Ненавидь меня

Закидываю ингредиенты в большую миску, наблюдая, как они смешиваются, прежде чем добавить любимый ингредиент для оптимальной влажности — ванильный пудинг.

Сегодня вечером мама устраивает званый ужин, и хотя у меня нет ни малейшего желания помогать ей после нашего разговора о Стэнфорде на прошлой неделе, я очень люблю печь.

Вечеринка — отличный повод для этого.

Разложив тесто по формочкам для кексов, ставлю противень на плиту. Через мгновение таймер духовки пищит, сообщая, что очередная порция готова.

— Что ты делаешь? — спрашивает Нокс, пока я меняю противни.

Взяв щипцы, кладу новые кексы на решетку для охлаждения, чтобы они не подгорели.

— Готовлю кексы для вечеринки.

Он морщится, и я замечаю, что синяки от его сексуальных похождений начали исчезать.

— Ты получила разрешение?

Теперь моя очередь морщиться.

— Разрешение? Испечь кексы?

Черт, если уж на то пошло, возможно, мама выразит благодарность за помощь.

Повернувшись к острову, беру кондитерский мешок с домашней глазурью и начинаю покрывать другую партию, которая уже успела остыть.

Все это время ощущаю на себе пристальный взгляд Нокса… он наблюдает за мной. Закончив с глазурью, посыпаю сверху кокосовой стружкой.

— Ты любишь шоколадные кексы?

Наверное, глупый вопрос, потому что почти все, кого знаю, любят шоколад. Однако Нокс обычно является исключением из правил, поэтому и решила спросить, прежде чем предлагать ему.

Но я не была готова к его ответу.

— Не знаю. Никогда раньше не пробовал.

Собираюсь рассмеяться, потому что он явно шутит, но его серьезное выражение лица говорит мне, что это не так.

— Ты никогда раньше не пробовал шоколадные кексы? — уже хочу заметить, что технически это шоколадно-карамельные кексы с кокосом, но следующие его слова звучат еще более странно.

— Я никогда не ел кексы и точка.

— Наверное, не очень любишь сладкое?

Повернувшись к холодильнику, он достает бутылку воды.

— Не знаю. Никогда не пробовал.

Я оборачиваюсь: — Ты что, блядь, издеваешься надо мной?

— Нет, — отвечает он. — Отец ненавидит выпечку и никогда не хотел, чтобы она была в доме, поэтому мама никогда не готовила ничего подобного.

У меня слегка отвисает челюсть, потому что это чертовски трагично. Отец подарил мне игрушечную печь Easy-Bake, когда мне было девять, отчасти поэтому я так сильно люблю выпечку.

Это была любовь с первого взгляда.

Даже когда у нас не было денег на сладости, я притворялась, что пеку что-то вкусное, чтобы почувствовать себя лучше.

Тот факт, что Нокс упустил что-то настолько нормальное, очень печален.

— Ты никогда не ел что-нибудь вкусненькое вне дома?

Он пожимает плечами, выглядя раздраженным.

— Не додумался до этого.

— Это… — замолкаю на полуслове и беру кекс. — Ну, знаешь, как говорится, все бывает в первый раз.

Он направляется ко мне, изучая мое лицо, как будто пытаясь запомнить каждую веснушку на нем. С каждым его шагом мои щеки горят все сильнее.

Жду, что он выхватит кекс и съест его, но он наклоняет голову… а затем проводит языком по моей нижней губе.

— На вкус слаще, чем кажется, — бормочет, прежде чем отстраниться.

У меня нет слов. Иногда он может быть таким жестоким, что у меня перехватывает дыхание…

Но бывают моменты, подобные этому, когда я чувствую, как между нашими телами пробегает электрический ток, и это сбивает с толку.

Соблазняет меня.

Как злой волшебник, который накладывает заклятие, которое невозможно разрушить.

Прочищая горло, протягиваю кекс: — Попробуй…

— Что все это значит? — спрашивает мама, заходя на кухню.

— Я испекла кексы для вечеринки.

Удивление отражается на ее лице.

— О…

— Что ты сделала? — огрызается Трент, заходя следом за ней.

Ясно, что он не в лучшем настроении.

— Я испекла кексы, — повторяю, — для вечеринки.

И хотя он, возможно, не самый большой поклонник сладостей, гости, которые придут в его дом сегодняшним вечером, могут оказаться таковыми.

Наблюдаю, как гнев разливается по его лицу, искажая и без того суровые черты.

