Некромантия. Задачи и упражнения

Глава 13 и 4/4

Есть в мире три вещи, на которые можно смотреть бесконечно. Как горит огонь, как течет вода и как копает Марек Свер Холин, мастер-некромант, магистр темной магии вне категории. Но счастье было не долгим.

Как по мне, так мест для последнего пристанища, предназначавшихся местным жителям и случайным гостям Нункора, уже замотанным в саваны и должным образом отчитанным и увешанным печатями, было предостаточно. Но Мар заявил, что при нынешних делах парочка дополнительных лишними не будут, и вручил мне орудие для свершений.

– Договоримся? – предложила я и сама же поежилась. Взятка промозглым осенним днем на спонтанно организованном месте упокоения, где даже приличных надгробий и то не предвидится… Э, нет. Вздохнула и вяло ковырнула горку земли – на этот раз мне предстояло закапывать, а не наоборот.

– Не отлынивай.

– Тут копать больше некому? Вон их тут сколько. Поднимем парочку и пусть роют.

– Мысль интересная, но уголовно наказуемая. И я бы на твоем месте не стоял так близко к…

Земля ушла у меня из-под ног.

– …к краю, – по инерции завершил Мар. – Мика? Ты как?

Я вскинула лезвие лопаты вверх из ямы, куда съехала вслед за рыхлым от влаги куском почвы, и поднялась. Могила, которую как раз Холин рыл, была мне всего-то чуть выше пояса.

– И кто тут отлынивает?

– Холмик попышней взобьешь, – с серьезным лицом заявил некромант, но меня на подобные подначки было уже не взять, а вот взять и помочь выбраться не мешало бы.

Я протянула руку и вообразила себя свободолюбивой репкой.

Твердо встать на ноги восперпятствовало светлое явление прокуратора конгрегации и дознавателя первого ранга Арен-Тана в силах тяжких. В смысле, что явился он не один и с уже знакомой мне ношей. Вот неугомонный. Прямо здесь новые ограничители ставить будет. За его спиной с виноватым видом мялся Эфарель и еще парочка инквизиторов рангом пониже.

– Мило, – вместо приветствия поделился Арен-Тан, обозрев нашу с Холином композицию. Я, ухватившись за протянутый мне Маром вместо руки черенок лопаты, все еще висела большей частью себя над ямой, только ноги в край упирались. – Наглядная иллюстрация вашего положения, мисс Ливиу.

Я подтянулась и вопросительно глянула на Альвине.

– Не стоит, – просек мой молчаливый вопрос инквизитор. – Агент Валар здесь слишком уж заинтересованное лицо. Как, впрочем, и магистр Холин, который, как всегда, продолжает удерживать вас, несмотря на столь печальное завершение своей столь же блестяще начатой карьеры.

Мар ухмыльнулся, дернул меня к себе и совсем уж неприлично прижал, поскольку руку опустил куда ниже талии. Я говорила, что прохладно? Не верьте, очень-очень жарко. И стыдно. Особенно перед Эфарелем, который приподнял идеальную бровь и поглядывал то на Холина, то на Арен-Тана.

– Связь с ученицей причина ваших действий, многие из которых на грани этики и морали? – поинтересовался инквизитор.

– Возможно, – очередная ухмылка. – На грани. Но не за? Мне ли не знать разницы?

– Взятки и угрозы лицам, находящимся на государственной службе подсудное дело.

– Именно, Герих.

– И где в моих словах угрозы? Только искреннее желание предостеречь от последствий и опрометчивых решений, принятых под влиянием… момента.

– Зачем же в словах? Вы практик, как и я. Поэтому, должно быть, запамятовали о неких подпунктах Кодекса наказаний, где сказано, что пиковый выброс – явление стихийное и не может быть принят во внимание как умышленное и осознанное преодоление наложенного ограничения.

– Мар, не надо, будет быстрее просто сделать, что он хочет, – сказала я, выворачиваясь из рук Холина. Стояла между ним и Арен-Таном, как ничейная полоса на границе между Штиверией и Нодлутом. – Прямо здесь, светен?

– Нет. В более удобной остановке. Я просто шел мимо и услышал знакомые голоса.

– А давайте здесь. И вы снова куда-нибудь исчезнете.

– Как скажете, – согласился он, пристроил свой сундучок на согнутой руке и попросил меня просунуть руки в выдвинувшиеся желобки.

