Едальня была почти приличная. В меру чистая, в меру светлая и пахло в ней только едой. Ну и немного дымом. На кухне не уследили, и по залу тишком расплывался специфический запашок сожженной яичницы. А поскольку яичницу заказала я… Прилипший к позвоночнику живот уныло провыл, но дверь открылась, и его скорбного вопля не услышал никто, кроме меня. Вошедшую компанию работяг больше интересовал ужин и пиво, чем прочее всякое. Ладно. Подождем. Салат-то они не спалят.
Нуэль – поселок большой, и едальня в нем не одна, что и заставляло хозяев держать марку. Это заведение я выбрала сугубо из-за приглянувшейся шильды: рядом с огромным “не” приплюснулись слова “мертвый” и “кромант”. Я вошла, решив поощрить чаром креатив хозяина.
С полувзглада опознав во мне того самого “кроманта”, существо неопределенно-видовой принадлежности, но определенно мужского пола выдернуло из-за стойки все свои мослы и усадило меня за лучший по его словам столик, где меня ну совершенно никто не побеспокоит.
– Все-таки хотелось бы, чтоб побеспокоили. Яичницей и салатом, к примеру. И квасом тоже побеспокойте, только холодным.
Нетипично худой держатель едальни погремел на кухню собственнолично. Вернулся с запотевшим кувшином и кружкой, но часть по пути расплескал, потому что я завороженно его разглядывала и пыталась угадать, какие расы смешались в этом генетическом уникуме. Долговязая эльфийская фигура, крупные орочьи руки, коротковатые хоббичьи ноги с большими ступнями, уши лопухами, как у тролля, и отсвечивающая легкой синевой кожа сирен. Прибавьте сюда крупный цыканский нос и раскосые глаза ирлинга с пушистыми белесыми ресницами.
– Не извольте беспокоится, – он покосился на мою правую руку, только кольцо, имеющееся там, никак не указывало на мой социальный статус, – барышня. Скоренько все будет.
Скоренько не вышло. Я отдала должное квасу. Холодненький и не слишком сладкий, он чуть пощипывал язык. Вкусный, но у вдовы в селе в дне пути от Нуэля, где я до этого провела двое суток, был вкуснее. Вдова оставила жалобу на назойливое умертвие, которое жрать никого не жрало и даже не пыталось, однако достало до икоты, а нервы не железные. Умертвие принадлежало когда-то жившему в селе пьянчужке и ловеласу. Пить он после своей неожиданной смерти и не-смерти уже по понятным причинам не мог, а вот волочится не бросил и даже взялся за это дело ретивее, чем при жизни.
Вдова Занушка жила не совсем в селе, на хуторке в десяти минутах. Все в округе друг друга знали и по сложившемуся обычаю дверей не запирали даже на ночь. Обнаружив в своей давно одинокой постели истлевшего практически до костяка кавалера, Занушка сильно и громко удивилась. Врезала по лысому черепу собственноручно набитой гусиным драным пером подушкой, метнулась к печке и, ухватив ухват, вытолкала алчущего не пойми чего ночного гостя за порог. Благо, дверь тот оставил нараспашку. Заперлась и так, с ухватом в обнимку, до утра на кушетке под печкой и продремала вполглаза. Утро принесло хлопоты, день еще хлопоты, про гостя вдова вспомнила уже когда стемнело. Помянув нерадивых предков визитера и попросив своих о защите, Занушка улеглась спать. И хоть дверь на засов закрыла, ухват оставила рядом с койкой.
Гость пришел как луна взобралась повыше. Пошуршал под дверью, ткнулся, сообразил, что заперто, пошарахался по двору, вернулся к двери, и до рассвета гремел об нее костями и непристойные звуки издавал. Непонятно только, чем. Наутро вдова поднялась как обычно, но в крайне дурном настроении, что в полной мере ощутили на хребтах козы. Гусям досталось меньше: хворостина плохо стегала по плотным белым перьям, да и птичью клеть они покинули с куда большей охотой, чем их упрямые соседки по хлеву. Зато белье отстиралось на славу, и рогоза в болотине – дыру в крыше залатать на время – нарезалось даже с запасом.
Легла. Спала полночи, пока тьмой проклятая тварина не стала в окно скрестить. Разъяренная с недосыпа вдова воздвиглась в проеме всем своим немелким телом (орочья кровь себя долго кажет) чтоб пришельца шугануть. Тот, узрев жертву, принялся себя по ребрам и тому, на чем прежде зад с прочим рос, оглаживать и мослами нижними характерно вихлять. Если бы не плаченые за стекло чары, ухват бы уже ткнул по тому, что вихляло прямо через окошко. Вместо этого Занушка с такой силой занавески вместе сдвинула, что середину закрыть закрыла, а края голые. И в этих голых краях голые, прости предок, кости непотребствами занимаются.