— Выброси их.

Подождите? Что? Он шутит?

Смотрю на маму, но она не встречает мой взгляд.

— Нет, — качаю головой, изо всех сил стараясь не рассмеяться, но смех все равно вырывается. — Я не стану выбрасывать вкусные кексы только потому, что они тебе не нравятся.

Это глупо.

Черт, вся эта конфронтация просто глупа.

Жестом указываю на поднос: — Если ты не хочешь, чтобы они были на вечеринке, хорошо. Не подавай их. Я просто…

Все происходит так быстро, что я едва успеваю осознать происходящее, когда Трент проводит рукой по острову, и поднос падает на пол.

— Я не хочу, чтобы это дерьмо было в моем доме. Избавься от него. Сейчас же.

Он сумасшедший. Его поведение совершенно странное.

— Срань господня. Ты сумасшедший. Что, черт возьми, с тобой не так?

В следующий момент он хватает меня за подбородок и сжимает его с такой силой, что мне становится больно, когда упираюсь поясницей в стойку.

— Следи за языком, юная леди.

Он сошел с ума. Другого объяснения нет.

— Да пошел ты, — смотрю на маму, взгляд которой теперь направлен в пол. — Ты действительно позволишь ему так со мной разговаривать?

Потому что мой отец никогда бы так не поступил.

— Я не потерплю неуважения в своем доме, — Трент поднимает руку. — Пора бы тебе научиться…

— Папа, — рявкает Нокс, втискиваясь между нами, — Аспен не знала этого правила.

Правила? Господи. Это место с каждым днем все больше напоминает тюрьму.

От взгляда, которым он одаривает Нокса, мурашки бегут по спине. Затем он делает шаг назад и смотрит на мою мать.

— Разберись со своей дочерью, Эйлин. Или, да поможет мне Бог, это сделаю я.

Наконец выйдя из транса, мать поднимает голову: — Аспен, иди в свою комнату.

— Серьезно? — насмехаюсь я. — Мне не двенадцать.

— Эйлин, — предупреждает Трент.

Подойдя ко мне, она хватает меня за локоть.

— Комната. Сейчас же.

Упираюсь ногами: — Нет.

Ее ладонь больно ударяет по щеке, это так поразительно — и унизительно — что приходится смаргивать слезы.

Я скучаю по папе.

Единственная мысль, которая крутится в голове, когда я взбегаю по лестнице в свою спальню.

Эта и… то, что хочу уехать.

В начале января мне исполнилось восемнадцать, так что мама мало что может сделать, чтобы помешать мне.

Могу использовать накопленные деньги, чтобы найти квартиру до начала учебы в колледже.

Не знаю, почему я не подумала об этом раньше.

Достав из шкафа чемодан, начинаю набивать его одеждой… но останавливаюсь.

Сначала нужно придумать план.

Но для этого необходимо точно знать, какой суммой я располагаю. Тогда смогу выделить немного на гостиницу и еду, пока буду искать квартиру.

Подхожу к столу и включаю ноутбук. Введя пароль, захожу в свой банк.

Желудок сжимается.

На моем счете пятьдесят семь долларов… но этого просто не может быть. У меня должны быть тысячи.

С замиранием сердца изучаю траты.

Вижу счет в тысячу долларов за ветеринара для Вискерс и несколько разных покупок, которые помню, — пицца, поездка в Uber и платье для выпускного, которое купила пару дней назад.

Но были и другие действия. Снятия крупных сумм в банкоматах, о которых ничего не знаю.

За последние три недели максимальная сумма снималась довольно часто, иногда по нескольку раз в день. Или лучше сказать… ночь?

Потому что, похоже, это всегда происходит около четырех утра, когда я сплю.

Все это не имеет никакого смысла.

Взяв телефон, звоню в банк. Прождав немыслимое количество времени, чтобы поговорить с представителем, я наконец дозваниваюсь.

Только толку от них мало, потому что в итоге меня переводят на отдел по борьбе с мошенничеством.

Сжимаю переносицу, ожидая соединения, когда в дверь моей спальни стучат.

Не отвечаю, и стучат снова. На этот раз сильнее.

— Войдите.

С удивлением обнаруживаю маму по ту сторону двери.

— Аспен…

— Уходи.

Не хочу иметь с ней ничего общего.

Она оглядывает комнату и останавливает свой взгляд на полупустом чемодане на кровати.

— Куда это ты собралась?

— Не твое дело.