Я подошла, потянулась, по рукам и ногам тонкими нитями побежали зеленые сполохи, опутывая меня, как кокон. Предостерегающе вскрикнул Альвине. Вспыхнуло ослепительно белым, на миг затмив зеленое, но только на миг. Я в панике оглянулась на Холина, протягивая руку уже к нему. Мы коснулись друг друга кончиками пальцев, реальность прогнулась, и я провалилась в слившееся в сплошной изумрудный шар сияние.

Пахло водой и вереском. Я стояла на крыше башни нашего старого дома. Было очень тихо и все казалось подернутым серым налетом. Там где когда-то пролилась кровь и были начерчены мной знаки, серое было гуще, словно мох пророс сквозь камень. Люк, ведущий к лестнице вниз, приветственно распахнулся, массивное кольцо глухо ударило по крышке.

Я встала не первую ступеньку и едва успела подумать, почему не слышно никаких звуков, кроме моего дыхания, как лестница крутнулась, и я оказалась внизу.

В помещение с родовым камнем вел небольшой, изгибающийся полукругом коридор. Из-за поворота разливалось дрожащее свечение, как от колеблющихся на сквозняке свечей. Серый налет был и здесь, а еще шепот…

– Хедви. Не слишком ли часто ты даёшь ей блокиратор?

– Нет. Я рассчитала. Её не должны заметить раньше совершеннолетия. Тогда у них не будет на неё права.

– Ты забываешь про инициацию. Это не предусмотреть. Пусть хоть триста законов издадут.

– Первый цикл будет похож на инициацию. Из-за смешанного дара. Разве что посильнее. Главное, чтобы кто-то был рядом. У нее может не проявиться вашей ведьмачьей способности к обороту, либо это будет только иная форма тёмных, либо сплав того и другого... Что за взгляд, Йон?

– Хедви, я люблю тебя, но это… разве такое можно простить?

– Можешь не прощать. Я переживу.

– Главное, чтобы она потом простила.

Родные голоса говорили страшное. Но всем известно, что больнее всего ранят те, кто любит. Я знаю, я тоже так делала.

Два шага вперед, касаясь стены и снова…

– Она ещё не родилась, а ты уже женихов подбираешь.

– Тут чем раньше, тем удобнее. Нужен кто-то из старых семей. Получится хорошее сочетание сил. Холин или Двирен подойдут идеально. И предварительная договоренность есть с обоими домами. Только светлых не надо подпускать, эльфов – особенно. Точное воздействие рассчитать не выйдет, получится полная ерунда и все на смарку.

– Предварительная договоренность? Что "всё"? Хедви, что ты сделала?

– Ничего такого. Не волнуйся. Я сама не знала, но глупо теперь это не использовать.

– Ты... Была за порогом?! С ней? Ты могла её убить! Себя убить!

– Прекрати. Всё обошлось. Зато теперь Нери больше не будут ручными зверушками инквизиторов.

– Она не Нери!

– Именно. И дело не в ней, в закономерном итоге брачного союза.

– А если она выберет кого-то другого? Заставишь ее?

– Не придется. Все произойдет само собой. С первой встречи. Достаточно будет одной встречи, Йон. И путь, и врата, и ключ, и тьма, и тень, и свет. Мироздание всегда стремится к равновесию. Так или иначе. Что плохого в том, чтобы капельку ему помочь? Немного расчета, немного магии крови… У каждого рода Первых был свой дар Изначальной Тьмы. Если все получится…

Коридор закончился. Арка из окаменевших, плотно сплетенных корней вела в помещение с родовым камнем.

Меня ждали.

– Папа… Ты в порядке? Что происходит?

Я как могла пригладила волосы, вставшие торчком от избытка силы – ведьмачьей природной магии, когда-то подарившей мне ветер и серые перья, той, что от корней мира. А корни дома, вернее, его сердце, было здесь, в его самой глубокой части..

Из щели-рта ноздреватого камня зубами мерцали изумруды. Пульсирующие зеленоватым древесные корни оплетали его по низу, поддерживали, словно сложенные ладони. Тремя желтыми глазами перемигивались неровно стоящие плошки с огрызками слепяще белых свечек. Дом дышал неровно, гонял рваные тени по стенам, беспокоился. Отец был по одну сторону камня, я – по другую. Между нами, в дрожащем от тепла свечей воздухе, висел старый ключ, похожий на тот, что у меня на груди. Только мой был из мертвого железа с черным изумрудом, а этот – из почерневшего серебра с крыльями на головке.