Едва рассвело и во дворе стало спокойно, вдова рванула к старосте и пинками заставила его вызвать по единственному имеющемуся в селе магфону темного мага, благоразумно умолчав о причине.
Я явилась на пятый день от начала визитов, выслушала предысторию и дождалась сумерек. Днем было ненормально жарко, хотя осень уже перевалила за середину. Рыть землю на солнцепеке я не решилась. Лучше уж по холодку. Наследил по двору гость основательно, потому место его последнего пристанища нашла быстро. Копала, хихикая, вспоминала подробности из рассказа о выкрутасах умертвия.
Ужаленный гранью мертвый хорошо взрыхлил землю, лопата ходила свободно, но костяк не стал ждать, вылез сам. Встреча случилась теплая и немного печальная. Все закончилось как-то очень быстро. Я метнула в него упокоением, сожгла останки останков, зарыла обратно, прочла положенное над пологим холмиком и удобрила нейтрализатором. Скука. Зато под углом дома вдовы обнаружился слабенький молодой темный источник, о чем я хозяйке и сообщила. Но вдова только пожала мощными плечами и сказала, что съезжать не станет, а в том углу квас хорошо настаивается. И была права. Насчет кваса.
Я проваландалась в селе до следующего вечера, прикупила в дорогу деревенских вкусностей, переночевала у вдовы и по утренней прохладе отправилась дальше. В Нуэль.
На въезде к поселку заработал магнет, и меня присыпало сообщениями, сообщениями о сообщениях, сообщениями о звонках и рассылками, отделаться от которых не помогают ни кодовые фразы, ни проклятия на операторов, ни народно-популярные слова. Разбирать весь этот стог, сидя на ящерке, я не стала. Упрямая скотина мстила мне черной местью за то, что я не дала ему вдоволь вываляться в болотине, мимо которой мы проезжали.
Солнце шпарило, словно в июне в Лучезарии. Я давно избавилась от всего, от чего можно было избавиться, не слишком нарушая приличия. Ящерок нарочно плелся, как не-живой, и казалось, спал на ходу, но стоило чуть ослабить поводья и потянуться за магфоном – тут же сворачивал к обочине и норовил улечься в прохладную траву. Я и сама бы там полежала, но некроманта, а им, как вы поняли, была я, ждали в отделении надзора еще вчера.
Биографическая справка. Я Митика Лукреция Ливиу, некромант-практик, полгода назад получила диплом и теперь отрабатываю свою непрошенно свалившуюся от фонда Холина стипендию по направлению. Направление мне выбрали не сказать, чтоб неверное, но в бытовом плане жутко неудобное. Я всю жизнь в городе прожила, а меня пустили на подневольный выгул в места не испорченные цивилизацией. Провинция Корро была именно такой. Забудьте про стабильный магнет и повсеместный магопровод. Из десяти магзаправок пять не работают, а в трех блоки-накопители пустые и печати поменять некому. Поэтому ящерки надежнее, неприхотливее и жрут все, что под лапами выросло.
Отвлеклась. Итак. Закончила, отправили, поехала. Между всем этим, как нереальный сон – практика и он, Марек Свер Холин, магистр темной магии, некромант вне категории и куратор. Уже бывший. Мое чудовище. Не ясно, кто кого поймал. Он меня на лимонные карамельки, или я его на поводок подчинения, когда после разборок с братцем Ясеном тащила из-за грани. Но, как он говорил, я “предложила свою силу роду и род меня принял”. Его кольцо-артефакт с черным изумрудом с зелеными прожилками осталось у меня. Кольцо и… лопата.
Обнаружив подарок, я вспомнила все те нехорошие слова, которые он когда-либо при мне говорил. А я, будучи стажером 2-го Восточного отделения, поводов давала предостаточно. Сначала хотя бы тем, что ему пришлось меня, полуведьму, учить быть некромантом не только в теории, но и на практике. Смешанный дар не такая уж приятная штука. Приживается плохо и фортели выкидывает.
Потом я посмеялась и снова поставила вопль ”Копать!” рингтоном на вызов от него. А поскольку позывной я слышала не часто – всерьез занялась совершенствованием навыка обращения с лопатой. Пригодится в любом случае.