Сколько себя помню, ей было наплевать на меня и на то, чем я занимаюсь. А теперь она вдруг решила задавать вопросы?

Она вздыхает: — Тренту это не понравится.

Фыркаю: — Мне насрать, что нравится Тренту.

И всегда было.

— Аспен, пожалуйста.

— Что, пожалуйста, мам? Перестань притворяться, будто тебе не все равно, когда мы обе знаем, что это не так. У Трента просто странные фантазии об идеальной семье, и по причинам, которые я никогда не пойму, тебе нравится их подпитывать. Я подыгрывала тебе, потому что ты моя мама, и когда-то думала, что это что-то значит. Но это не так. Больше нет.

Не тогда, когда ты выбираешь нового мужа, а не дочь, и физически нападаешь на нее из-за кексов.

Она садится на кровать.

— Трент вышел из себя, но он не хотел.

Не удивлена, что она заступается за него.

— Тогда скажи ему, чтобы он извинился.

Это все равно ничего не изменит, но было бы здорово увидеть, как он поджимает хвост.

Она хмурится, ее нижняя губа дрожит.

— Ты не можешь уйти, Аспен. Ты нужна мне.

— Нужна для чего? Чтобы принести тебе еще мерло?

Она берет меня за руку: — Я вышла замуж за Трента, чтобы у нас была лучшая жизнь… которая у нас есть сейчас. Я сделала это ради нас. То, что ты уходишь, когда он устроил ее для нас, неуважительно.

— А то, что он взбесился из-за кексов, а ты дала мне пощечину…

— Это было неправильно. Но иногда люди совершают ошибки, — она взъерошивает мои волосы. — Я знаю, что не всегда была лучшей матерью, но я буду стараться, хорошо? Просто останься. Останься, потому что я твоя мама. Потому что я дала тебе жизнь и привела тебя в этот мир. Должно же это хоть что-то значить, правда?

Если отбросить драматизм, она еще никогда не была со мной так откровенна.

Но это не значит, что хочу остаться.

Однако я больше не в том положении, чтобы уходить, потому что…

Твою мать.

Я открыла банковский счет вскоре после смерти отца, в начале средних классов.

Однако мне было всего шестнадцать, поэтому кто-то из родителей должен был прийти со мной и расписаться. Мама согласилась, но только потому, что я сказала ей, что устраиваюсь на работу и ей нужна помощь со счетами.

Вешаю трубку.

— Я спрошу тебя только один раз. Это ты брала мою банковскую карту и неоднократно снимала деньги с моего счета?

Она пытается не выдавать себя, но выглядит чертовски виноватой.

— Нет. Конечно, нет.

— Мама, — давлю, готовая сломать ее шею как прутик.

Она встает: — Ладно, хорошо. Может, я и заняла немного денег, но только потому, что Трент ограничил меня в расходах на вечеринку, и я не могла работать с этой невозможно маленькой суммой, — раздраженная, взмахивает руками. — Он также урезал еженедельные карманные расходы. А я пытаюсь вписаться в компанию других жен в загородном клубе и завести друзей, но Трент со своей скупостью делает это невозможным.

— Мама, — требуется все самообладание, чтобы не задушить ее. — Ты украла мои деньги.

— Одолжила, — поправляет она, — и я их верну, — ее губы сжимаются. — Кроме того, чем именно ты занимаешься, что у тебя на счете столько денег? Аспен, там было больше семи тысяч.

Знаю. Потому что я, блядь, заработала их. Не она.

Единственное, что она сделала, это трахнулась с мудаком и вышла за него замуж.

— Я копила.

Она вздергивает бровь: — Как копила? Делая что?

— Присматривала за детьми, — выпаливаю в ответ, — и выгуливала собак.

Она по-прежнему смотрит скептически.

— Ну, если бы знала, что выгульщикам собак платят столько, я бы вышла замуж за одного из них.

Я бы не удивилась.

— Это лучше, чем воровать у собственного ребенка.

Она направляется к двери: — Я уже сказала, что верну тебе деньги.

Хочу спросить, как она собирается это сделать, если у нее нет работы, и она тратит карманные деньги на выпивку и вечеринки, но потом она говорит: — Знаю, ты так не думаешь, но мы одна команда.

Да… и цена любви моей матери — всего семь тысяч.

Она открывает дверь, но колеблется.

— Тебе стоит собрать волосы в пучок и надеть то длинное черное платье, которое висит в шкафу. Это стильно, — и с этими словами уходит.