На бывшей Жандармской

„Позови с собою друга…“

Каждый день по гудку на обед к проходной завода устремлялись толпы ребят с узелками. В котелках и горшках была пустая похлебка с зеленым луком и неизменная картошка. Но все это было горячее, прямо из печи.

Федя с нетерпением ждал конца обеда, чтобы увидеть отца и огорчился, когда посуду вынес Николка.

— Вот щербатый, спрашивали тебя, — проворчал мальчик, снова усаживаясь на камень возле забора.

К отцу у Феди были разные дела, и он решил дождаться конца смены. Когда надоело сидеть, он обежал вокруг завода, подобрал несколько ржавых гаек, шурупов, пружинок и сунул в карманы: пригодятся в хозяйстве.

Потом снова уселся на камень. Вскоре к воротам стали подходить женщины. Они располагались на поляне и говорили, обсуждая городские новости.

По субботам, в дни получек, они всегда приходили к заводу, чтобы поскорее забрать у мужей деньги и бежать в лавочку, заплатить за взятые в долг продукты. А другие просто боялись, как бы их кормильцы с устатку не забрели с получкой в кабак. Тогда прощай денежки, поминай как звали…

— Два-три дня и получки как не бывало. Скоро проклятая война по миру пустит.

— Надо бога молить, чтобы мужиков на позиции не угнали. А то привезут калеку. Либо вовсе не придут. Вон Прасковья с тремя осталась…

Но Федя пропускал эти разговоры мимо ушей. Лишь когда кто-то произнес имя его отца, прислушался.

— Он, говорят, самый главный…

— В лесу на сходки собираются, разговоры тайные ведут, книжки читают. Жандармы и казаки по лесу рыщут, а найти не могут…

— Ох-хо-хо… Доведет он их. Сам на каторгу пойдет и нашим несдобровать. Будешь вдовой при живом муже. Я уж своего ругаю…

От этих разговоров Феде стало не по себе. Он вспомнил, что отец и верно читает по ночам какие-то маленькие книжки. Проснешься, а он сидит. Потом куда-то их прячет… А про тайные разговоры врут! Он часто ездит с отцом на речку, либо на озеро… Так ведь они рыбу ловят. За что же на каторгу?

Федя обо всем забыл, как только отец показался в проходной. Старший Кущенко вышел с толпой рабочих.

— Федюня, ты что здесь делаешь? — удивился отец.

— Тебя жду. Папа, мы завтра на речку поедем? Ведь праздник, Петров день. Все едут, и ты обещал…

— Конечно, поедем! Я с дядей Акимом договорился.

— На лошади! На лошади! — запрыгал Федя.

— Скоро восемь лет будет, а ты скачешь, как козел, — пошутил отец. — Ты лучше подумай, кого из друзей позвать, чтобы тебе веселее было. Телега большая, всем хватит места.

Федя замялся. Мальчишек полная улица, а пригласить некого. Все разъехались по гостям, либо тоже на речку поедут со своими родными.

— Не знаю кого…

— Все понятно. Давай пригласим одного хлопчика. Ахметом зовут, — предложил отец.

— Это который сапоги чистит? Ты еще книжку мою отдал…

— Что ты все книжку да книжку. У тебя еще не одна будет. А ему никто не купит.

— Да я ничего…

— А раз ничего, так беги-ка скорее, пока Ахмет домой не ушел.

…Федя и раньше любил бегать на станцию, поглазеть на поезда, на пассажиров. И каждый раз останавливался возле бойкого татарчонка.

— Эй-эй, поплюем, почистим! Были старые, станут новые! Якши — хорошо будит! — звонко кричал Ахмет, перемешивая русские слова с татарскими и выбивая щетками деревянную дробь по дну опрокинутого ящика. Остальные мальчишки не умели так хорошо кричать. — Почистим сапожки, малайка, танцевать пойдешь, — кивнул он головой на Федины босые ноги. Федя хотел обидеться за насмешку.

— Ай, шутка не любишь, губы надул, — закрутил стриженой головой Ахмет, показывая сахарно-белые зубы. Чистильщик сапог смеялся так заразительно и добродушно, что Федя подошел поближе.

— Твоя так не умеет? — татарчонок быстро вскочил со скамеечки, расставил в стороны руки и ноги и прошелся вокруг Феди колесом. — А так? — Ахмет закрутился на руках, болтая в воздухе ногами. Сквозь дыры пестрых лохмотьев мелькало смуглое тело.

— Не умею, — сознался мальчик, невольно завидуя цирковой ловкости своего нового знакомого.

— Как тебя зовут? — уже серьезно поинтересовался Ахмет и шлепнул по земле ладошкой, приглашая сесть.

— Федор, — ответил тот, усаживаясь рядом.

— А, Федорка, понимай! Читать умеешь? Миня книжка есть! — Ахмет полез за пазуху и вытащил томик Конан-Дойля, завернутый в тряпицу.