Инструмент был выполнен на заказ и наверняка обошелся в кучу чаров. Легкая с самозатачивающейся кромкой, с телескопической ручкой из нереально прочного магпласта лопата в сложенном виде легко сходила за дубинку, но стоило тряхнуть, нажав на небольшой выступ в основании – выстреливала на метр и разворачивала лопасти. Моя кровожадная душа была в восторге. Но поцелуев все равно хотелось больше. И больше с каждым днем, проведенным не в Нодлуте.
Виделись мы невозможно редко. В последний раз – на приеме в фонде Холина месяц назад. Все было чопорно и официально до зубовного скрежета. Марек ни словом, ни взглядом не дал понять, что нас связывает что-то большее, чем отношения учитель-ученик. Устав от лицемерия, улизнула в темный угол, где меня чуть позже и поймала в объятия урчащая тьма. Я снова отчаянно трусила. Ровно до того момента, как почувствовала его дрожащие от нетерпения руки на моих бедрах.
Нужно ли говорить, что домой я вернулась только утром? Завтракающий в столовой папа сполна оценил и мой всклокоченный вид и шальные счастливые глаза.
– Ну-ну, – сказал он. – Теперь-то ждать извинений?
Я не стала отвечать. Во мне еще жила ночь без единого слова, и мне не хотелось ее отпускать.
Извинений не было. И других встреч тоже. Я снова уехала. Остались редкие разговоры по магфону, от которых обоим делалось неловко – слишком по-разному мы жили. Да и качество связи оставляло желать лучшего. Сообщения были надежнее.
Еду подали как раз на той стадии жалости к себе, когда тянет звонить подруге и ныть про рога и копыта. Но с нытьем не сложилось. Сначала я нашла “Х” в списке непрочитанных. “Буду в Нуэле через два дня”. Потом сообразила, что с момента отправки прошло уже четыре. И тоска обуяла с новой силой. Особенно после следующего за первым: “Жаль, что не застал”. Сухарь… Мог бы дописать что-то вроде “скучаю, жду встречи, сгорая от желания, твой до печенок и т.п.”
Утешилась яичницей, салатом и новой порцией кваса.
Работяги за соседним столом рассуждали под пиво про найм на вновь открытые изумрудные копи в Иль-Леве.
Бездная пустошь оживала. Небо перестало быть блеклым, снова было видно солнце, серая трава принимала нормальный вид. Старый дом почти пришел в себя от потрясений и толпы внезапных гостей. Он даже отрастил маленький флигель, где жил странноватый смотритель по имени Тинве и его жена Алассе. После того, как я заперла выход на другую сторону, печать порога постепенно затихла и перестала фонить. В доме и окрестностях больше не ощущалось дыхание грани. От озера так и остался котлован. И именно в этом котловане обнаружили новую жилу с черными изумрудами невероятно насыщенными магически и превышающими по емкости накапливаемой маг-энергии все существующие на данный момент камни. Старые копи тоже стали понемногу расчищать. У папы хватало забот с восстановлением прав, подтверждением прав и прочими всякими правами. Власти скрипели зубами, но жила находилась на земле Ливиу и им пришлось смириться.
За работу в новой шахте сулили немереные для провинции деньги. Но вряд ли беседующие до конца понимали почему. Представьте себе, какое поле создает целая жила заряженных под завязку накопителей? А последствия для находящихся рядом? Депрессии, беспокойство, галлюцинации. Слишком много энергии скопилось в этом месте, пока фигура, запирающая разлом в другой мир, сочилась вложенной в нее силой. Впрочем, не мне решать за других.
А вот другие вполне готовы были решать за меня.
Тут не было штатного некроманта, всеми околомагическими делами занимался мастер Десад, темный с основательным уклоном в природничество. Иногда он отзывался на прозвище Садик, а чаще не реагировал даже на мастера. И развел вокруг здания участка жутковатые гибриды кустов с мухоловками. Но совсем не любовь к садоводству послужила причиной для подобного имечка, а скверный даже среди темных характер. К магу местные обращались, только когда гули начинали водить хороводы под крыльцом, упырь не убивался дрекольем, а прикопанный на обочине собачий скелет выкапывался в тьма знает который раз и приходил побираться к дому старосты, жалобно щелкая полуотвалившейся челюстью. Поэтому, когда явилась я со своим распределительным листком, за отметку в графике отработки Садик сбросил на меня все дела. Даже те, что не касались не-мертвых. Список дел был следующим ворохом, нуждающимся в изучении и сортировке. Но я решила отложить до вечера, устроиться в выделенной мне в гостевом доме комнате, и только потом заняться насущным. Как раз от печалей отвлекусь. Вещи я туда уже отнесла, ящерка в ящерятню пристроила и отправилась изучать местную фауну и флору в естественной среде обитания – в одну их двух находящихся рядом с гостевым домом едален.