Ненавидь меня

Святое дерьмо.

Адреналин бурлит в моих венах, когда я возвращаюсь в гримерку.

Не могу поверить, что только что сделала это. Однако если и была ночь, когда можно было проявить смелость, то именно сегодняшняя, потому что здесь полно народу.

— Черт возьми, девочка, — говорит Хизер, когда я открываю дверь гримерки, — после такого представления в зале не осталось ни одного сухого места.

Положив сумку с деньгами на стойку, надеваю лифчик.

— Что ж, надеюсь, это окупилось…

— Ты не можешь туда войти, — кричит охранник Бубба, прежде чем дверь гримерки распахивается.

У меня перехватывает дыхание, когда Нокс врывается внутрь, выглядя невменяемым психопатом, когда его взгляд останавливается на мне.

— Какого черта ты…

Не успеваю закончить фразу, потому что он подхватывает меня и перекидывает через плечо, как какой-то обезумевший пещерный человек.

— Ты с ума сошел? — бью Нокса по спине, когда тот поворачивается, чтобы выйти из комнаты.

— Ты его знаешь? — окликает Хизер, когда он проносит меня мимо стойки, и я тянусь за своим кардиганом.

— Может, мне позвонить в полицию? — спрашивает Бубба, обходя Нокса, когда тот выходит из комнаты.

Нет, ты, блядь, должен, остановить его. С другой стороны, я видела, как Нокс дерется… для бедняги Буббы это добром не кончится.

— Он мой сводный брат, — отвечаю я, потому что в клубе действует строгое правило, запрещающее присутствие парней.

Не то чтобы Нокс был моим парнем.

Он для меня никто. Он совершенно ясно дал это понять прошлой ночью.

— Опусти меня, — требую я, но этот мудак игнорирует меня и плетется дальше по коридору.

По крайней мере, он направляется к запасному выходу, а не идет через весь клуб.

Пытаюсь вырваться из его объятий, но он только усиливает хватку.

— Господи. Ты что, глухой? Поставь меня на…

— Нет, — рычит Нокс. — Ты закончила.

Он не может быть серьезным.

— Моя смена заканчивается только через два часа. Мне нужно вернуться в клуб.

Он распахивает дверь, ведущую на заднюю площадку.

— Ты здесь больше не работаешь. Ты, блядь, закончила.

Клянусь, мне, должно быть, послышалось, потому что все это не имеет никакого смысла.

— Ты шутишь, да?

Вздрагиваю, когда чувствую, шлепок по обнаженной заднице.

Святые угодники. Он только что отшлепал меня как ребенка?

— Тебе кажется, что я шучу? Или нужно ударить еще раз?

Не могу удержаться от смеха, потому что он ведет себя как сумасшедший и говорит так же.

Мой смех только заставляет его шлепнуть по другой ягодице.

Я бью его по бедру.

— Перестань меня шлепать, мудак, — щипаю его для пущей убедительности. — И опусти меня на землю. Сейчас же.

К моему удивлению, он подчиняется и ставит меня перед своим джипом.

Быстро надеваю единственную вещь, которую успела схватить, и застегиваю ее.

— В чем, черт возьми, твоя проблема?

Его резкие черты искажаются, и он прерывисто выдыхает, как будто сдается чему-то неподвластному.

Голос Нокса низкий и гортанный, когда он, наконец, говорит: — Я хочу трахнуть тебя снова.

Смотрю на него в недоумении, потому что это было последнее, что я ожидала от него услышать. Однако если он думает, что, уволив меня с работы в порыве ревности и заявив, что хочет трахнуть меня снова, сможет что-то изменить в наших отношениях, то он еще более сумасшедший, чем я думала.

Качаю головой, балансируя на грани то ли смеха, то ли слез, потому что все в этом разговоре — о нас — безумно.

