Ненавидь меня

Она должна была находиться в чертовом автобусе, направляющемся в Нью-Йорк, а не быть соучастницей убийств, которые я собираюсь совершить.

Поправка — убийств, которые мы собираемся совершить.

Зеленые глаза Аспен округляются, когда она видит сцену, которую я устроил в спальне наших родителей.

На мгновение мне кажется, что она собирается сбежать, но потом смотрит на меня и спрашивает: — Что нам теперь делать?

Я толкаю Лео, пока он не падает на кровать.

— Нам нужно раздеть их, прежде чем уложить, — дергаю подбородком, указывая на ее мать, которая все еще пристегнута к изголовью кровати парой мягких наручников. — Ты займешься ей. А я им.

Мама Аспен начинает всхлипывать — ее приглушенные крики становятся все громче под скотчем, которым заклеен ее рот, — когда ее дочь расстегивает один из наручников и снимает ночную рубашку.

Несмотря на ее драматизм, Аспен продолжает, но могу сказать, что она не совсем разделяет мое отношение к этому, потому что не может смотреть на свою мать, пока делает это.

Возможно, я должен чувствовать себя виноватым за то, что она стала жертвой этого всего. Но эта женщина сама навлекла на себя все это дерьмо.

Ей было не только наплевать на собственного ребенка, но и ее беспечность и жадность позволили моему отцу использовать ее дочь в качестве пешки, чтобы наказать меня.

Стиснув зубы, начинаю снимать одежду с Лео. Как и у матери Аспен, его руки закреплены за спиной парой мягких наручников, чтобы не оставлять следов, но мне пришлось сковать еще и ноги, что значительно усложняет задачу, потому что приходится это делать шаг за шагом.

Когда все готово, хаотично разбрасываю одежду по полу.

Лео извивается, когда я раздвигаю бедра мачехи и укладываю его на нее сверху. Что бы он ни пытался сказать, ничего не слышно из-за кляпа, который я засунул ему в рот.

Схватив отцовский пистолет, отступаю назад. Я на дюйм выше его, поэтому мне приходится слегка скорректировать положение пистолета.

— Нам придется стрелять в них вплотную друг к другу, — смотрю на отца, который все еще привязан к стулу. — С ним у нас будет больше свободы действий, но не намного.

Лео все еще пытается заговорить, но мне плевать.

А вот Аспен — нет: — Как думаешь, что он хочет сказать?

Стиснув зубы, нацеливаю пистолет прямо ему в голову.

— Да какая, блядь, разница.

— Он не кричит, — замечает Аспен, подходя к нему.

Уже собираюсь напомнить ей, что он закричит, если она вытащит кляп, но она все равно это делает.

— Пожалуйста, не убивайте меня, — умоляет Лео, и мне приходится сдерживать смех.

— Засунь кляп обратно…

— Нет, — умоляет он.

Я уже собираюсь пристрелить этого ублюдка, но тут он говорит: — Я знаю, где нож.

Замираю, осмысливая его слова.

Аспен смотрит на меня, но я слишком занят своим отцом.

Это происходит быстро, но я успеваю заметить, как его рука сжимается, а глаза на мгновение прищуриваются при взгляде на брата.

— Где?

Лео прочищает горло, его взгляд на долю секунды останавливается на моем отце, прежде чем он говорит: — В банковской ячейке…

Я тут же прерываю его: — Посмотри на меня, — когда он это делает, говорю: — У тебя только одна попытка, — кивком указываю на Аспен. — Нас двое, а значит, мы можем проверить, лжешь ты или нет. Поэтому советую тебе тщательно выбирать слова, потому что ты не хочешь все испортить.

Он похож на мышь, попавшую в мышеловку, потому что знает, что его следующие слова — выбор между жизнью и смертью.

— Он зарыт на заднем дворе. Слева от сарая.

Бросаю взгляд на Аспен: — Фонарик под раковиной на кухне, а лопата — в сарае. Постарайся действовать быстро, Бродяга. Мы теряем время.

Кивнув, она выбегает из комнаты.

Свирепо смотрю на Лео: — Лучше бы ты не врал.

Аспен возвращается спустя, казалось бы, чертову вечность.

— Он прав, — говорит, задыхаясь, вбегая в комнату. — Нож там, — она морщится, — вместе со скелетом пальца.

Странное чувство облегчения, смешанное с печалью, скручивает мою грудь.

Его власть, которой он распоряжался, словно гильотиной все эти годы, исчезла.

Но то, что он заставил меня сделать эти ужасные вещи с моей собственной матерью, я не забуду никогда.

И не прощу себя за это.

Внутри вспыхивает бушующее пламя, вырываясь на поверхность и заставляя мои внутренности гореть.

— Засунь кляп ему обратно в рот.

Лео корчится: — Ты обещал…

— Я ни хрена не обещал, ублюдок, — усмехаюсь, пока Аспен вставляет его обратно.

Направляя пистолет на мачеху, смотрю на Аспен: — Ты готова?

Краска сходит с ее лица, и она становится пепельно-серой.

— Я не хочу, чтобы она страдала, хорошо? Просто сделай это быстро и безболезненно и…

Нажимаю на курок.

Аспен подпрыгивает, когда тело ее матери обмякает, а из черепа вытекает кровь.

— Господи, Нокс.

Пожимаю плечами: — Ты сказала быстро и безболезненно, — подойдя к ней, протягиваю ей пистолет. — Твоя очередь.

Она тяжело сглатывает, а на лице отражается множеством эмоций.

Я не удивлен. Сказать, что хочешь убить кого-то, — одно.

А вот набраться смелости и довести дело до конца — совсем другое.

Учитывая, что она почти на фут ниже моего отца, я предлагаю ей встать на ящик, который принес.

Когда она это делает, встаю за ней и настраиваю прицел.

— Я могу это сделать, если хочешь.

— Нет, — она напрягается, и я практически ощущаю, как ее переполняет презрение к человеку, убившему ее отца, несмотря на беспомощный взгляд Лео. — Я хочу.

Бросив взгляд на дядю, кладу руку ей на живот и целую в изгиб шеи.

— Когда будешь готова, стреляй, Бродяга.

Просовываю пальцы под пояс ее спортивных штанов, потому что хочу, чтобы мои руки на ее теле были последним, что он, блядь, увидит.

Аспен дрожит, и на мгновение думаю, что мне придется взять все на себя… но тут она нажимает на курок, и он падает на тело ее матери.

— Срань Господня! — Она резко вдыхает. — Я сделала это.

Да, она, блядь, сделала.

Выхватив пистолет из ее руки, снова целую ее шею.

— Самое трудное позади, Бродяга.

Только это не так…

Потому что нужно убить еще одного человека.

Когда приближаюсь к нему, я практически задыхаюсь от охватившего меня гнева.

Понимая, что он следующий, он бьется на стуле, оказывая отчаянное сопротивление, пока я снимаю наручники с его правой руки.

Но я сильнее, и не только благодаря постоянным тренировкам, но и из-за всей ненависти, которую я взращивал в себе годами.

Ярость пробивает себе дорогу, лишая меня воздуха и заставляя закручиваться в спираль, когда я кое-что осознаю.

Все пытки, которым он подверг.

Всю боль, которую он причинил.

Он умрет, так и не испытав ничего из этого.