Ягодица уперлась в подоконник и я остановилась, жених же, будто вовсе не заметил моего отступления…
– Ты сотню раз видел меня в белье…
Мне ответила дробь дождя по подоконнику. Кристофер приблизился, стал на колени подле меня, всё так же сверля взглядом шёлк укороченного корсета.
Мой вздох и тёплые губы касаются голой полоски между корсетом и панталонами. Платье не предусматривает нижней рубашки, так кстати… каждый сантиметр кожи, что заминированное поле.
Запустила пальцы в волосы, но не смогла ухватить ни одного волоска.
Запретность контакта сегодня – жених должен был уехать в родительский дом, приближение венчания и мы, как одно целое, над всем этим. Над миром с его законами. Жажда непокорности и непохожести… мне в жизни никогда не хотелось его так, как сейчас. Чтобы стоять в церкви создателя и чувствовать в себе его семя.
Пусть мы идём на поводу у правил, но пойдём своей дорогой.
Сухие пальцы погладили лодыжки и двинулись выше по шёлку чулков, поглаживая, щекоча. А у меня пропала возможность дышать от такой нежной, лёгкой ласки… руками провела по голове, поощряя: да, продолжай. Пробежалась по скулам, гладкому лицу, так и не нашла за что зацепиться и схватилась за подоконник.
Несколько долгих, нарочито растянутых поцелуев свободной кожи у завязок… туманный, расфокусированный взгляд Криса, чтобы убедиться, что мы хотим одного и того же и я сама направляю его руку, распахивая вырез в трусиках…
– Свадебный подарок… – и тут же стону от пальца, что медленно входит в меня.
Голова кружится и я забываю делать вдох. Всё, что мне нужно сейчас, это он внутри, на смену пальцу.
Поднялся, подсаживая меня на подоконник. В одном белье… Мать-Земля, окно хоть и выходят в сад, но кто знает, кому взбредёт в голову там пройтись.
Пальцев стало больше, наше дыхание – чаще и в унисон. Потянулась к нему за поцелуем, вместе с тем, развязывая брюки, высвободила тёплый член, но не поцеловала, провела языком по губам, дерзко, пошло. Не поцелуй – приглашение к разврату, что он принял без раздумий. Пытается проникнуть в мой рот, я позволяю. Уже не осталось нежности, снова одна только всеобъемлющая, поглощающая нас друг в друге жажда, что заставляет желать всего: поцелуев – глубже, пальцев больше, фрикций по члену – чаще.
Самое время прерваться для того, чего я сама давно хотела. Резко освободилась, без труда поменялась местами с ошалевшим Крисом и пока он не успел понять, что происходит, взяла в рот торчащий член.
Протяжный стон, Крис дёрнулся всем телом.
Выпускаю изо рта почти целиком, снова беру… вместе с тем, окончательно спустила с него брюки. Несколько глубоких заглатываний и подняла глаза, встречаясь с его взглядом из-под полуопущенных век. Снова взяла-выпустила. Медленно, растягиваю, вожу руками по его бёдрам, задеваю ягодицы, что становятся ещё жёстче под моими пальцами.
Глаз не опускаю, и есть в этом что-то… запретное, непостижимое. Как возможно, стоять на коленях у ног мужчины, вылизывать его член и в тоже время ощущать свою власть над ним… что сильное, сухое, поджарое тело сейчас дрожит от моих поцелуев… что стоны, что он так старается сдерживать, я выбиваю из него ртом… а светлый, чистый разум замутнён мной…
Полностью выпустила его и тут же провела языком. Сверху-вниз. Медленно. Пошло.
Застонала сама, от этого удовольствия на двоих. Руку спустила в трусы, чтобы успокоить уже непереносимую пульсацию… прикрыла глаза на мгновение, вновь заглатывая Криса, со стоном своего удовольствия. И оказалась на подоконнике. Сиюминутно. Так же быстро член вошёл в лоно, с нашим общим стоном, что уже не заглушает дождь. Я вообще его больше не слышу. Ничего не слышу, кроме собственной крови в ушах, его стонов от единения, моих криков, что Крис вышибает каждым толчком, и снова реальность уходит. Только нескончаемый поцелуй. Поцелуй – благодарность. Поцелуй – молитва. Поцелуй – обещание.
Благодарность за удовольствие, которое выгибает тело, молитва о повторении, обещание никогда не переставать.
Не сбавляя темпа, задыхаясь, сдерживая стоны, что прорываются сквозь сжатые зубы, он уже просто разложил меня на злосчастном подоконнике… а я и рада. насаживаюсь на него сама, чтобы ещё глубже, ещё сильнее, не понимая, что больше некуда… притянула его к себе, призывая отдохнуть лишь миг, сцеловывая пот с мокрого лба. Поцелуем Крис вонзился в колыхающиеся над корсетом полушария, не нарушая целостности одеяния…
Я застонала. Застонала и с силой прижала его к груди: ещё! Больше!
– Мать-Земля… как же хорошо…
Снова поцелуй, на этот раз быстрый, совсем невинное касание языками, что приблизило финал.