— У тебя был шанс сделать нечто большее, чем просто трахнуть меня, — напоминаю ему, разворачиваясь, чтобы вернуться в клуб, — но ты его упустил.

Я едва успеваю сделать пару шагов, как он хватает меня за руку и притягивает к себе.

— Оставь меня в покое, Нокс.

Свободной рукой скользит по моей груди.

— Я не могу.

Он полон дерьма.

— Не можешь или не хочешь?

Одной рукой он хватает меня за бедро, а другой — за талию. Чувствую, как его возбужденный член упирается мне в зад.

— И то, и другое.

Голова тяжелеет, а глаза жжет от непролитых слез, когда он расстегивает кардиган и сжимает мои сиськи через лифчик.

Его отказ причинил мне боль… больше, чем в любой другой раз, когда он пытался обидеть меня.

Я была готова и желала принять его.

Все, что ему нужно было сделать, — быть честным со мной.

Но он не смог.

— Прекрати.

Но он не останавливается и хватает меня за шею сзади, разворачивая к себе и целуя так, будто я воздух, которым он дышит, чтобы выжить.

Пользуясь возможностью, он исследует каждый сантиметр моего рта.

Чувствую, как броня, которую я возвела вокруг себя, с каждым голодным прикосновением языка, начинает крошиться как дешевая фанера.

Едва различаю звук открывающейся двери джипа, прежде чем он отрывает свой рот и наклоняет меня на заднее сиденье.

Ненавижу то, что он так сильно контролирует меня.

Он может причинить мне столько боли, но я все равно жажду его.

Впиваюсь ногтями в сиденье, отчаянно пытаясь удержать хоть какое-то подобие контроля, пока он стягивает с меня трусики.

— Нет.

От звука расстегивающейся молнии давление поднимается, а соски твердеют.

Я шиплю, когда он раздвигает мои ягодицы и держит их открытыми, полностью обнажая, прежде чем я чувствую, как головка его члена касается моей дырочки.

— Скажи мне, что ты этого не хочешь.

— Я не хочу этого хотеть, — шепчу, и последние остатки воли разбиваются вдребезги, подобно стеклу.

Потому что все было намного проще, когда я ненавидела его.

Его хриплый голос прорезает воздух: — Значит, нас двое.

С этими словами он толкается вперед, пока не оказывается глубоко во мне.

— Блядь.

Его толчки быстрые и жестокие, карающие и в то же время вознаграждающие.

Царапаю сиденье, раздирая обивку, когда он дает мне именно то, в чем я нуждаюсь.

— Я ненавижу тебя, — кричу, потому что не могу сказать, что чувствую на самом деле.

Не могу рассказать ему, что он психопат и что он сводит меня с ума, но я чувствую, что он единственный на этой земле, кто по-настоящему понимает меня.

Не могу сказать ему, что никогда не испытывала к Лео даже толики того, что чувствую к нему… и в ужасе от того, что никогда не испытаю подобных чувств к другому.

Он поглаживает мой клитор, словно это его личный инструмент, отчего по телу пробегают небольшие электрические разряды.

— Вот так, Бродяга, — двигает бедрами, прежде чем ускориться, — дай мне то, чего я, блядь, хочу.

Наслаждение пронзает меня, и мой оргазм усиливается как надвигающийся шторм, когда он вытягивает его из меня.

Из него вырывается глубокий, горловой стон, и этот плотский звук отдается в моей груди, когда жидкий жар наполняет мою киску.

Не могу признаться ему в том, что даже если он убил Кэнди и Щэдоу… мое сердце все равно попытается найти способ оправдать это.

Несмотря на то, что разум и совесть знают, что не стоит.

Пытаюсь перевести дыхание, и слезы наворачиваются на глаза.

Я должна знать правду.

— Это ты их убил? — задыхаюсь, и в который раз надеюсь, что он не ответит, потому что не хочу потерять его снова.

Его голос такой тихий, что я почти не слышу: — Нет.