– Дом призвал тебя, не я. Поклонись корням.

Я послушно вытянула руки над плошками, собирая в ладони свет, опрокинула их на себя, словно умывалась, встала на колени, рассекла кожу на ладонях об острые края изумрудных зубов и положила обе руки на поверхность камня.

– Твой дом, твоя сила, твои корни.

– Мой дом, моя сила, мои корни, – повторила я за отцом.

Натекшая с ладоней жертвенная кровь впиталась в поверхность, валун шевельнул боками. Я отняла руки, поднялась и едва успела схватить свалившийся ключ. Ладони дергало – я перестаралась и рассекла их слишком глубоко. Но кровить быстро перестало и порезы затянулись. Это дом. Несколько корней, оплетающих основание, ткнулись в ноги и меня окатило силой. А потом одна из свечей погасла, ярко полыхнув напоследок. Свет пробил фигуру отца насквозь, словно он был… Но его уже не было, как не было и тени за ним. Ни на полу, ни на стене.

– Папа… – сдавленный сип вместо голоса.

– Если получится простить – прости. Меня. Ее. Сама знаешь, как это – любить невозможное.

– Папа…

– Дом покажет еще, а мне – пора.

– Куда…

– Туда, откуда все мы пришли, – тепло улыбнулся он, – к корням.

Силуэт придвинулся к камню, шевельнулась бровь над серым глазом.

– Убиваться по мне не смей, здесь буду, захочешь – придешь.

Взвихрился и опал ворох перьев, собравшись в крупного призрачного сыча. Птиц мигнул зеленовато-желтыми глазами из-под насупленных белых бровей, подпрыгнул, расправив песочные в белых пятнах крылья, сделал круг и, мазнув перьями по лицу, растаял в дрожащем теплом воздухе над двумя оставшимися свечами.

Внутри было немо и гулко. Казалось, верни я нежданный символ главенства обратно, и все вернется, но ключ сложил крылья и отказывался занимать место над родовым камнем, неизменно сваливаясь мне в ладони.

Дом отрастил на стене две светсферы с козырьками отражателей, и хмурился ими на мою непонятливость. Я все поняла, просто… Ну какой из меня глава дома? Посмешище. Левая свет сфера окрасилась зеленоватым, правая потемнела и стала серой.

– Ладно, пусть так, пусть так…

Я шмыгнула носом и пристроила на цепочку еще один подарок.

.– Мой дом, моя сила, мои корни, – прошептала я, сжимая оба ключа. А слезы что? Немного воды и только. И только горько, что так и не позвонила.

Вышла и побрела прочь. на щеке осталось ощущение от прикосновения крыла – пальцы коснулись мокрого. Вот почему все плывет… Нет, не только. У всего было словно две тени. Одна настоящая, вторая – вытянутая за грань. Я – между. Вот почему так тихо. Здесь могут прятаться тени, еще не порвавшие со своими физическими телами, этим путем ходят не-живые и некоторые некроманты. Здесь на самом деле существует то, что составляет суть дома –странное сознание, привязанное к родовому камню.

Когда отец впервые привел меня к корням, я спросила, как может быть, что дом в Нодлуте тоже живой, если родовой камень остался здесь?

– Очень осторожно и с позволения дома можно взять долю и перенести в другое место вместе с частью фундамента, на котором рос весь остальной камень. И попытка будет только одна. Я рискнул.

Тогда я не особо поняла, как могут расти камни, до момента, пока не столкнулась с осколками аметиста Крево, создавшими темный треугольник в Корре и среагировавшие на родную кровь. Это они окончательно пробудили способность Заклинателей теней, из-за которой, как я считала раньше, меня поили блокиратором в детстве. Теперь же, после новой порции откровений, картина выглядела премерзко. И я еще пеняла Холину на семейные тайны… В шкафах Ливиу, как оказалось, скелетов не меньше.

В носу защипало от подступающих слез. По стене, мимо которой я шла и которой касались мои пальцы, пробежала судорога.

Как ты мог, па…

Уперлась лбом, кулаками… Ударила…

Дрогнул пол.

Тлели внутри горячим и едким спекшиеся черной коркой перья, выжигая дотла безусловную детскую веру в непогрешимость матери и мудрость отца.