– Хороший подарок… мне понравился, – он меня боднул, подтягивая, всё ещё не выходя. – Я… это. Тоже ведь с подарком. Считай, – прикрыл глаза, показывая готовность к моему ментальному вторжению… и я увидела.
Я увидела кусочек рая на земле!
Наш пляж, наша маленькая уютная бухта с пещерой… их больше не было. Остались скалы, что укрывали так же надёжно, но уже дом, которым стала пещера. Горная порода словно напала, наростилась и заполнила собой пустоту, оставила лишь ступени, что ведут наверх…
– Я поднял пол, чтобы мы могли там бывать и зимой, в сезон ветров… – услышала я сквозь чужие воспоминания. – Утеплил, там… очень тепло будет зимой. Пол двойной. Под верхним слоем укладывается уголь, он будет тлеть и циркулировать от пола тепло по всему помещению. Нам… у нас теперь есть свой тайный дом… наше место.
Дальше я увидела широкие окна, что кажутся голыми, без стекла, но почувствовала, что стоя там, Крис слушал ветер снаружи, беснующийся от невозможности проникнуть внутрь, показал мне огромную кровать, прямо подле окна, на полу… у меня не возникло ни единого сомнения в том, как удобно будет там выспаться, когда сбежим от забот.
– Я немного сомневаюсь… возможно, придётся поднять постель, поставить на ножки, не сходятся расчёты, не удалось ещё практически проверить температуру пола, скорость циркуля…
Пожалуй, это был наш самый солёный поцелуй. Потому что такие редкие, мои слёзы, они сами катились в рот и на язык. Они спешили ответить мне – как сильно он любит меня, что всё понял, ему – насколько мне понравился его подарок…
Это видение заставило меня забыть о том, что я сижу почти нагая на подоконнике, что мой мужчина без штанов, и всё ещё во мне… И что он никогда за всю нашу историю не остался равнодушен ни к одному моему поцелую, о чём мне напомнило шевеление внутри. Углубила поцелуй, начиная елозить, притягивая его за шею, чтобы не сбежал…
– Таша…
– Тшшш… быстренько… давай, мы скоро…
Да, вышло довольно скоро. Словно последний нырок в воду, прежде чем уйти с моря.
– Я рад, что тебе понравилось, – с этими словами он выскользнул из меня.
– Ты… постарался… – с ехидной, сытой улыбкой стала поправляться. – А твои стоны, пока я брала тебя в рот…
– Язва. Ты ведь поняла, что я о подарке, – в последний раз провёл по мне ладонями, с сожалением выдохнул, сделал шаг назад.
– Я не возьму в толк, как ты относишься к перспективе жизни в Итвозе? Я ходила вокруг тебя кругами, не зная, как начать разговор…
– Таша. Ты всё никак не поймёшь главного – наше венчание… через два часа, кстати, это… результат целенаправленных, чётко спланированных действий. План зрел годами, – Крис не смотрит на меня, застёгивает пуговки рубашки, а у меня от слуховой аномалии сейчас глаза лопнут, – претерпел некоторые поправки, каким бы профессионалом не был мой наблюдатель, он не знал тебя лично, кое-что пришлось изменить, ведь ты уже не маленькая, неискушённая девочка… пусть это и… ладно, без этого никак. К чему это я? Ах, да, – подошёл ко мне, схватил за обе руки и поцеловал вспотевшие ладошки, – я знаю тебя настоящую. И я хочу прожить с тобой долгую и демонски счастливую жизнь. Для этого и нужно лишь: настоящая ты, какая есть и чтобы эта самая ты была счастлива. Я вижу, когда ты несчастна. Я вижу, что как бы не поглощала тебя столица, душа твоя осталась в старом замке, – его руки уже выпустили мои и пальцы сами, незаметно побрели гулять по телу, – твои покои там утопают в зелени. Здесь ты не посадила ни одного цветка. Я купил тебе дом, а тебе не нужно здесь и кресло сдвинуть, хотя в Итвозе уже развеяла бы маньячку за пыль…
– Сам ты маньяк. Да ты бы слышал себя! Ты же одержим!
– Именно, – и это была поистине безумная улыбка. – И сделаю всё, чтобы это состояние меня не отпустило до старости. Так что, да. Для тебя это не дом, это просто место, где тебе приходится спать. Как только закончим дела, вернёмся… домой. Да и младшая, пусть лучше родится там…
Крис сам помог мне одеться. Сквозь ткань платья я кожей чувствовала подрагивающие на шнуровке пальцы, которые уже давно привыкли к работе горничной.
Сколько не хорохорься, как ни уговаривай себя, что это лишь дань традиции, что ничего не значит, сегодня мы станем мужем и женой, и я перестану нарочито тянуть шею на людях, убеждая себя, что права. Хотя бы в этом…
– Твои родители…?
– Мать во дворце, прибудет к церкви в свите королевы, отец с Эстер, – у высокого зеркала он защёлкнул ожерелье Прасгалов, с громким щелчком, оно легло идеально к белоснежному платью. Так же идеально застёгивается ошейник на молодой, породистой суке, что наметает будущую стаю. – Тадеуш с ними, он не даст её в обиду.
