнал подхорунжего, который приходил этой ночью за отцом. А с ним околоточный Мошкин и белочешский офицер.

Федя растерялся. Что делать? Бежать к воротам? Догадаются. Он принялся кидать камешки в крапиву возле огорода, искоса поглядывая на подходивших.

Как предупредить мать, дядю Акима, Степана?.. Наконец, он сообразил. Подбежав к окошку, Федя громко закричал, чтобы услышали во дворе:

— Эй вы, Марийка, Сережка! Сидите и не выглядывайте! Скоро мама придет! — хотя брат и сестра не показывались вовсе, наревелись на рассвете с перепуга и уснули.

А трое уже подошли к перекрестку и почти возле самых окон остановились закурить.

— Матери-то, говоришь, дома нету? — спросил Мошкин, услышав Федин крик.

— Нету, господин околоточный надзиратель! — громко ответил Федя. — Папку пошла искать…

— Гм… Папку искать? Пущай поищет… — они о чем-то поговорили между собой и разошлись в разные стороны. Офицер направился к станции, Мошкин, покручивая ус, зашагал к своему дому, а подхорунжий пошел вдоль улицы.

Когда все трое скрылись из вида, Федя открыл калитку, нагруженная телега, выглядела возом наколотых дров, перевязанных веревкой, чтобы не рассыпались. Мать стояла на крыльце, прижав руки к груди. Степан сидел на возу, а дядя Аким словно застыл возле телеги. Все смотрели на Федю.

— Казак и околоточный подходили… Ушли, — еле выговорил он.

— Слышали мы… — прошептала мать. — Погодите чуток, мужики, пусть сосед угомонится. Мимо него ехать, еще прицепится.

— Э, Максимовна, бог не выдаст, свинья не съест. Степан, трогай! — коновозчик открыл ворота, и воз выкатился на улицу.

Федя прошел в горницу, посмотрел на спящих ребят, на разбитые окна, на отцовскую трубку, забытую на столе, и ему стало так горько и тоскливо. Он вышел в сени, сел на крышку опустевшего сундука и заплакал, вздрагивая всем телом.