Как вы оба могли! А она… Я понимаю про невозможное, но разве мать может сотворить такое со своим ребенком там, за порогом…

– Я с тобой, старшая, тебе пора обратно, живым здесь…

Тонкие пальчики появившейся рядом навои Рани-Алассе так и не коснулись моего плеча, потому что я обернулась/обернулась. Мягкое подбрюшье грани так и просилось под острые черные, отблескивающие алым и синим когти. Я видела следы тех, кто прошел по изнанке реальности, слышала голод теней за истончившейся пленкой на ту сторону. Я видела не-живую суть навои и ее сладкую теплую искру внутри, желанный свет, дарующий жизнь. Это так просто – протянуть руку и взять, оставив в груди зияющую дыру, в которой будут цвести багровые бутоны… Алассе отшатнулась, делая несколько шагов назад и растаяла в противоположной стене.

Слезы высохли на тлеющих уже и снаружи перьях или чудовища просто не способны плакать. Зато знать почему все так, как есть, им очень хочется.

– Отвечай, – приказала я и щелкнула когтем по новой подвеске на груди.

– …ты тут делаешь, брат? Тьма Изначальная! Ты гранью шел? Тебя закроют в Дат-Кронен за новое нарушение, я чуть вытащила тебя в последний раз! Что с твоими руками?

– Печати, это печати разбиты… Хедви, Хедви не отдавай меня им, я больше не могу, они меня снова запрут одного и мне не сбежать от голосов, что зовут оттуда. Говорят и плачут, плачут и стонут, стонут и требуют их впустить, а меня так мало осталось, Хедви… Я тонкий, как стекло, и весь в трещинах… А они все требуют… Где их святость, Хедви, бездна милосерднее их благости… Снимают оковы и просят водить серой дорогой тех, на кого покажут, а потом снова клеймят, чтоб сам не ушел. И я все тоньше…

– Хедви? Кто там так поздно?

– Йон, я… Никто, попрошайка какой-то, иди отдыхай.

– Попрошайка… Я попрошайка… Прошу, отведи к камню, дай уйти к корням… Хочу разбиться там, разлететься осколками, Хедви… Меня почти нет и все серое. Отведи, ключ у тебя, сестра, открой мне…

– Радош, камень мертв, ты же знаешь, дом мертв, ты видел его кости. Уходи, инквизиция вот-вот…

– Благодарю за вызов, мадам Ливиу. И извините за беспокойство, он стал совсем неуправляем, – бордовая мантия, спокойный голос, безликий, как прячущееся в тени лицо.

Руки других стащили с крыльца упирающегося мужчину с безумным взглядом, но он вырвался, побежал и, отталкивая светена, сжал в объятиях сестру и прошептал:

– Поздравляю с обручением, малышка Хедви. Будь счастлива, но не смей рожать им новых рабов. Пусть Нери исчезнут…

Руки в бордовом оторвали сумасшедшего и вывели прочь. Светен поклонился и тоже вышел.

– Зачем соврала?

– Йон… прости, я не хотела, чтоб ты знал. Брат болен уже давно.

– Надеюсь, это не передается… А что он там бормотал про рабов?

– Это старая история, еще со Смуты. У Нери договор с конгрегацией, что один из поколения с даром проводника идет к ним на службу без условий и оговорок. Магически закрепленный договор.

– А если у нас родится ребенок?

– Он будет Ливиу, не Нери. И не проводник. Больше никаких проводников для конгрегации…

Ни одна месть на свете не стоит того, чтобы сделать то, что ты сделала, ма… магистр Нери. Ты не имела права решать, кем мне быть, как жить и кого любить… У меня не осталось ничего, кроме ветра в ладонях и тот я не могу удержать, потому что ветер можно удержать только крыльями.

Я прижалась к теплой стене, распластав руки, черные, покрытые коркой спекшихся перьев с тлеющей кромкой, на правой едва-едва проступали абрисы костей, да лохматились оборванные изумрудно-синие нити, на левой – прямо по перьям, повторяя рисунок браслета, тускло светило золотом. Дом утешал как мог: дышал влажным сквозняком в затылок, делился памятью о лете и греющем черепичную крышу солнце, от которого чесалось в каминной трубе, о ласточкином гнезде под козырьком черного хода и девочке, рисующей на полу в кабинете матери.

– … сколько раз говорить, чтобы ты не болтала с тенями.

– Она краску разлила!

– Убери.

– Путь кто разлил, тот и убирает! – Упрямо сжатые губы, стрелки ресниц и карие с прозеленью глаза.