– Как они настроены?
– Тебя не должно это волновать. Я с ними разберусь…
Дверь распахнулась внезапно.
– Правда? – иссушенный, слишком худой, острый мужчина, распахнул дверь, смерил Кристофера презрительным взглядом. Он шёл бодро, скоро, целенаправленно. – Недавно научился? Раньше ты такими талантами не обладал.
– Отец! – Крис стал впереди меня. – А у тебя с манерами раньше было куда лучше.
Лицо старика, испещрённое морщинами не дрогнуло.
– Манеры нужны там, где их понимают. А не смотрят на меня, как на говорящее дерево. С людьми нужно говорить на их языке, Кристофер.
– Дипломатично… – позволила себе подытожить.
– А эта у тебя говорящая, значит? – он слегка наклонил голову, при этом оставаясь неподвижный телом. И ему этого даже хватило. – Что ж. Привыкайте. Я всегда говорю то, что думаю.
– К чему это? Разве у вас так кто-то делает?
– У вас… сообразительная. И фамильные побрякушки ей идут, – глаза лорда сверкнули на миг. – Возможно, мы поладим. Если ей хватит ума выучить мой распорядок и не попадаться на глаза.
Удивлённо глянула на Криса, едва сдерживая смех. Мать-Земля, что этот старик себе напридумывал?
Жених же, встретив мой взгляд, ощутимо расслабился. Переживал за меня? За отца?
– С удовольствием изучу ваше расписание, когда приедете погостить к нам, – о том, что удивительный старик славно проведёт время, пока моя бабка отточит своё остроумие, благоразумно промолчала.
– К нам? То есть ты намерен увезти из родового гнезда единственную пока наследницу? – последнее слово он выплюнул.
– А вы будете горевать по ней? – я проигнорировала его игнорирование меня. Тем более, что губы герцогского сыночка разъезжаются, что рельсы на перекрёстке. Плавно, но неудержимо.
– Остра, – тряхнулся старческий подбородок. – Пожалуй, так даже лучше. Эта маленькая… этот ребёнок ничуть не умеет себя вести. Любопытство вынудило меня подняться и посмотреть на женщину, что не привила маркизе ни капли воспитания. Она устроила безобразную истерику, отказываясь надеть приготовленное платье. То ей цветом не угодило.
– Герцогиня. Как и я…
– Ах да, это… исправим сегодня же.
– Как великодушно, – я не сдержалась, – хорошо подумайте, нужна ли вам наследница, у которой есть собственное мнение.
– Так вот, что за ветер тут дует, – жонглируя, он перекинул трость в другую руку, совершенно в ней не нуждаясь, навевая мне далёкие воспоминания. – Запомните, милочка. Собственное мнение у неё появится только вместе с мужем, который ей его и растолкует. До этого она лишь чья-то будущая жена.
Интересно, он, когда спит, так же держит эту высокомерную мину?
– Как прелестно, что эта чья-то будущая жена будет жить далеко от вас.
– Только тогда, когда вы привезёте в дом нормального наследника.
– Нормального, это? – всё труднее и труднее сдерживать смех.
– Мужского пола. Не испорченного тлетворным влиянием. Надеюсь, на этот раз ты справишься? – а ему всё труднее держаться так, будто он не замечает моей издёвки. Догадываюсь, что мало женщин в его долгой жизни позволяли себе так открыто издеваться над братом короля.
Права Анна. Этикет – основа хорошего разговора. Все знают правила, никто их не нарушает. Но тонкость в том, что ни один аристократ никогда себе не позволит предъявить оппоненту то, чего он не говорил открыто. Намёки, ирония – не оскорбления. Каждый сам решает, что ему принимать на свой счёт.
– Поторопись. Ты же не собираешься ехать в храм вместе с невестой, – он уже развернулся, делая медленный шаг, даёт Крису возможность последовать за ним.
– Конечно нет. Он не поместится в мой мобиль.
Герцог ускорил шаг. Крис поцеловал меня на прощанье.
– Почему ты не вступился? – губы поджались сами, против моей воли.
– Потому что самый быстрый способ тебя успокоить, это дать тебе проораться а потом хорошенечко тебя отыметь. А лучше всё это по очереди, – ещё поцелуй.
– Маркиз! Какая пошлость! – вопреки словам, я запустила пальцы в его волосы, нарочно медленно провела языком по его губам.
– Я о том же. Боюсь, что сердце старого герцога не выдержало бы ни первого, ни второго.
– Вообще-то я о себе. Мог бы и вступиться!
– Побойся Создателя, женщина!
Крис уже вышел за порог. Подозреваю отец его не успел далеко уйти.
– Крис! – обернулся, – слышал шутку: родственники, как рыба, начинают вонять на третий день? – улыбнулся. – В нашей семье она точно не актуальна.
Не знаю, насколько герцог остался доволен нашим знакомством. Но я – более чем. Потому что, идя за Эстер, я думала о бабушке, которая осталась в Итвозе. Я, будто с ней перекинулась парой фраз.