— Хороший человек подарил! Читай, пожалста: Шарлахомса!

— Его отец книжку-то тебе дал, Федюнькин, — пояснил с конца ряда Тюнька. — Мы ее все читаем.

Федя смотрел на книжку и не мог оторвать глаз от ее радужной обложки, кое-где припачканной ваксой. «Так вот кому отец подарил его книжку! Чужому парнишке», — с обидой думал он.

Ахмет понял его. Он погладил переплет книжки, будто прощаясь с нею, стер пальцем некоторые пятнышки и протянул с ослепительной улыбкой:

— Твой книжка? Бери, пажалста…

— Нет-нет, — замотал головой Федя. — Мне еще купят.

— Тогда читай…

Читал Федя медленно, водя пальцем по строчкам. Ахмет нетерпеливо ерзал на своей скамейке, крутил головой, щелкал языком и приговаривал:

— Так-так, читай! Якши — хорошо!

Притихли чистильщики и тоже заслушались. А Панька подошел поближе, присел на корточки. Шерлок Холмс для них был пока единственным знакомым книжным героем, а поэтому и самым любимым. Эта первая книжка оказалась ярким лучиком в нелегкой жизни мальчишек.

Они так увлеклись, что не заметили, как подошел новый клиент и поставил на ящик Ахмета ногу в хромовом сапоге.

— Так-так, поймал плохой человек! — торжествовал Ахмет.

— Ты что, нехристь? Не видишь, что ли? Для чего тут сидишь? Я т-тебе покажу! — раздался грубый окрик, и Ахмет чуть не свалился со скамеечки от сильного удара в ухо. Тихонько охнув, он схватил свои щетки. Руки привычно заработали.

— У-у, шайтан злой, — проворчал Ахмет, когда клиент, сверкая начищенными сапогами, скрылся за углом. Левое ухо мальчика было вишнево-красным.

Федя сидел ошеломленный с раскрытой книгой на коленях. В обидчике Ахмета он узнал Виктора Катрова, который жил напротив, в большом доме. Виктор был сыном жандармского вахмистра, старшим братом Васьки и таким же красавчиком. Он совсем недавно надел юнкерский мундир, с тех пор перестал узнавать соседей.

— Вот окаянный! За что он тебя? Да еще нехристем обругал…

— Все так говорят: татарин я, — грустно вздохнул Ахмет.

— А ты бы не поддавался.

— Нельзя, Федорка, терпеть нада… Кушать-та нада…

Феде с той поры все хотелось сделать для Ахмета что-нибудь хорошее.

— Завтра в лес поедем! На речку! И ты с нами! На лошади! — сообщил Федя, подбегая к углу станционного забора.

— Папа-мама ругать будут? — не поверил Ахмет.

— Не будут! Папа сам тебя зовет. Пойдем к нам — узнаешь.

— Мала-мала погоди. Чугунка придет, люди приедут. Чистить-та нада…

…Отец на ноге качал младших ребят Марийку и Сережу, когда в дверях появился Федя.

— Я Ахмета привел, — заявил он, пропуская гостя вперед. Но тот остановился у порога, смущенно топтался, держа под мышкой ящик со своим инструментом.

— Здравствуй, хлопец. Проходи, — приветливо встретил Ахмета Иван Васильевич. — Как поживаешь?

— Здрастуй, здрастуй!.. Якши-хорошо!

— Умывайтесь и за стол. Ужинать будем. Федор, проводи-ка гостя к рукомойнику.

— Мы с тобой из одной чашки будем есть. Ладно? — предложил Федя, подавая Ахмету розовое духовитое мыло.

— Одна чашка?! — не поверил тот. Не бывало еще такого, чтобы он ел с русскими из одной чашки. Где и кормили иногда из жалости, либо за услугу, то старались подать в самой бросовой посудине, которую сразу же выкидывали на помойку. Добрую посудину после некрещеного татарина шпарили кипятком, словно в нее попала зараза. А тут из одной…

Ахмет сидел степенно, ел медленно, словно исполнял торжественный обряд. Потом вылез из-за стола и засуетился возле своего ящика:

— Хозяин, давай почистим… А? Деньга не нада! Нет!..

— Что ты, дорогой? Я не хозяин, не господин, такой же рабочий. И сапоги себе чищу сам. Ну-ка, погляди на мою работу. Блестят? — Иван Васильевич протянул к свету ногу.

Ахмет серьезно и придирчиво оглядел сапог, колупнул кое-где ногтем и одобрительно кивнул головой:

— Якши-хорошо! — потом отвесил поклон и заторопился домой.

— Погоди-ка, — остановила его Федина мама, Александра Максимовна, и протянула сверток: — Возьми гостинцев. Домашних попотчуешь.

— Гляди, не проспи завтра. Мы рано поедем, чуть солнышко, — наказывал Федя, провожая гостя до угла.

— Ахмет не проспит! Он встанет раньше солнышка!..