– Мика! Напою нейтрализатором…

Стена провалилась, меня швырнуло вниз, и я кубарем выкатилась из камина. В горло набилось пыли, в глаза тоже, болел ободранный локоть и колени. Поднялась. Я была собой и смотрела на себя.

– Сядь, – скомандовали мне с толикой повеления, я подумала и присела, стараясь не задеть расставленные на потертом ковре краски. Камин позади меня больше не был старым и забитым пылью и паутиной. Огонь, источая тепло, лениво облизывал догорающие дрова. На разложенную бумагу стелился мягкий оранжевый свет.

– Держи, – мне сунули кисточку и чистый лист. Пальцы, принявшие протянутое, были полупрозрачными. В носу больше не першило и коленки не болели. Наугад ткнула в краску, провела по бумаге, изображая не то арку, не то подкову.

– Не похоже. Воды добавь и синего. Тогда выйдет, как надо.

Я послушалась. Воды и синего, вон того, яркого, и прямо по черному, штрихами и точками, чтобы, когда краска поползет по бумаге, было похоже на змеящиеся молнии. А за аркой – в междумирье с серой дорогой.

– Да, теперь хорошо.

– Что ты рисуешь? – спросила я.

– Разве не видишь? Это моё чудовище.

На листе под тонкой кистью проступали слегка карикатурные, но вполне узнаваемые черты: кривоватая ухмылка, нос, брови и черные глаза, встрепанные волосы, риски, по которым легко было угадать привратный знак. Чуть ссутуленные плечи и руки в карманах, плащ и клякса значка на лацкане. Из-за спины тёмными полотнищами с острыми угловатыми краями, похожими на перья, растекалось чёрное, вперемешку с синим, и изумрудный. И алый по кромке.

– У него нет крыльев, – возразила я, тыкая кисточкой в рисунок.

Скатилась капля и краска потекла. Абрисы исказились: вот были крылья, а теперь остался угловатый костной остов.

– А это и не его. Это твои.

Резко и сильно заломило между лопатками, словно под кожей завозился клубок беспрестанно кусающихся змей, я дернула плечами.

– Болит?

– Болит, – согласилась я.

– С чудовищами всегда так. Нам больно себя менять.

– А если я не хочу себя менять?

– Зачем тогда приняла Дары?

– Какие?

– Эти вот два, – кисточка махнула, указывая на подвески-ключи и прячущуюся за ними костяную сову, – и вон тот, первый.

– А разве можно было не принимать?

– Вот бестолочь! – рассмеялась мелкая наглючка, – конечно! Эти два последних, так точно. Он же, – отмытая от краски и истекающая водой кисточка уперлась в грудь нарисованного некроманта, размывая акварель и превращая фигуру в тень, – твой дар не принял. И теперь и не тут, и не там. Почему взрослые такие глупые… Поваливай! А то меня опять отругают и будут мерзким чаем поить! Нельзя смотреть вперед и болтать с тенями.

Голос растаял, снова саднило руки и колени и горло драло от пыли. Я села. Потом встала, прошла вперед. Дверь в эту часть дома была заложена камнем с обратной стороны, но я не собиралась ни разрушать стенку, ни просить дом открыть. К чему было пугать прислугу. Я не собиралась оставаться в Леве-мар. Я должна была быть не здесь.

Грань ткнулась в руку собачим носом, порогом легла под ноги, распахиваясь впереди. Удовлетворенно выдохнул дом. Я вошла в арку из тьмы и звездного радужного света. Крутнулся золотой обод, вихрем взметнулась темная дымка. Один шаг из конца в конец по серой дороге – и новая дверь и новый дом. Тоже живой и родной.

– Мика, детка…

– Я знаю, ба… Как… – на мгновение сдавило в груди и отпустило. Все потом. – Как это случилось?

– Кто-то испортил стабилизатор в ступе. Он умер, еще не коснувшись земли.

Мне не больно. Корка из черных перьев спрятала глупое беспокойное сердце от мира. Чему болеть, если не осталось ничего, кроме…

Мне в руку сунули магфон. Взволнованный голос звучал урывками из-за плохой связи, искажался:

– …опала? Что с то… Мика! Не мол… ро буду, …шишь меня?

– Да, магистр Холин. Не стоит торопиться, магистр Холин. Знакомство с вашей семьей слишком дорого мне обходится, чтобы продолжать. Всего доброго.

А ветер… жила же я как-то без него.